Призмы

Не так давно и в моей голове сидел тот самый барометр, который никогда не предсказывает хорошей погоды. Помню, как и что он предсказывал по глазам дворника на лестничной клетке или по некоторым замечаниям двух нетрезвых трудящихся в трамвае. А также по некоторым намекам трезвейшей газетной передовицы. В Союзе ненастье принимало угрожающий характер. Если бежать — даже если позволят — то куда? В Америке светит солнце, и в Канаде тоже небо синее. Но, крутя глобус в поисках самого мягкого климата, я все время поглядывал на пятачок с отвратительной погодой. В Союзе мы все поглядываем и оглядываемся — кто с надеждой, кто с завистью, а кто и с едкой еврейской злобой — на Израиль. И на израильскую военщину. Из-за которой нам, евреям, и раньше не доверяли, а теперь и вовсе перестали.

Радио! Сигналы точного времени. Голос диктора. В десять часов утра наши солдаты с боем ворвались в здание ясель и убили террористов. Легко ранены четыре ребенка, все другие живы и невредимы.

Столько времени томили, и только тут как плотину провале Специальные выпуски один за другим. Рассказ заведующего хирургией в Хайфской больнице, куда дети доставлены санитарным вертолетом. Голоса матерей, чьи малыши в течение девяти часов находились в руках террористов. Голоса киббуцников, выбивших террористов из флигеля.

Не то в два, не то в три часа дня новое известие. При атаке ранено одиннадцать наших солдат. Ходивший в атаку военфельдшер не добежал до здания — убит.

Сразу не сказали. У нас тоже готовят население.

"Роце - Ло роце!"

В Иерусалиме вышла в превосходном издании книжка стихов, примечательная прежде всего возрастом поэтессы.

Поэтессе Галит Блум стукнуло целых девять лет.

Книжка освещает разные периоды ее творчества, правда, только за последние четыре года.

При всем уважении к молодому таланту должен сказать, что это литературное событие, отмеченное большой статьей в газете, проливает свет, главным образом, на взрослых. А в более широком плане — на исключительное место, которое занимает ребенок в сознании и особенно в подсознании израильтян.

Во-первых, ребенок у нас пользуется привилегиями до самого призывного возраста, когда мы уже бессильны его защитить. Во-вторых, у нас нет чужих детей. Чужими бывают только взрослые.

Коль скоро детей производят на свет родители, особенно у евреев с их отвращением к идее непорочного зачатия, от привилегий ребенка перепадает и молодоженам. Молодожены в Израиле — особая категория, как репатрианты или демобилизованные солдаты. Для молодоженов строят специальные дома, которые так и называются "дома молодоженов". Им дают увеличенные субсидии на покупку квартиры. Правда, при нынешних ценах на жилье, даже удешевленное, субсидия не решает проблемы. Никто не может понять, как им все-таки удается купить квартиру, даже сами молодожены, но факт остается фактом: квадратные метры на вес золота оказываются заселенными. Причем их заселяют еще до того, как дом подключат к электрической и водопроводной сети. Еще вместо газонов пустырь, а нетерпеливые счастливцы, приткнув свою малолитражку к незасыпанной яме, уже несут пожитки в дом, спотыкаясь на строительном мусоре. Молодой супруг раскраснелся, супруга наоборот, бледна: шутка сказать — они приступают к тому, что на иврите называется "ха-камат ха-мишпаха", дословно "сооружение семьи".

И они сооружают. "От пяти до семи гостиница наша "Отель Дантон" поднималась в воздух от стонов любви. В номерах орудовали мастера. Приехав во Францию с убеждением, что народ ее обессилел, я немало удивился этим трудам", — писал Бабель в рассказе "Улица Данте". Хоть на улице израильских молодоженов шесть-восемь этажей сборного железобетона в воздух не поднимаются, талии молоденьких жен полнеют не по дням, а по часам. Теперь предмет общего внимания — живот. За чужими животами следят с не меньшим интересом и участием, чем за своим.

