Люди против нелюдей (СИ)

Бесчисленные подвиги генерала Маркова поражали воображение. Однажды Марков, сняв свою белую папаху, пошёл навстречу красному бронепоезду в одиночку, с ручной гранатой в руке. С бронепоезда крикнули: «Кто на пути?» Невозмутимый Марков ответил: «Не видите что ли, свои». Так, выиграв несколько секунд, он смог вплотную подойти к паровозу и бросил гранату в машинистов. Один человек смог обезвредить целый бронепоезд.

«Налетал генерал Марков и к черкесам, служившим в его конвое и в черкесском конном полку — всё так же весело, с шутками. Эти простодушные люди любили его за беззаветную храбрость, за сердечный без высокомерия к ним подход, за заботу о них, за веселый нрав и справедливость. Поэтому черкесы всегда высоко ценили его похвалы, благодарности и по достоинству оценивали его взыскания, наказания и даже гнев. Случай, когда в походе генерал Марков плеткой выгнал в степь за грабеж одного черкеса с предупреждением: вернешься — расстреляю, вызвал в них восхищение. Черкесы, как и все добровольцы, не только любили своего генерала, не только боялись, но и буквально обожествляли его и были самозабвенно преданы ему».

Знаете, что самое удивительное? Марков был преподавателем академии генерального штаба и даже автором учебника, который ещё до германской войны выдержал два издания. Это был в общем-то военный ученый, которому, очевидно, полагалось быть человеком паркетно-кабинетным, а он обладал такой личной храбростью, как будто всю жизнь провел в поле и отродясь не нюхал ни паркетов, ни кабинетов. Ещё до революции он прошел две войны — японскую и германскую. В армии Марков имел репутацию командира резкого и даже гневного, попасть под его горячую руку было страшно, а любили его, как родного отца. Не многие генералы удостоились такой любви подчиненных. На поле боя он сражался, как рядовой солдат, при этом ни когда не выпускал управления боем из рук.

Он погиб в начале второго кубанского похода, летом 18-го, смертельно раненый на поле боя. Последние его слова были: «Умираю за вас, как вы за меня». И офицеры-марковцы, охваченные скорбью, хорошо чувствовали, каким великим смыслом были наполнены эти простые слова. «В этот момент каждый из нас ярче, чем когда-либо, чувствовал правоту творимого армией дела и уходил от гроба генерала Маркова с полной уверенностью, что дело армии будет завершено».

Сергей Леонидович прожил всего 40 лет, а сделал столько, что хватило бы на несколько жизней. Это один из самых удивительных русских генералов за всю историю России. Жизнь Маркова — это одна из страниц русской славы. В нем ярче, чем в других, проявилось суворовское начало. Если бы они жили в одно время, то Суворов безусловно сделал бы Маркова своей правой рукой.

Дроздовский

Михаил Гордеевич Дроздовский был из тех, кто совершил невозможное. Революция застала полковника Дроздовского на Румынском фронте. Армии больше не было, признаки государства тоже нелегко было обнаружить, вокруг царили хаос и всеобщая растерянность, ни кому ни до чего не было дела. До них доходили слухи о том, что на Дону уже собираются белые воины, но слухи были слишком смутные, а Дон был слишком далеко. Некоторые командиры всё же начали формировать добровольческие части для того, чтобы вступить в борьбу с большевиками, Дроздовский сразу принял в этом активное участие. Дело шло с большим трудом, офицеры не хотели присоединяться к «авантюре» и понять это не сложно — власти нет, страны нет, за что воевать — не ясно. Хотелось ли, пережив тяжелейшую германскую войну, вновь под пули?

С большим трудом удалось поставить под ружьё несколько тысяч человек, и тут последовало предательство отцов-командиров. Генерал Кельчевский с ведома генерала Щербачева 24 февраля 1918 года издал приказ об аннулировании данных офицерами обязательств и о роспуске частей добровольческого корпуса. Разом рухнуло всё. Офицеры, и так не горевшие желанием воевать, в основной своей массе разбежались. После этого любая инициатива была обречена на заведомый провал, но полковник Дроздовский отказался подчинятся приказу, сумел сплотить вокруг себя около пятисот офицеров и предложил этой горстке героев пробиться на Дон к своим, даже не зная, есть ли они ещё, эти свои. А от Дона их отделяло 1200 километров. И даже просто выступить в этот поход им не давали румыны. Тут у кого угодно руки отпустились бы. Но дроздовцы сумели пробиться сквозь заслоны румынских войск, пытавшихся их разоружить, и 26 февраля вышли в поход.

