Три комиссара детской литературы

Успокойтесь, сестричка! Не очень-то таких к детям подпускают. К ним подпускают таких, как начальник лагеря, физрук и Гортензия, Нелли Ивановна и Елизавета Максимовна. А директора школы, судя по тому. что ему поставили именно такого завуча, либо сломают. либо вышибут. А Олегу Московкину даже по возвращении в интернат (что, кстати, означает уход от «эспадовцев») не очень-то дадут развернуться. Ну, убрали ставшую очень уж одиозной «тётю»-директоршу, но ведь остались те, кто ставил её на этот пост, и вряд ли она одна такая была ими внедрена в систему образования и воспитания нашей смены. И так везде! Если такие, как Олег или директор, кое-где по недосмотру к детям и прорвались, то их для начала вяжут по рукам и ногам программами, учебниками, инструкциями, методиками, запретами, ничтожной зарплатой, неучитываемой, но умышленно создаваемой перегрузкой. А тех, кто и это выносит, выживают уже прямой атакой с применением богатейшего ассортимента отработаннных подлостей. Пока что ваша берёт, сестричка! Таких, как Вы и милый Вася. Субпассионариев, двуногого шлака, золы и пека, остающихся после выгорания кокса и перегонки каменноугольной смолы в общности «каменный уголь», аналогичной в данном случае «демосу».

И так будет до тех пор, пока на ваше наступление не будет отвечено с нашей стороны беспощадной борьбой всех видов — вплоть до физического истребления в нашем обществе вашей нечисти…

Есть и другой, частный вывод в трилогии.

Но всё же это оборона. Активная, иной раз контратакующая, но всё равно только оборона. Ну, спасли Серёжу от физрука и «мушкетёров» красные конники — ребята из студенческого отряда, а физрук-то с компанией ушли целыми и готовыми к новым подлостям. И начальник лагеря остался на своём месте и попрежнему перлюстрировал переписку ребят, а возможно и персонала. В самом конце трилогии мы узнаём, что появилась надежда на воссоздание «Эспады» — но Сыронисский, Стихотворов, милицейский майор, безымянный райисполкомовец, мама Сенцова и несчётные их союзники — они-то остались! И теперь они знают друг друга, теперь им легче будет объединиться для любой пакости и посчитаться за предполагаемое воссоздание обречённого ими на гибель, но осмелившегося выжить детского клуба. Они всегда готовы сплотиться в дружную кодлу против любого проявления человечности.

Нет, нужно наступать, уничтожать зло повсеместно — до зародышей включительно, выявлять носителей зла и гнать их в три шеи с командных постов, а не уймутся и после этого — то и из жизни. Они-то нас травят и истребляют совершенно без каких-либо угрызений совести. Нам с ними на одной планете просто не жить!

А для этого надо искать друг друга ещё уцелевшим советским людям, объединяться, сплачиваться, и ни в коем случае не трусить перед горькой правдой, не подменять её удобной ложью во имя собственного спокойствия.

И ещё необходима профилактика — чтобы ничего похожего впредь не могло зародиться. Этот вывод — не прямо, а косвенно, иной раз даже в виде доказательств от противного, выглядывает из размышлений Серёжи и самого Крапивина. Но он нужен и в виде чётких формулировок на страницах будущих книг не только Крапивина, но и других авторов. И, как уже сказано выше, необходимо создание ряда законов и обязательно механизмов их действия для реализации таких выводов.

И ещё один вывод напрашивается при размышлении над спором дядюшки с Серёжей. Дядюшка утверждает, что человек должен уподобляться клиперу (наиболее совершенному чисто-парусному кораблю), сливаться с водой и ветром, а не противостоять им. Лавировать, чтобы попасть в нужную для него точку, а не идти по прямой…

