Право литературы на существование. Нобелевская лекция

    Язык, такой изумительно тонкий, всеохватывающий и неуловимый, — ярчайшее проявление цивилизации человека, ее кристаллизация. Он проникает повсюду, пронизывает чувства человека и его сознание, дает ему возможность познать мир. Таким же чудом является письмо, за счет которого литературные произведения доходят до потомков, и которое дает отдельным личностям возможность общаться с людьми другой культуры и другого времени. Именно письмо является связующим звеном между очевидной сиюминутностью писания и чтения и неподвластными времени ценностями, которыми владеет литература.

    Сам я с некоторым подозрением отношусь к тем современным писателям, которые слишком подчеркивают культуру собственной страны. Исходя из собственного происхождения и своего родного языка, я считаю, что и сам я несомненно отмечен печатью китайской культурной среды, тесно связанной с языком, и что она определенным образом сформировала мое сознание, мысли и манеру их выражать. Но ведь творческая деятельность писателя начинается именно тогда, когда язык уже высказал свое, чтобы затем продолжать изображать то, чего язык еще не выразил полностью. Тому, кто творит с помощью языка, не нужно наклеивать на себя готовую этикетку, на которой четко указана его национальная принадлежность.

    Литература не знает национальных границ, а перевод способствует преодолению языкового барьера. Когда литературе удается перейти за рамки традиций, свойственных отдельному общественному строю, и за рамки отношений между людьми, сложившихся в определенной среде и времени, тогда природа человека выступает такой, какой ее описывает данное произведение — общей для всего человечества. Сюда же относится то, что на любого современного писателя оказали влияние многие другие культуры, кроме его собственной. Если писатель, занимаясь не одним написанием туристских брошюр, слишком подчеркивает культурные особенности собственной страны, это неизбежно вызывает у читателя подозрение.

    Литература находится за пределами идеологий, границ и национального сознания, так же как существование отдельной личности фундаментально не зависит от каких бы то ни было интеллектуальных направлений. Условия, в которых живет человек, означают гораздо более, чем длинные рассуждения и разглагольствования о том, что такое бытие. Литература — это всестороннее и непрестанное наблюдение (и описание) тяжелых обстоятельств жизни человека. Любые попытки ограничить литературу вызваны внешними факторами: политическими, общественными, этическими или связанными с традициями, и все они имеют целью оказать на нее давление и подогнать к различным рамкам, чтобы она служила лишь украшением.

    Однако литература не является ни украшением власти, ни признаком некой светской утонченности. У нее есть свои критерии, обусловленные эстетической оценкой. Эстетическая оценка, опирающаяся на полнейшее соответствие чувствам человека, — вот единственный критерий, который должен лежать в основе оценки литературного произведения. Эта оценка несомненно различна у различных людей, ибо чувства человека связаны с его индивидуальностью. Тем не менее даже в этих субъективных эстетических оценках можно заметить общепринятые критерии. Способность человека критически мыслить, развивающаяся как результат постоянного чтения, может помочь читателю прийти к истинному пониманию поэтических качеств, понятий красоты, высоких идеалов, смешных эпизодов, трагических событий, фантазий, а также юмора и иронии, содержащихся в произведении.

    Ощущение поэзии берет начало не только из повышенной чувствительности писателя. Безграничный нарциссизм писателя — это некая детская болезнь, которой трудно избежать новичку. Кроме того, излишняя чувствительность писателя находит свое отражение во многих планах. В более высоких сферах ей не сравниться с бесстрастным наблюдением на расстоянии. Именно в этом наблюдении с большого расстояния сокрыто ощущение поэзии. Если взгляд наблюдателя, пролетая над героями книги и ее автором, рассматривает и самого писателя, то такой взгляд становится третьим глазом писателя, беспристрастным оком. За счет этого даже катастрофы и любые отбросы человеческого мира могут изображаться самым проникновенным образом. Итак, изображая страдание, а также отвратительные и мерзкие события, писатель одновременно может вызвать чувства соболезнования, любви и глубокой преданности жизни.

    Эстетическая оценка, уходящая корнями в чувства человека, вероятно, не может устареть, хотя мода в литературе, так же как и в искусстве, меняется с течением времени. Тем не менее различие между оценкой литературы и модой на данный момент заключается в том, что последняя обращает внимание лишь на новое. Именно этот принцип лежит в основе постоянных изменений рынка. Книжный рынок не составляет исключения. Однако если бы писатель в своих эстетических критериях следовал за скачками рынка, то это было бы равноценно самоубийству литературы. Мне кажется, что в сегодняшнем обществе потребления самое достойное для литературы дело — это занять позицию хладнокровного выжидания.

    Десять лет назад, когда я после семилетней работы завершил роман «Гора духов», я написал короткое эссе, в котором говорю о той литературе, что мне по душе.

    Литература не имеет ничего общего с политикой и является исключительно делом писателя как личности. Наблюдение, воспоминание предыдущего опыта, несколько выдуманных историй, различного рода чувства, выражение определенного настроения — все это может удовлетворить потребность писателя в обосновании своих мыслей.

    Когда писатель говорит сам с собой или когда он пишет, другие могут, если хотят, прислушаться к нему или прочесть его произведение. Писатель не выступает трибуном своего народа, он не заслуживает поклонения. Он и не преступник, и не враг народа. То, что он иногда попадает в беду из-за своих произведений, происходит потому, что этого требуют другие. Когда власть имущим нужно придумать каких-то врагов, чтобы отвлечь внимание народа, тогда писателя приносят в жертву. И хуже всего то, что некоторые потерявшие ориентир писатели считают за великую честь то, что их принесли в жертву.

    На самом деле между писателем и его читателем существуют отношения такого рода, что им вовсе не надо встречаться и общаться друг с другом, достаточно того, что они общаются через произведение писателя, на духовном уровне. Однако такая деятельность человека, как литературное творчество, ставит одно неизбежное требование: писатель и читатель должны встречаться по доброй воле. Поэтому у литературы нет никаких обязательств по отношению к массам.

    Ничто не мешает нам назвать литературу, которая обрела свой изначальный дух, «холодно-объективной». Ее право на существование заключается в том, что она снабжает человечество чисто духовным занятием, лежащим за пределами удовлетворения материальных потребностей. Литературу такого рода, разумеется, начали писать не сегодня. Однако в прошлом она должна была в основном защищаться от политической власти и давления со стороны издавна укрепившихся представлений, тогда как на сегодняшний день ей приходится также бороться с коммерческими нормами оценки в обществе потребления. Для того чтобы выжить, такая литература должна научиться стойко выдерживать одиночество.

    Писателю, посвятившему себя такой литературе, трудно прокормиться, поэтому ему приходится зарабатывать себе на хлеб другими способами. Подобное писательство следует рассматривать как роскошь, некое удовлетворение чисто духовных потребностей. Чтобы эта холодно-объективная литература могла быть опубликована, писателю приходится положиться на усилия своих друзей. Примером здесь могут служить Цао Суэцинь (автор романа «Сон в красном тереме») и Кафка. Их произведения не могли быть опубликованы в течение их жизни, они не положили начало литературным течениям и как писатели не считались яркими звездами. Они жили и работали на отшибе от общества или в неких его нишах. Не надеясь на награду и не ища признания, они упорно занимались духовной деятельностью, которая доставляла радость им самим.