Генералам на Дону было неизмеримо легче, они вместе оказались в Быховской тюрьме, они поддерживали друг друга своей верой, к тому же это были люди, известные всей армии, их авторитет в военной среде сам по себе был знаменем. Дроздовский был совершенно один, и это был безвестный полковник. Позднее офицер-дроздовец писал: «Казалось, было от чего пасть духом. Легко идти на подвиги посреди всеобщего подъема и сочувствия, бесконечно труднее, когда кругом — равнодушие, неверие, маразм… Разве не сказкой кажется теперь поход отряда дроздовцев, которых впереди ждала полнейшая неизвестность? Впереди — тысяча верст пути, широководные преграды, весенние разливы, столкновения с врагами внешними и внутренними и край, взбаламученный до дна… Впереди — надвигавшиеся наперерез эшелоны австро-германцев. И со всех сторон ползующие слухи о падении Дона и гибели Добровольческой армии».

Они шли в непрерывных боях с большевиками, по отношению к немцам вынужденные постоянно лавировать — и тактически, и политически. Одно неосторожное движение — и немцы увидели бы в них врагов и, не напрягаясь раздавили бы горстку русских героев. Другое неосторожное движение — и в них увидела бы врагов Россия, если бы они стали союзниками немцев. Дроздовский решительно дистанцировался от немцев, не принимая от них ни какой, много раз предлагаемой помощи, одновременно делая всё для того, чтобы немцы не восприняли их, как угрозу. Дроздовскому удалось пройти по лезвию ножа. Однажды немецкий офицер сказал ему: «Как храбро вы сражались со столь превосходящими силами противника. Мы не рискнули бы с нашими много большими силами идти против них».

В этом походе произошло чудо: горстка героев не только не растаяла на бескрайних просторах обезумевшей страны, но и численно выросла, достигнув тысячи человек, к тому же они оказались хорошо обмундированы и вооружены, имея даже броневики. Прибыв на Дон, Дроздовский сходу атаковал Ростов. Город взять не удалось, но, оттянув на себя силы красных, дроздовцы спасли от падения Новочеркасск, куда вскоре и вошли, как спасители. Очевидец тех событий вспоминал: «Не забыть этот яркий солнечный день, когда по дороге среди бесконечных донских полей часть за частью подчеркнуто стройно проходили запыленные и загорелые дроздовцы — долгожданная братская сила».

Генерал Алексеев, поклонившись героям, сказал: «Спасибо вам, рыцари духа, пришедшие издалека, чтобы влить в нас новые силы».

Михаил Дроздовский был не просто удивительным, а уникальным человеком. Таких людей очень трудно понять, но надо хотя бы попытаться. О нем вспоминали:

«Нервный, худой, полковник Дроздовский был типом воина-аскета, он не пил, не курил, не обращал внимания на блага жизни, всегда — от Ясс до самой смерти — в одном и том же поношенном френче, с потертой георгиевской ленточкой в петлице (он из скромности не носил самого ордена). Всегда занятой, всегда в движении. Трудно было понять, как он находит время даже есть и спать».

«У всегда плотно сжатых губ Дроздовского была горькая складка. Что-то влекущее и роковое было в нем. Глубокая сила воли была в его глуховатом голосе, во всех его сдержанных движениях. Точно бы исходил от него неяркий и горячий свет… В бою Дроздовский был всегда там, где просто нечем дышать».

А сам он писал в своем дневнике 16 мая 1918 года: «Я безумно устал, измучился этой вечной борьбой с человеческой тупостью, инертностью, малодушием. Какое постоянное напряжение силы воли, какой гнет ответственности, какая тяжелая, почти безнадежная борьба. Скоро, вероятно, придется идти дальше по нашему тернистому пути, но в то же время и по пути чести».