На этом интересе кстати, зарабатывает целая отрасль индпошива. Беременность здесь не изображает из себя тощего аиста или постную капусту. Беременность здесь не только святое дело, но и физическая красота, ее не прячут, а наоборот, горделиво подчеркивают.

Одним словом, к тому моменту, когда на бывшем пустыре вокруг "дома молодоженов", приходит срок стричь первую травку, население его увеличивается вдвое. Предположив, что к следующей весне население дома увеличится вчетверо, вы не очень ошибетесь.

Внизу на террасах открывается постоянно действующий съезд детских колясок. Среди них, как сироты, бродят высокопородистые псы, внезапным и непонятным для себя образом лишившиеся прежнего уважения своих хозяев. Теперь уже вопрос не ъ том, как это дом не поднимается в воздух от стонов любви, а как это он не разлетается на куски от детского визга и крика. Кто может, съезжает подальше от новостройки, но никто никогда, ни при каких обстоятельствах, ребенку слова не скажет и не предъявит претензий его родителям.

После того, как ребенок впервые пролепечет слово "има", то есть "мама", он тут же освоит вопль: "роце"! или "ло роде!", то есть "хочу" или "не хочу". На эти два требования его детского превосходительства нет управы. Поучительные контрвопли родителей нисколько не помогают, ребенок все равно ни в чем не знает отказа. Ему улыбаются самые нежные тети и самые свирепые дяди, нищие и богачи, полицейские и воры. Культ ребенка начинается в момент его появления на свет, когда к родительнице, прямо в палату, дефилируют вслед за мужем все родственники и сослуживцы.

Израиль не смог оградить себя от самых тяжких видов преступности, но когда похитители убили мальчика, весь наш преступный мир немедленно и категорически заявил о своей непричастности к этому единственному случаю киднапа.

Не троньте ребенка.

А вот если вам хочется заработать на его родителях — пожалуйста. Откройте торговлю приданым для младенца или магазин детского платья — успех обеспечен, даже при отсутствии у вас всякого коммерческого таланта. Если же вам, наоборот, хочется выйти не в коммерсанты, а в писатели — тоже вперед! Накропайте детскую книжку. Ее оторвут с руками и ногами, даже если вам и не так повезет, как Иехуде Атласу. Первый же литературный опыт этого бородатого газетчика, издавшего детскую книжку, превратил его в автора бестселлера, который уже размножился через грампластинки, радиопередачи и театральные представления.

Другой журналист, Дан Альмагор, вечно лохматый за недостатком времени причесаться, нашел все-таки время возвести на Парнас ребенка своих знакомых — ту самую девятилетнюю поэтессу, которую теперь хвалят газеты. Это он отнес ее стихи не в какую-нибудь зачуханную лавчонку, а в фирму "Кетер", и это солиднейшее иерусалимское издательство сочло необходимым их напечатать.

Сборник назван по заглавию одного из стихотворений "Почему волнам не холодно?.." Мысль совсем не детская. Хотя в остальном Галит Блюм не старше своего возраста. Когда в типографии ей показали стопку ее книжек, она робко спросила, подарят ли ей одну из них. Галит не завопила "Ани рода!" только от огромного волнения. Ее фотография при очерке Дана Альмагора изображает самого что ни на есть нашего ребенка. Не обязательно поэта — но обязательно распустившего волосы метлой и усевшегося прямо на землю посреди улицы.

Для него книжки, про него книжки, и даже книжка, им самим написанная.

Ради него отчаянная погоня за бешено дорогими метрами жилплощади. Готовность не только вытерпеть все на свете, но и потерпеть от него самого.

Вот он, плод сильной любви и гордой беременности, предмет общенародного культа, подлинный герой извечной еврейской надежды, задумавшийся сейчас раньше времени над тем, почему волнам не холодно.

В честь влиятельного идола

Гремя ярмарочными хлопушками, разбрасывая карнавальные конфетти, старый добрый еврейский праздник Пурим велит всем иудеям в память о чудесном избавлении от гибели проводить два дня в году — 14-й и 15-й дни еврейского месяца адара — в сплошных пиршествах, вплоть до бесчувствия.