Газета День Литературы # 167 (2010 7)

Поклон и от Ильи с Катей. Простите и благословите.

Ваша Пашенька".

Пашенька запечатала письмо, старательно вывела адрес и, накинув пальто, сбегала к магазину, где находился ближайший почтовый ящик. Дорогой опять думала о Ване, и опять пришла в недоумение.

"Да! Но что я ему скажу? Ванечка, не молись? Глупо!"

Но не только это тревожило её. Беспокоил и Савва Юрьевич – что ему от неё надо?

Вернувшись домой, Пашенька присела на тахту и, кажется, немного вздремнула. Сон её был так тонок и короток, что, пожалуй, она не спала, хотя тяжесть с души сошла, и усталости не было. Поднявшись, прошлась по комнате, подошла к окну. Вечер был тихий. Иней искрился на ветвях корявых клёнов, кустах аккуратно постриженной чайной розы вдоль тротуара. Длинные тени вытянулись через весь двор.

Пашенька уже начала беспокоиться и с тревогой поглядывать на часы, когда, наконец, появился Ваня.

Вошёл он тихо. Мельком глянув, прислонился к косяку двери. Лицо его, осенённое жиденьким пушком, было свежо от мороза и, даже несмотря на худобу, привлекало избытком "закованных в вериги" жизненных сил и желаний. Одни глаза светились тем особенным умиротворением, которого прежде не было.

Несколько мгновений они стояли друг против друга молча.

– А я уж подумала – не придёшь, – первая нарушила затянувшееся молчание Пашенька, и осторожно, чтобы, не дай Бог, не обидеть, улыбнулась. – Катя тут такого наговорила!..

Не подымая глаз, негромко, без всякого выражения чувств, то есть "бесстрастно", Ваня произнёс:

– А ты что?

– А что – я? – невольно вырвалось у Пашеньки. – По крайней мере, отговаривать тебя не собираюсь.

Ваня вроде бы даже удивился, но по-прежнему "бесстрастно" удивился:

– Отговаривать? От чего?

– От веры твоей… – опять как бы само собой вырвалось у неё. "Ненормальной", хотела уже добавить она, но в последнюю минуту сдержалась.

– От веры моей – понятно. У тебя, надо полагать, какая-то другая.

– Выходит так, раз твоя – не позволяет родителей успокоить. Ты почему им не пишешь? Знаешь, что Зинаида Сергеевна в органы заявлять собралась? Американские шпионы совратили Ваню с пути истинного.

У Вани сначала поднялись брови, а только потом уж веки.

– Так прямо и говорит?

– Так и говорит.

После томительного молчания, выдохнул наконец:

– Хорошо. Что предлагаешь?

– Я?

– Ну, ты же знаешь деда, отца. Да они через все газеты от меня отрекутся, если узнают, что произошло, и тогда из университета меня точно исключат. Я, конечно, не прочь, да благословение у меня – учиться.

– Благословение? Чьё?

– Матушка благословила.

– Матушка? А не старец этот, с острова?

– Отец Николай? Нет. Матушка Олимпиада. Здешняя она. В кельях, вернее, в стене бывшего Рождественского монастыря живёт – да тут недалеко, у Рождественского бульвара.

– Это она тебе не велит родителям писать?

– Перестань!

– И не Андрей этот?

– Никто и ничего мне не запрещает. Просто не знаю, что писать, вот и всё.

– Чего проще! Жив, здоров, чего и вам желаю.

– И ничего… о случившемся?

– А ничего и не случилось, Вань, – как-то так по-особенному произнесла она: – Просто ты вернулся – и всё.

Ваня посмотрел на Пашеньку каким-то совершенно другим, уже новым взглядом.

Юрий ЛОПУСОВ ВЕЧНЫЙ КРУГ

***

В карете счастья грубые поломки.

Ушла любовь… Но это – не конец.

Мне ночью в окна светит месяц тонкий –

В делах любовных дока, маг и спец.

Скажи мне, месяц, что это за мука –

Так жаждать встречи, что вскипает кровь?

И есть ли на святой земле наука,

Что может объяснить: что есть любовь?

Скажи, какое пламя сердце лижет,

Когда до боли смотрим на луну?

И если Бог призвал любить всех ближних,

То почему мы любим лишь одну?

Златой узор на небе чёрном выткан.

Лишь Бог такое в силах сотворить.

Скажи, не Он ли дал нам эту пытку –

Бездушную красу боготворить?

В конце ответь, печальный спутник мрака,

На тот вопрос, который всем венец:

Зачем страдать, любить, молить и плакать,

Когда всему на свете есть конец?

Вопросов – тьма. Но месяц вместе с ночью

Слинял в рассвет, не дав на них ответ.

И жизнь моя – сплошное многоточье,

Точнее, повесть, где финала нет.

***

Сиянье чёрных колдовских очей

Сравнимо лишь с мерцаньем звёздной ночи.

Но если утром тает мрак ночей,

То мрак очей и вечен, и порочен.

Скажи, Создатель, всё ли суета?

Зачем в любовь вложил Ты яда дозы?

Зачем атлас жемчужный живота

Ты увенчал соблазном чёрной розы?

Бесстыдство ласк не ведает границ,

И мне открылось тело сладкой новью,

И я познал искусство древних жриц