Но человек, идущий следом за стихией, увлекаемый ею, при этом — как инородное для неё тело — неминуемо от неё отстающий и подвергаемый в силу такой разницы в скоростях жестокой «трёпке», как говорили парусные моряки, но не только тому радующийся, что жив остался, но и категорически отрицающий возможность иного выхода из положения — это же меньшевик! Тот самый, который «медленным шагом, робким зигзагом, если возможно, то осторожно, тихо вперёд» (как ни удивительно сие, но закавыченные слова принадлежат Юлию Цедербауму, будущему лидеру меньшевиков «Мартову», только написана была им надолго оставшаяся популярной песня в те дни, когда он был ещё настоящим революционером, когда личные амбиции не столкнули его с Лениным в непримиримой идейной схватке). А вот большевики как раз тем и отличались генетически от своих коллег по великой партии революционеров вообще, что были способны идти против ветра и течения в силу необходимости без лавировки, в лоб, даже если течение было из пылающей нефти, а ветер был свинцовый. Очень стоит привести цитату из книги А.В.Луначарского «Человек нового мира» (Издательство Агентства печати Новости, 1976, стр.43):

«…Потрясения нашего народа в борьбе с самодержавием, напряжённые усилия пролетариата как вождя этого революционного движения, устремившегося потом к непосредственной цели политической свободы, были колоссальным явлением, небывалым в истории. При этом они захватили многомиллионный народ.

Подбор в революционную партию шёл исключительно богатый. Романтики без силы объективной мысли отсеивались в ряды эсеров, теоретики-марксисты без силы воли, без революционного движения отходили в мелкобуржуазный меньшевизм. В рядах большевиков оставались те, которые соединили уважение к совершенно точной и трезвой мысли с очень сильной волей, кипучей энергией». (Выделение при помощи смены шрифтов — моё, для нынешних, не привыкших, к сожалению, самостоятельно выделять ту или иную мысль в тексте читателей.-Я.Ц.).

Вряд ли Луначарский был знаком достаточно подробно с генетикой, тогда ещё только-только оформлявшейся в качестве науки, но здесь, хотя термин «отсеивание» явно взят из техники (в камнедробильном, например, деле такой термин имеет место, или его синоним «разгрохотка», если есть специальный вращающийся барабан с отверстиями разных диаметров, «грохот») — мы имеем очень точное выделение мутаций внутри партии революционеров, которая сама по себе тоже есть подобие мутации в биологическом виде Homo sapiens, довольно редкая, кстати, мутация. И поэтому большевики были людьми редчайшими из редких, так что не диво, что их на всю Россию было к Февральской революции 1917 года всего сорок тысяч, из коих Гражданскую войну пережил лишь каждый пятый. А все прочие, вливавшиеся в партию, были людьми либо менее качественными вообще, либо же ещё неотгранёнными алмазами, и Ленин это понимал, именно Луначарского поставив во главе Народного Комиссариата Просвещения и дав ему заместителем человека таких же качеств — историка Покровского. В первые десять лет после завершения Гражданской войны эти люди смогли вырастить достойную смену погибшим своим товарищам. Но была эта смена скошена начисто сталинскими репрессиями и написанные ими книги оказались в спецфондах в единичных экземплярах, а прочая масса их была уничтожена. Но ещё оставалась носящаяся в воздухе память, так сказать, привидения носились. «Красных конников», например. И такие редкие экземпляры рода человеческого, как Серёжа Каховский, оказались способными улавливать излучение этой памяти и концентрировать её в душах своих…

…Так что, если сравнить большевика с кораблём, имеющим мощный двигатель и сильное вооружение, то этим двигателем и этим вооружением являются силы душевные, а также знания и убеждённость, а всё это даётся в детском возрасте учителями и воспитателями. О качестве же обучения придётся особо сказать уже после разбора крапивинских произведений, ибо эту часть взаимодействия МИРА ВЗРОСЛЫХ и МИРА ДЕТЕЙ Крапивин пока что не охватывает, а мне пришлось этим заняться всерьёз. Пока что ограничимся констатацией того, что этот «вывод, который напрашивается», гласит: «требуется, чтобы вся система воспитания вообще и школа в частности делали детей именно большевиками, а тех, чья мутация не способна к стопроцентному успеху в этом направлении, по крайней мере обольшевичивали, и чтобы был постоянный контроль за любой попыткой разбольшевичивания как ребёнка или подростка, так и взрослого, ибо такое разбольшевичение есть начало процесса РАСЧЕЛОВЕЧИВАНИЯ, а этому процессу только начаться — и попробуй потом его остановить»…