Думать / Классифицировать

Заметки о предметах, находящихся на моем письменном столе [7]

На моем письменном столе много предметов. Самый старый, наверное — моя ручка; самый молодой — маленькая круглая пепельница, которую я купил на прошлой неделе; она белая, керамическая, на ней изображен памятник жертвам, павшим в Бейруте (полагаю, во время войны 14 года, а не той, которая только что разразилась).

Я провожу по многу часов в день за своим письменным столом. Иногда мне хочется, чтобы он был пуст насколько это возможно. Но чаще всего мне нравится, когда он завален почти до предела. Сам стол состоит из стеклянной столешницы — метр сорок в длину, семьдесят сантиметров в ширину, — которая закреплена на металлических подставках. Его устойчивость далеко не совершенна, и, в общем-то, не так уж и плохо, что он нагружен или даже перегружен: тяжесть лежащих на столе предметов делает его устойчивым.

Свой письменный стол я довольно часто привожу в порядок. Это сводится к тому, что я убираю с него все предметы, чтобы потом по одному вернуть их на место. Я вытираю стеклянную столешницу тряпкой (иногда смоченной специальным составом) и делаю то же самое с каждым предметом. Проблема заключается в том, чтобы решить, должен ли тот или иной предмет оставаться на столе (затем предстоит найти ему место, но это обычно несложно).

Подобное обустройство моей территории редко происходит ни с того ни с сего. Чаще всего оно совпадает с началом или завершением определенной работы; напрашивается в такие смутные дни, когда я сам не очень хорошо представляю, за что и как браться, и хватаюсь лишь за действия, маскирующие отступление: разбирать, классифицировать, упорядочивать. В такие моменты я мечтаю о чистой, нетронутой рабочей поверхности: каждая вещь на своем месте, ничего лишнего, ничего выступающего, все карандаши остро отточены (но зачем столько карандашей? — я бросил взгляд и увидел сразу шесть штук!), все бумаги сложены в стопки или, еще лучше, бумаг нет вовсе, одна лишь тетрадь, открытая на белой странице (мифические, безупречно гладкие столы президентов и генеральных директоров фирм; один из таких столов мне как-то довелось рассмотреть: это была маленькая стальная крепость, нашпигованная электронными или претендующими на это приборами, которые появлялись и исчезали при нажатии клавиш на огромной панели управления…).

Позднее, когда моя работа продвигается или буксует, мой письменный стол загромождается предметами, собранными здесь иногда по чистой случайности (секатор, складной метр) или в силу мимолетной необходимости (кофейная чашка). Некоторые предметы пробудут здесь несколько минут, другие несколько дней, третьи, попав сюда вроде бы беспричинно, пребывают здесь постоянно. Речь идет не только о предметах, напрямую связанных с писательской работой (бумага, канцелярские принадлежности, книги); некоторые предметы соотносятся с действиями ежедневными (курить) и периодическими (нюхать табак, рисовать, есть конфеты, собирать пасьянс, решать головоломки), с навязчивыми и, возможно, суеверными идеями (ежедневно устанавливать дату на настольном крутящемся календаре); их наличие объясняется не каким-то конкретным назначением, а, возможно, воспоминаниями, осязательным и зрительным удовольствием или всего лишь пристрастием к безделушкам (коробочки, камешки, галька, вазочка для одного цветка).

В общем, я мог бы сказать, что предметы, которые находятся на моем рабочем столе, находятся там потому, что я хочу, чтобы они там находились. Это нельзя объяснить только их назначением или моей небрежностью: например, на моем письменном столе нет тюбика с клеем; он лежит рядом в отдельной тумбочке с выдвижными ящиками: я положил его туда сразу, после того как им воспользовался; я мог бы оставить его на столе, но почти машинально убрал (я говорю «почти», потому что, описывая то, что находится на моем столе, я более внимательно отношусь к действиям, которые, сидя за ним, совершаю). Так, некоторые предметы, нужные для моей работы, отсутствуют или не всегда находятся на моем рабочем столе (клей, ножницы, липкая лента, чернильницы, степлер); другие же, не нужные сиюминутно (печать), служащие другим целям (пилочка для ногтей) или ненужные вовсе (аммонит), на нем все же лежат.

