Владимир Соловьев - критик и публицист

Среди гимназистов он нашел друзей, с которыми не расставался всю жизнь - поэт Дмитрий Цертелев, философ Лев Лопатин. Последний вспоминал о юном Соловьеве, что "никогда потом не встречал материалиста, столь страстно убежденного. Это был типичный нигилист 60-х годов... Его общественные идеалы в то время носили резко социалистическую, даже коммунистическую окраску" {2}.

Неполных семнадцать лет было Вл. Соловьеву, когда он поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Интересы его еще не определились, вскоре он перешел на факультет физико-математический, где числился до апреля 1873 года. Точные науки не были его призванием, и, быть может, поэтому он определял Московский университет

__________

{1} См.: Величко В. Л. Владимир Соловьев: Жизнь и творения. СПб., 1902. С. 15.

{2} Лопатин Л. М. Философские характеристики и речи. М., 1911. С. 123. Было бы, однако, опасным заблуждением абсолютизировать "нигилистические" черты Соловьева, что тем не менее прочно вошло в литературу с легкой руки В. Розанова, свидетеля далеко не беспристрастного. В статье "На панихиде по Вл. С. Соловьеве" он утверждал: "В образе мысли его, а особенно в приемах жизни и деятельности, была бездна "шестидесятых годов" (Розанов В. В. Около церковных стен. СПб., 1906. Т. 1. С. 241). Нет сомнения, что вся сознательная деятельность Вл. Соловьева служила опровержению наследия "шестидесятых годов" с их упрощенным подходом к сложным философским и общественным вопросам, максимализмом и нетерпимостью.

7

как "абсолютную пустоту" {1}. На лекции Вл. Соловьев не ходил, собственно университетских товарищей не имел, обширный досуг заполнял чтением.

Общественные настроения и внешний облик юного студента хорошо переданы в его позднем автобиографическом рассказе "На заре туманной юности", девятнадцатилетний герой которого встречается с "провинциальным нигилистом самого яркого оттенка": "Он сразу признал меня за своего,- "по интеллигентному выражению лица", как объяснил он впоследствии, а также, может быть, по длинным волосам и небрежному костюму. Мы открыли друг другу всю душу. Мы были вполне согласны в том, что существующее должно быть в скорейшем времени разрушено. Но он думал, что за этим разрушением наступит земной рай, где не будет бедных, глупых и порочных, а все человечество станет равномерно наслаждаться всеми физическими и умственными благами в бесчисленных фаланстерах, которые покроют земной шар,- я же с одушевлением утверждал, что его взгляд недостаточно радикален, что на самом деле не только земля, но и вся вселенная должна быть коренным образом уничтожена, что если после этого и будет какая-нибудь жизнь, то совершенно другая жизнь, не похожая на настоящую, чисто трансцендентная. Он был радикал-натуралист, я был радикал-метафизик" (Письма, 3, 293-294). В другом месте рассказа его герой исповедует "учение о совершенной негодности всего существующего" и называет себя "отчасти славянофилом" (Письма, 3, 285-286). Несомненно, радикализм молодого Соловьева не укладывался в рамки социалистических утопий нигилистов-шестидесятников, его мечтания о "другой жизни" имели принципиально иную окраску.

Соловьев скоро разочаровался в материалистическом "катехизисе", стал читать сочинения Спинозы, Канта, Гегеля, Шеллинга, из отечественных авторов - Алексея Хомякова, Ивана Киреевского и Юрия Самарина. Заметное влияние на него оказал профессор философии Московского университета П. Д. Юркевич, идеалист, известный русскому обществу полемикой с Чернышевским. Юркевич по справедливости может быть назван учителем Соловьева, который ценил своего наставника в философии и сожалел, что тот, "как и большая часть русских даровитых людей", не считал нужным "перевести себя в книгу, превратить все свое духовное существо в публичную собственность" {2}.

Взгляды Соловьева обращаются к христианской религии, которая, как он верит, призвана преобразовать мир. Свое назначение он видел в том, чтобы "очистить" христианство, исполнить некую пророческую миссию: "Ложь так затемнила, так закрыла христианство, что в настоящее время одинаково трудно понять истину в христианстве, как и дойти до этой истины прямо самому" (Письма, 3, 60-61). Настоящая жизнь, по мнению

______________

{1} Соловьев В. С. Письма: В 4 т. СПб.; Пг., 1908-1923. Т. 3. С. 105. Далее сноски даются в тексте.

{2} Соловьев В. С. Собр. соч.: В 10 т. 2-е изд. СПб., 1911 - 1914. Т. 1. С. 171. Далее сноски даются в тексте с указанием тома и страницы.

8

двадцатилетнего студента, не есть жизнь истинная, и ее необходимо изменить, преобразовать. В мире царит зло, но "я не признаю существующего зла вечным, я не верю в черта". Соловьев писал об этом Е. В. Романовой, в которой он видел свою невесту и которой обещал: "Сознавая необходимость преобразования, я тем самым обязываюсь посвятить всю свою жизнь и все свои силы на то, чтобы это преобразование было действительно совершено. Но самый важный вопрос: _где средства_?" (Письма, 3, 88). С годами взгляды Соловьева на "средства" менялись, но вера в доброе начало, в его торжество над "чертом", над злом мира сего, оставалась непоколебленной. Даже в последние годы жизни, окрашенные трагическим предчувствием конца, который осмысливался в образах Апокалипсиса, Владимира Соловьева не оставляла вера в "новую землю". Справедливы слова Лопатина: "Он был честный, пламенный, неутомимый искатель правды на земле, и он верил, что она сойдет на землю" {1}.

В апреле 1873 года Вл. Соловьев подал прошение об увольнении из числа студентов (курса он не кончил) и одновременно в короткое время блестяще сдал экзамены на степень кандидата по историко-филологическому факультету, что допускалось правилами. Осенью того же года он поселился в Сергиевом посаде, где стал посещать лекции в Московской духовной академии. Вольнослушателя встретили там настороженно. Соловьев сообщал: "Одни меня считают за нигилиста, другие - за религиозного фанатика, третьи - просто за сумасшедшего" (Письма, 3, 91). Совершенно необычным казалось стремление кандидата Московского университета к занятиям богословием. В порядке вещей было тогда обратное: желание уйти из духовного сословия, избежать сана священника, получить светское образование.