Славянское обозрение

Разумеется, всякий наш внешний патриотизм должен опираться на внутренний и неразлучно с ним соединяться. Славянство составляет предмет нашей любви и деятельности лишь в силу того, что он есть воплощение славянского духа. Невольно вспоминаются нам при этом слова В. И. Ламанского, сказанные им несколько лет назад, как формула истинного патриотизма в отличие от ложного.

«В требованиях разных лиц и общественных групп, — говорил он в 1887 году, — чтобы Россия отвернулась от восточного, Славянского вопроса, совсем забыла его, относилась к нему, как будто его никогда и на свете не было, и занималась лишь своими внутренними делами, — в этих требованиях лежит глубокое недоразумение. Внутреннее состояние России, внутренние ее дела — ведь это же и есть самая важная, самая существенная часть восточного, Славянского вопроса. Пропади сегодня Россия, и завтра же все эти польский, чешский, словенский, хорватский, сербский, болгарский и румынский вопросы обратятся во внутренние, домашние дела Германии и Австро-Венгрии; а по греческому им пришлось бы разве пригласить для мирного дележа Англию, Францию и, может быть, еще Италию. Мировой характер восточного вопроса и есть самое внутреннее дело, самый, так сказать, наивнутреннейший вопрос России, каждого русского человека, каждой души православной, каждого славянина во всем Божьем мире. Нужны ли земному шару и проявляющему на нем свою деятельность человеческому духу и общежитию, нужны ли будущим векам — восточное православие, как вера и просветительное начало, и славянское племя, как особый вид человечества? Западное христианство, латинство и протестантство, утверждает, что восточное не нужно и бесполезно и обречено к переходу, к исчезновению в них или к самоуничтожению. Германцы, даже мадьяры, а с ними многие из романцев, уверены, что славянство, как племя низшее, должно быть ассимилировано и поглощено ими, служить питанием и произрастанием благороднейшей германской расы, творца нынешней европейской и, следовательно, общечеловеческой, единственно истинной и возможной в будущем образованности. К этому вопросу не может равнодушно относиться ни одна мыслящая русская голова, ни одна любящая русская душа. До утвердительного или отрицательного решения этого вопроса в себе самом, в своем сознании — ни один русский человек, а следовательно, и вся Русь, не может надеяться на счастливое или должное решение восточного вопроса. Что не решено в сознании, то не найдет себе решения и в жизни. Печальное неустройство наших восточных и славянских дел объясняется прежде всего и преимущественно, если даже не исключительно, сильным, ясным сознанием нашего могущественного соседа и противника, романо-германского Запада, знающего, чего он желает, и во всеоружии своей блестящей цивилизации идущего напролом к намеченным уже в течение веков целям, тогда как восточно-христианский, греко-славянский Восток и в целом, и в своих отделах — русском, греческом, румынском и разных славянских, — страдает, прежде всего, недостатком ясного разумения своего внутреннего и своего внешнего, по отношению к Западу, положения, своих взаимных отношений.

У нас господствуют два умственных течения, одинаково односторонних и вредно влияющих на успех русского просвещения и гражданственности. Одно из них высоко ценит западную образованность, дорожит успехами знания и интересами личной, общественной и политической свободы, но не умеет или не хочет понять самобытности и высоты русского просветительного начала и относится к нему отрицательно и враждебно, с совершенно западноевропейской точки зрения. Другое, чувствуя значительную неправду этой точки зрения, сознавая эгоизм и национальную исключительность западноевропейских воззрений и действий относительно России и нашего Востока, выдвигает русскую самобытность и вооружается нередко не только против западноевропейской политики, но и против цивилизации и не некоторых только ее сторон, а и против принципа свободы и против науки. Это направление любит называть исключительно себя национальным и русским, щеголяет своим патриотизмом, часто не меньше крайних западников презирает и знать не знает древнюю и старую Россию, беспрестанно ссылается на славные предания Петра Великого и Екатерины II, забывая или не умея понять, что в этом XVIII веке и русский народный быт, и русская духовная свобода (Церковь), две самобытные стихии России, были наиболее подавлены и принижены.

Понимая так ограниченно и ложно русскую духовную самобытность, особенности русского просветительного начала, то и другое из этих господствующих у нас направлений не в силах сознать значения и других важных сторон восточного, Славянского вопроса, и тем менее их уладить и устроить» [6].

Эта выписка, нам думается, лучше всяких наших объяснений может дать читателям понятие о духе и направлении того «Славянского обозрения», которое начато в нынешнем году. Главный его предмет — внутреннее, духовное развитие славянства, и в связи с этим — изложение всяких внешних, политических обстоятельств славянских народностей. От всех прежних изданий подобного рода новый журнал отличается тем, что ведет свое дело уже вполне систематически. В каждом номере находятся обширные отделы «Летопись» и «Смесь». В «Летописи» обозреваются и объясняются все главные из текущих явлений славянского мира; в «Смеси» говорится о всякого рода мелких фактах, имеющих значение для задачи журнала. Так как оба отдела составляются с отличным знанием и пониманием дела, то теперь мы, наконец, имеем издание, в котором можем почерпнуть точные и правильные сведения о всяких славянских делах. Редакция обладает всеми средствами знать эти дела, и в числе ее сотрудников есть многие славяне.

Но это лишь повременные отделы журнала. Основной его отдел точно также превосходно соответствует главной цели издания. Журнал открывается статьей В. И. Ламанского «Три мира азиатско-европейского материка», занявшей много страниц в каждом из первых четырех номеров. Можно сказать, что это — изложение восточного вопроса в его современном состоянии, как бы его современная география, этнография, политика и история. Автор доказывает, что этот вопрос есть вопрос об особом мире, который он называет средним, в противоположность западному — Европе, и восточному — остальной Азии. Необыкновенная ученость, обилие фактов и остроумных обобщений и сопоставлений делает эту статью в высшей степени поучительной и важной. Сухо и холодно автор ставит факт за фактом, проводит черту за чертой, совершая весь этот труд с беспристрастием, осторожностью и точностью ученого. Но читая, вы чувствуете между тем, что это строгое исследование согрето самой горячей любовью к своему предмету.

Затем в журнале идет ряд статей, посвященных характеристике различных деятелей науки и литературы, особенно дорогих славянству: Погодина, Кояловича, Потебни, Первольфа, Амоса Каменского, Л. Н. Толстого, Востокова [7]. При каждой книжке прилагается гравюра, большей частью портрет одного из лиц, о которых говорит журнал. Все эти характеристики, часто небольшие, очень важны: они сделаны с искренней любовью не только к лицам, а еще более к самому делу, и потому определяют с большей точностью значение, так сказать, относительный вес каждого лица. Кто прочтет, например, несколько страниц о недавно умершем Потебне, тот поймет, каким ярким светилом в науке был этот наш ученый, о котором едва ли знают что-нибудь обыкновенные русские читатели. Не нужно думать вообще, что патриоты, подобные сотрудникам «Славянского обозрения», расположены к пристрастию и панегирикам; они скорее отличаются только той внимательностью и зоркостью, какую всегда дает нам любовь. Славянофилы, впрочем, издавна известны строгостью своих оценок, и нелегко заслужить признание с их стороны. В то же время они не прочь отдавать должную честь и людям иного направления, даже прямым изменникам славянской идеи. Родной талант, родная сила, даже если заблуждается и искажается, все-таки радует патриота, как признак дарования и душевной мощи, живущих в народе. Ибо нужно твердо верить, что добрые начала победят, и что все пойдет впрок народному самосознанию, лишь бы мы не спали и не стремились только говорить и действовать, а любили также и думать.