К барьеру!_N 10 28 ИЮЛЯ 2009 г.

ДОЛОЙ УНЫЛЫЕ РОЖИ!

«В БАРАКЕ ОБАМЫ»

До странности нежаркий денек, который в конце сентября в северо-западной части центра Техасщины бывает, что называется, не каждый день, незаметно начал подходить к концу. Приятно греющее солнышко продолжало светить вроде как ни в чем не бывало, но прежней яркой рези в глазах от него уже не было.

Сутки начались неплохо. И пока не было ни малейших намеков возможного омрачения сей, если и не пасторали, то, во всяком случае, близости удачного исхода.

Да-с, милостивые государи, именно удачного и именно исхода. До захолустного городишки, по здешним меркам чуть ли не деревни под названием Дель-Рио, что на мексиканской границе, оставалось по прямой не больше 200 верст. И вот там-то я, наконец, расстанусь с этой богопроклятой страной, в которой уже не раз готов был сложить свою гениальную голову гиганта мысли и отца хрен его знает какой демократии или диктатуры.

До чего зла порой ирония судьбы… Быть в свое время в рядах призывавших «Боже, покарай Америку» — и дождаться исполнения этого невинного желания, оказавшись в самом центре объекта сего покарания со всеми от этого проистекающими последствиями.

После трех недель драпа по внезапно охваченной, подобно здешним лесным пожарам, второй гражданской войной в этой стране, пара деньков в здешней глубинке без мерзкого свиста пуль, постоянно хрустящего под ногами стекла среди дотла выгоревших кварталов некогда уютных коттеджей, без вызывающих рвотные позывы концентрированных запахов сгоревших волос. Да-да, любы друзи, именно так пахнет обгоревшее или сгоревшее людское тело. Так вот, милые мои, после всего этого пара, а точнее даже тройка свободных от таких впечатлений деньков кажутся наступлением пусть маленького, но все же Эдема.

Причем эффект этого контрастного душа наступил у меня вовсе не от того, что «Я — мальчик-колокольчик из города Динь-Динь». Я уже достаточно давно знаю, «что и сколько стоит, и потому не лезу на рожон, я поменяю тысячу профессий, как папа мой менял когда-то жен».

Просто как в свое время, пародируя либеральную прессу, писал незабвенный Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин: «Как ни величественно зрелище бури, уничтожающей все на своем пути, но от этой величественности немало не выигрывает положение того, кто испытывает на себе её действие. Вот почему благоразумные люди не вызывают бурь, а опасаются их. Они знают, что стоит им подуть — и их уже нет! Мы советуем нашим противникам подумать об этом. И ежели они последуют нашему совету, то быть может поймут, что роль пенкоснимателя (то есть человека, опасающегося по преимуществу) далеко не столь смешна, как это может показаться с первого взгляда, в этой роли есть даже очень много трагического».

Но, тем не менее, начавшее спуск к горизонту солнце мягко, но настойчиво принялось сверлить глаза и враз избавила меня от наваждений интеллигентских рефлексий.

Следовало подумать о приближающейся темноте и неизбежного при ней ночлега. Пусть ночные марши совершают бойцы элитных спецназов. А меня еще в 1985 году на курсах младших инструкторов туризма в Симферопольском университете категорически предостерегали от ночных хождений не только по пересеченной, но и даже по ровной, как стол, степной местности. В ней тоже, знаете ли, бывают дырки, ведущие в глубины сурчиных ходов. И попадание в них ступней, в лучшем случае, может привести к жесточайшему вывиху. Ну а мне, находящемуся в предгорьях плато Эдвардса, совсем ни к чему не только переломы, но и растяжения с вывихами. Здоровье — прежде всего. Любое увечье в нынешней ситуации — это первый шаг на коротком пути в могилу. Впрочем, в нынешнем американском бардаке могилу еще надо заслужить. Больше шансов на то, что твой скелет будут очень долго полировать местные дожди.