Каким-то образом эти предметы были выбраны и предпочтены другим. Например, очевидно, что на моем рабочем столе всегда будет стоять пепельница (если только я не брошу курить), но это не всегда будет одна и та же пепельница. Хотя одна и та же пепельница остается довольно долго; однажды, в силу причин, которые было бы, наверное, небезынтересно рассмотреть подробнее, я поставлю ее в другое место (например, около столика, на котором печатаю на машинке, или возле доски, на которой стоят мои словари, или на этажерку, или в другую комнату), а ее заменит другая пепельница (явное опровержение того, что я только что заявил: в настоящий момент на моем столе сразу три пепельницы, то есть на две больше, причем обе пусты; одна — недавно приобретенный памятник жертвам; другая — с очаровательным видом на крыши города Ингольштадт, поступившая в коллекцию только что; используемая в настоящий момент — черная, пластмассовая, с белой металлической крышкой с отверстиями. Глядя на эти пепельницы, описывая их, я замечаю, что они не соответствуют моим сиюминутным предпочтениям: «памятник жертвам» явно слишком маленький и призван служить во время еды, «Ингольштадт» слишком хрупкий, а в черной пепельнице с крышкой брошенные мной окурки очень долго тлеют…).

Лампа, сигаретница, ваза для одного цветка, пирофор [8], картонная коробочка с маленькими разноцветными карточками, большая инкрустированная перламутром чернильница из папье-маше, стеклянная подставка для карандашей, несколько камней, три точеные деревянные шкатулки, будильник, перекидной календарь, кусок свинца, большая коробка из-под сигар (без сигар, зато наполненная всякой мелочью), стальная спираль, в которую можно всунуть текущие письма, каменная рукоятка ножа, блокноты, тетради, отдельные листы, множество принадлежностей и аксессуаров для письма, большой бювар, несколько книг, стакан, заполненный карандашами, позолоченный деревянный ларчик (вроде бы, нет ничего проще, чем инвентаризация, но на самом деле это куда сложнее, чем может показаться: всегда что-то забывается, что-то хочется дописать и т. д., но перечень как раз и не требуется расписывать, и т. п. За редкими исключениями (Бютор) современное письмо утратило искусство перечисления: описи Рабле, переписи рыб по Линнею в «Двадцати тысячах лье под водой», списки исследующих Австралию географов в «Детях капитана Гранта»…).

Уже несколько лет я собираюсь рассказать историю некоторых предметов, находящихся на моем рабочем столе; скоро будет три года, как я написал начало; перечитывая его, я замечаю, что из семи описываемых мной предметов четыре по-прежнему находятся на моем рабочем столе (хотя за это время я переехал); два предмета сменились: я заменил один бювар на другой, очень похожий, но крупнее, а будильник на батарейках (чье обычное место, как я уже отмечал, на моей прикроватной тумбочке, где он и находится сегодня) — на будильник заводной; третий предмет вообще исчез с моего рабочего стола: это плексигласовый куб, состоящий из восьми кубиков, соединенных между собой таким образом, что он может принимать самые разные формы; это подарок Франсуа Ле Лионнэ, и теперь он находится в другой комнате, на полочке над батареей, рядом с другими головоломками и пазлами (один из них передо мной на столе: это двойной танграм, то есть два раза по семь белых и черных пластинок, которые могут образовывать почти бесконечное множество геометрических фигур).

Раньше у меня не было рабочего стола, я хочу сказать, не было стола специально для работы. И даже сегодня довольно часто мне доводится работать в каком-нибудь кафе; однако дома я очень редко работаю (пишу) не за своим письменным столом (например, я никогда не пишу, так сказать, на кровати), и мой письменный стол не служит ничему другому, кроме моей работы (в очередной раз, после написания этих слов, оказывается, что это не совсем верно: два-три раза в год, когда я устраиваю праздники, мой письменный стол освобождается от всего, накрывается бумажными скатертями — как и доска, на которой кипами сложены словари, — и я ставлю на него угощения).