Еврейский вопрос Ленину

Черт из табакерки

Ленин время от времени упоминал об этническом происхождении своих товарищей, но лишь в тех случаях, когда на карту была поставлена победа большевистской партии. Но даже в этих случаях Ленин изыскивает все возможные способы, чтобы не использовать, скажем, слово еврей, что (по его мнению) ставило под сомнение последовательно марксистский классовый подход. Например, понадобился Ленину кто-то для контрабандной доставки революционной литературы и газет. Очевидно, соответствующая сеть состояла из говорящих на идише жителей приграничной полосы. Ленин не спрашивает: «Не знаете ли вы надежного еврея?» — он задает вопрос на эзоповом языке и вполне в стиле Чернышевского: «Нет ли у Вас на примете товарища… знающего по-еврейски?» [129] В разгар затеянной большевиками антицерковной кампании Ленин посылает распоряжение чрезвычайной секретности и приказывает не снимать с него копий. Он особо отмечает: «[Об этом] никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий». [130] Ленин рекомендует не допускать Троцкого к выступлениям на эту тему (об изъятии церковной утвари), чтобы у широких масс не возникло подозрения, что проводимая партией кампания есть еврейский заговор против христианства. Ленин не употребляет слова «еврей» в связи с Троцким, но он прекрасно знает, что Лев Троцкий — это Лейба Бронштейн. Он принимает во внимание данное обстоятельство только тогда, когда всем известное еврейское происхождение Троцкого может помешать успеху большевистской атеистической кампании.

Ленин высказывался о притеснении евреев по той же причине, по какой он рассуждал о проблемах национальных меньшинств. Он прибегал к обвинениям в антисемитизме, когда ему нужно было либо нанести еще один сокрушительный удар по империалистической политике России — либо опорочить своих политических оппонентов. При этом полезно помнить, что он наносил удар по царскому режиму, а не выступал против антисемитизма. [131] В то же самое время Ленин без колебаний отметал обвинения в антисемитизме на местах, если таковые препятствовали осуществлению его планов или укреплению партийного руководства.

Антисемитизм для него — классовое явление. Международный капитал намеренно распространяет антисемитизм и поддерживает его, пытаясь отвлечь пролетариев от их революционной борьбы и предотвратить наступление социализма. В среде пролетариев, убежден был Ленин, антисемитизм не мог существовать в принципе. [132] С невероятным сарказмом он обрушивается на бундистов, которые как-то пожаловались, что антисемитизм проник в рабочие массы. [133] Что за чушь? Ведь это противоречит азам классовой теории! А то, что противоречит классовой теории, не может существовать и не существует в реальной действительности. Для клеветников, осмелившихся сказать что-то против классовой теории, у Ленина был сильнейший аргумент: «В морду!»

Обратим внимание, как Ленин отреагировал на воззвание Центрального бюро еврейских секций ЦК Русской коммунистической партии, распространенное 6 июля 1921 г. В воззвании содержалась просьба разрешить членам еврейских профсоюзов в Гомельском и Минском уездах носить оружие, так как в этих регионах погромная стихия представляла реальную угрозу местному еврейскому населению. Бюро также требовало расследовать антиеврейские преступления в этих уездах. Резолюция Ленина на полях документа была краткой: «В архив Центрального Комитета». [134] Не следует все же делать обобщающие выводы на основании заметки на полях. Вряд ли можно считать ее доказательством ленинского безразличия или, того хуже, антисемитизма. Скорее она свидетельствует о том, что, если Ленину не предоставлялся случай разыграть антисемитизм как козырную карту, он попросту отметал любые разговоры об антисемитизме. Евреи как таковые его вообще и в принципе не интересовали. Его поступки — тактические приемы прожженного политика-манипулятора, но никакой не антисемитизм. Евреи, сознающие свое еврейство, евреи, выступающие за ассимиляцию, крещеные евреи, евреи-коммунисты или евреи, снедаемые самоненавистничеством (будь это Троцкие или бланки), вели себя в подобных ситуациях совершенно иначе.

В своем знаменитом мемуарном очерке о Ленине Горький изображает вождя мирового пролетариата правдоискателем, правдолюбцем, общительным, волевым и сострадательным человеком. Горький представляет Ленина самым человечным из людей. В первое издание этого очерка Горький включил замечание Ленина (позднее удаленное советской цензурой) о его отношении к евреям. Как-то в разговоре с Горьким Ленин обронил, что «русский умник почти всегда еврей или человек с примесью еврейской крови». Это утверждение нередко изымалось из текста горьковского очерка и приводилось как доказательство ленинской симпатии к евреям. Такое доказательство не выдерживает критики. Горький сам был убежденным филосемитом, он искал и с радостью обнаруживал симпатию к евреям у других людей, особенно среди своих близких друзей. В первоначальном варианте это филосемитское высказывание скорей свидетельствовало о филосемитизме Горького, чем Ленина.

Приведем еще один пример. Троцкий вспоминал, как они с Лениным бродили по Лондону. Всякий раз, когда Ленин восхищался архитектурой или техническими изобретениями, он отстранялся от увиденного. Время от времени он бросал фразу: вот что у «них» есть. Под «они» (объяснял Троцкий) Ленин подразумевал «врагов», а не «британцев». И добавлял: «Невидимая тень класса эксплуататоров простерлась надо всей культурой человечества, и для него эта тень была так же очевидна, как дневной свет». [135] На самом деле Ленин мерил людей — и этносы — по государственной партийной, а не классовой шкале. Если они не разделяли безусловно его представления о диктатуре государства и партийном централизме, евреи-рабочие, евреи социал-демократы и даже коммунисты еврейского происхождения переставали для него существовать. Принципом ленинского восприятия людей разных национальностей был не классовый подход, а вопрос власти. Некоторые социал-демократы еврейского происхождения, вроде Каменева и Троцкого, разделяли его требование верховенствующей партийной власти; но большинство, от Медема до Мартова, было против.

Когда сестра Ленина обнаружила, что Бланки происходили из евреев, и собралась было объявить об этом во всеуслышание (чтобы помочь партии подавить растущий в обществе антисемитизм), она столкнулась с решительным сопротивлением партийного руководства. Она не могла понять, что, начав разговор о еврейских корнях Ленина, она тем самым подрывала русскоцентричную сущность партии и партийную власть. Послушник Чернышевского и приверженец двойных смыслов, Ленин отлично понимал, что на имперском языке большевиков понятие «власть» означало «большевистскую власть», а понятие «евреи» — наряду с украинцами, литовцами или грузинами — означало «разрушители». Как мы продемонстрируем в следующей главе, у Мошко Бланка не было шансов занять достойное место в официальной генеалогии Ленина: на его пути стояли неколебимые ленинские представления о русском большевизме, о движущей силе революции, о централистской партии, о власти и об ассимиляции.

Глава четвертая

Клей для позвонков