Суд Линча (Очерк истории терроризма и нетерпимости в США)

На американском Западе выковывались личности, из которых многие впоследствии были окружены ореолом национальных героев или стали крупными государственными деятелями. Легендарный Даниэль Бун вызывает у американцев такие же ассоциации, как у нас имя Ермака. Президенты Джексон, Гарриссон, Полк и другие — все прошли закалку на фронтире.

С наступлением эры крупного машинного производства, высокомеханизированного сельского хозяйства индивидуалистический тип американского фермера значительно усложнился, но в нем осталась его прежняя фундаментальная закваска, которая выдает его во всем.

Он механик — машины вошли в его плоть и кровь, технику он знает и умеет ею управлять; он и экономист — постоянно ломает голову над тем, как рациональнее вести хозяйство, чтобы затраты были минимальными, а прибыль максимальной; он и расчетливый торговец, умеющий учуять благоприятную конъюнктуру, знающий, куда выгоднее вложить деньги, чтобы они обернулись с хорошим процентом.

Из всех буржуазных типов личности американский наиболее абстрагирован от предыдущих исторических связей. Американскую личность поэтому можно считать моделью буржуазной личности.

Замечание, сделанное Полем Лафаргом относительно американских фермеров, поясняет нашу мысль:

"Они не одержимы, подобно европейским крестьянам, дикой страстью к каждому куску земли, страстью, опоэтизированной Мишле, Прудоном и другими великими людьми вульгарной демократии, но порождающей, тем не менее, грубый эгоизм, умственную ограниченность и ужасную преступность наших крестьян… В прериях Запада пропадает всякая сентиментальная мечтательность: они не напоминают фермеру о днях его детства, его колыбель не стояла в этой стране, его нога не спотыкается о могилы его отцов. Никакие воспоминания, никакие духовные узы не связывают его с землей, которую он эксплуатирует и разоряет".

Начало второй половины XIX века в Соединенных Штатах Америки было чревато чрезвычайными переменами. Промышленный переворот и победа над рабовладельческим Югом необыкновенно усилили промышленную буржуазию Востока. Президент Линкольн с мрачной неприязнью пророчил наступление эпохи самовластия монополий.

Американское общество все еще представляло собой явление своеобразное, не находящее никакого оправдания своей экстравагантности в глазах европейцев и заслуживавшее от них одни лишь иронические насмешки.

Это была сплошь мелкобуржуазная по характеру, молодая "страна независимых крестьян". Малоинтеллигентная, но жадно впитывающая элементарные знания; не ведающая "священного трепета религиозного экстаза", а положившая в основу основ трезвый расчет; охваченная повальным энтузиазмом обогащения, но полная недружелюбных чувств к капиталистическому Востоку; третирующая центральную власть как неприличный европейский атавизм и обнаруживающая постоянно неистребимую наклонность к самоуправлению, если не к самоуправству; дружно ненавидящая европейский католицизм и исповедующая простонародное пуританство; не приемлющая европейской утонченной культуры, отдающей "аристократчиной", но обнажившая мощные пласты народной музыкальной культуры и яркого самобытного фольклора; страна, гордая своей эксцентричностью, непохожестью на Европу, нетерпимая к малейшему ей подражанию; страна, быстро растущая "в ширину и в глубину" и верящая в свое "предназначение". Это была, наконец, страна, которой, помимо богатейших природных ресурсов, достался превосходный человеческий материал, круто замешанный на чисто буржуазных дрожжах.

Поэтому очень скоро, в ошеломляюще короткий срок, из нее получилась страна-гигант, страна-гулливер на фоне европейских капиталистических лилипутов.

"Американская империя создана была, как дворец Аладина, в одну ночь. Наступает день, и вставшие рано, во сне не слышавшие ни ударов молота, ни шума машин, начинают протирать глаза и спрашивать друг у друга, что то видение значит и реально ли оно". Этот яркий художественный образ, принадлежащий американскому прогрессивному социологу С. Нирингу, живо передает степень замешательства, овладевшего целой нацией на стыке XIX и XX веков, который был отмечен победным маршем могущественных трестов.

Бурные экономические перемены в стране совпали с последним этапом колонизации: к концу века граница освоения материка приняла очертания тихоокеанского побережья. Ресурсы свободных земель были исчерпаны, великое движение на Запад остановилось, в то время как уже всесильный орден промышленно-финансового капитала с необыкновенной энергией и быстротой стягивал страну обручами железных дорог. По отношению к фермерству эти дороги сыграли точно такую же роль, какую играют хорошие магистрали для успешного развития стратегического наступления на неприятельской территории.

Индивидуальное хозяйство фермеров, старый враг крупной буржуазии, могло до поры до времени вести более или менее успешную борьбу. На этот же раз оно было поставлено перед неминуемой катастрофой — массовой экспроприацией.

Вместе с экспроприацией заканчивается революционная эпоха классовой борьбы между мелкобуржуазным индивидуальным и капиталистическим хозяйством. Американское фермерство выполнило свою историческую роль и должно было уйти со сцены. Уже складывается классовая структура и антагонизм, типичный для развитого капиталистического общества.

После финального аккорда, каковым было знаменитое движение попюлистов, центр классовой борьбы перемещается в город. Теперь пролетариат становится активным фактором всей общественной жизни США. Заполняя опустевшую арену своими многочисленными отрядами, он громогласно возвещает о себе энергичными забастовками, истинно пролетарской солидарностью и единодушным стремлением к организации.

Стремительный процесс урбанизации шел параллельно с перемещением центров общественной жизни из аграрной сферы в городскую, с невиданным усилением и бюрократизацией центральной власти. Финансовая и промышленная буржуазия вторгалась во все без исключения области жизни и, противопоставив себя целой нации, намеревалась вести себя как победитель среди побежденных.

"Не играет абсолютно никакой роли, какая из политических партий стоит у власти или какой президент держит бразды правления. Мы не политики и не общественные деятели. Мы богачи, и мы владеем Америкой. Мы заполучили ее бог весть какими путями, но мы намерены удержать ее в своих руках и, если потребуется, пустим в ход все: огромную силу нашей поддержки, все свое влияние, деньги, политические связи, купленных нами сенаторов, алчных конгрессменов, ораторов-демагогов — против любого законодательного собрания, против любой политической программы, против любой кампании по выборам в президенты, если они будут угрожать нашему состоянию". С таким наглым манифестом выступил в конце XIX века один из титанов американского капитализма — Фредерик Таундсен Мартин.

Коренным образом изменилось положение Соединенных Штатов Америки в мире. Война с Испанией и последовавший затем захват Филиппин показали империалистическую физиономию этой страны, а первая мировая война превратила ее из захолустного угла на земном шаре в ведущую державу капиталистического мира, открыто претендующую на роль арбитра мировой политики.

Новые хозяева страны готовились стать новыми властелинами мира. Но чтобы завоевать мир, от которого они когда-то отмежевались, нужно было связать с ним свою судьбу!

Новый Свет старел на глазах. Морщина за морщиной, одна уродливее другой, ложились на его юное лицо: и самовластная олигархия, и продажная бюрократия, и кровавый милитаризм — настоящий двойник капиталистического Старого Света!

Американское сознание, сформировавшееся на основе мелкобуржуазных идеалов и явившееся в немалой степени продуктом мелкобуржуазного отрицания Старого Света, с этого момента переживает кризис: болезненный конфликт идеальных представлений с реальной действительностью.