Вдохновленный столь оптимистичными размышлениями, я сделал несколько больших глотков кофе из двухлитрового термоса с колбой из нержавеющей стали и затем отправил его в торбу-рюкзак. С неохотой поднявшись с прогретого солнцем валуна, двинулся в путь, надеясь до темноты встретить подходящее для ночевки место.

Взбодренный кофейком, слегка разбавленным местным дешевым вискарем, пару бутылок которого мне посчастливилось обнаружить в не так давно обгоревших развалинах одного из шопов в городишке Рейнджер, я резко прибавил ходу и чуть ли не на одном дыхании перемахнул через пару холмов.

Стрелка компаса показывала, что я ненамного отклонился от нужного азимута. Да, уж точно: чем проще устройство, тем надежней. Как в одной из серии старых советских похабных анекдотов про грузин: «Какой мэханизм, дарагой? Всо вручную!».

В отличие от джипиэски батарейки ему не нужны и сигналы со спутника тоже. Отличная вещь, если уметь ею пользоваться. А поскольку в нынешней, теперь, точнее уже, бывшей Америке пользоваться им мало кто умеет, то мне посчастливилось найти его в одном почти напрочь вынесенном магазине спорттоваров. До сих пор, правда, удивляюсь, как он туда вообще попал. Ладно, поразмышляем об этом и о многом другом на досуге.

И тут я внезапно без перехода понял, что, пожалуй, этот самый досуг для меня уже наступил, но будет он весьма специфичен, если не сказать большего.

Слова «встал, как вкопанный», пожалуй, самое то, чтобы объяснить переход от путевых размышлений к новой резко изменившейся реальности.

На меня смотрели четыре разномастных ствола: укороченная М-16 типа «кольт-командо», «калаш», СКС китайской сборки и какая-то помповуха. М-да, «Штирлиц открыл форточку, и из форточки дуло. «38-й калибр», — раскинул мозгами Штирлиц».

Одновременно с этим истинно русским черным юмором я предпринял и первое действие на предмет возможного выживания, а именно, плавно поднял руки вверх, на уровень плеч.

После чего начал прокачивать дальше столь внезапно осложнившуюся ситуевину. Итак, все четверо — белые сорока- пятидесятилетние мужики. Это уже легче — молодые, тем более цветные, могут бабахнуть только потому, что у тебя заурчало в желудке или у них произошел внеплановый выброс гормонов в организме в качестве раннего предвестника наступающей наркотической ломки. Одежда столь же разномастная, как и оружие — то ли одна из местных шаек (в анархический разгул пустились не только негры с латиносами), то ли совсем наоборот — добропорядочные обыватели, вставшие на путь активной защиты всего, что называется, «нажитого непосильным трудом». «Санчо с ранчо» — как-то не совсем кстати вспомнилось мне название одной из отечественных пародий на северо- и южноамериканские сериалы. В голове завертелась другая фраза оттуда же: «А доктор Моралес послал нас на анализ».

Тем временем до четверки дошло, что наше взаимное молчание как-то несколько затянулось, и я услышал несколько отрывистых фраз, надо полагать, на местном диалекте англоамериканского языка, из которых я, правда, ни хрена не разобрал. У меня большие проблемы с восприятием устной английской речи даже с оксфордским произношением, что уж говорить про говоры местных мужланов.

Однако молчать дальше было бы не очень разумно, точнее, совсем неразумно. Поэтому я напряг память и постарался как можно внятней произнести следующее: «Айм форинер. Айм нот андерстед инглиш».

В ответ один из мужиков вновь разразился фразой, из которой я уловил только «кам ту». Ну, это мы, слава богу, плавали — знаем. «Пройдите, гражданин» — если по-русски.

Изредка подгоняемый тычками стволов в спину я искренне молил всех богов, какие есть, чтобы ни у одного из этих цивильных идиотов не было в этот момент пальца на курке и чтобы от одного из таких тычков не сработало самопроизвольно спусковое устройство в затворе.

Слава всевышнему, путь оказался недолог. Неожиданно в большой седловине открылся палаточный лагерь. По моим быстрым и оттого, конечно, приблизительным зрительным замерам, человек на 600–700. Спустя пару минут мы уже были в нем.