История долгов наших: Долги и темная сторона богатства

Примерно так же я относилась и к моему «интересу» в банке, поскольку его можно было обратить в деньги, а деньги обменять на конфеты или мороженое. Но как может фикция обращаться в реальные предметы? Из сказок, например из истории о Питере Пене, я знала, что если перестать верить в фей, то они запросто умрут. Неужели и банк исчезнет, если я перестану в него верить? Взрослые считали, что фей не бывает, а вот банки как раз существуют. Но так ли это?

С этого начинались для меня загадки, связанные с финансами, и я не разрешила их по сей день.

Последние полвека я много ездила на общественном транспорте и всегда читала рекламу. В пятидесятые годы особенно часто рекламировали женское белье, дезодоранты и средства для полоскания рта. Сегодня их место заняли многочисленные медикаменты (от сердечных заболеваний, артрита, диабета и т. п.) и средства для желающих бросить курить; получила распространение реклама для телевизионных сериалов, где пара женщин неземной красоты прославляют краску для волос и крем для ухода за кожей лица; есть и реклама организаций, куда могут обратиться люди, страдающие игроманией, или таких, которые обещают вам помощь в решении проблем с долгами. Последних очень много.

С одной из таких реклам на тебя смотрит излучающая улыбку женщина с ребенком на руках. Надпись гласит: «Теперь о тебе позабочусь я — и звонки от кредиторов прекратятся». На объявлении другого агентства написано: «Счастья не купишь, но с долгами справиться можно». «После долга тоже есть жизнь», — твердит третья реклама. Еще один устрашающий плакат вопрошает: «Они уже сели тебе на хвост?» Нет, вам не обещают, что надоевшие долги рассеются, как дым от сигареты, но убеждают, что с их помощью долги можно консолидировать и постепенно оплатить, если не транжирить деньги попусту, из-за чего, собственно, и возникла долговая кабала.

Почему подобной рекламы так много? Может быть, потому, что много должников? Вполне возможно.

В пятидесятые годы прошлого столетия, в эпоху женских поясов и дезодорантов, специалисты по рекламе, похоже, быстро поняли, что человеческое тело служит источником множества неприятностей, когда предоставлено самому себе, — оно норовит выйти из-под контроля и источает отвратительный запах. Такое тело необходимо привести к повиновению, иначе оно навлечет на вас позор. В наше время положение изменилось. Шутки ниже пояса вновь стали достоянием индустрии развлечений и не вызывают ни озабоченности цензуры, ни чувства стыда. Поэтому о теле вспоминают лишь тогда, когда оно заболевает какой-нибудь болезнью, особенно часто упоминаемой в рекламе, а главной заботой теперь стало состояние вашего банковского счета.

Для этого есть все основания. Первые кредитные карточки появились в 1950 году. В 1955 году отношение суммы долга к величине дохода среднестатистической канадской семьи составляло 55 %, тогда как в 2003 году эта цифра возросла до 105,2 % и продолжает увеличиваться. В 2004 году в США этот показатель составил 114 %. В других странах тоже немало людей тратят больше, чем зарабатывают. Их примеру следуют и правительства.

Как сообщил мне один знакомый, на микроэкономическом уровне существует настоящая эпидемия долгов среди тех, кому едва-едва больше восемнадцати лет от роду, особенно среди студентов: они оказались под прицелом кредиторских компаний и тратят деньги, не давая себе труда оценить последствия, причем кредитуют их под самые высокие проценты. В результате долг достигает невероятных размеров, и однажды они понимают, что не смогут расплатиться. Современная наука утверждает, что юношеский мозг отличается от мозга взрослого человека и не способен рассчитать все последствия стратегии «купи сегодня — расплатишься завтра», а потому подобное кредитование молодежи следует приравнять к эксплуатации детского труда.

В макроэкономическом плане финансовый мир недавно испытал потрясение, когда обрушилась долговая пирамида, состоящая из того, что специалисты называют «субстандартными ипотечными займами». Глубинный смысл этого понятия не всем доступен, но идея заключается в том, что некоторые крупные финансовые институты раздали ипотечные кредиты людям, не способным оплачивать ежемесячные взносы, а затем сложили эти безнадежные долговые обязательства в коробки с яркими наклейками и продали их другим финансовым учреждениям и хеджевым фондам, которые посчитали, что эти бумажки чего-то стоят. Эта практика сродни раздаче кредитов подросткам, только масштабы бедствия не в пример больше.

Один мой американский друг пишет: «Я пользуюсь услугами трех банков и ипотечной компании. Первый банк купил два других и изо всех сил старается приобрести ипотечную компанию, которая уже обанкротилась. Всё бы ничего, но сам этот банк, как стало известно сегодня утром, тоже не очень прочно стоит на ногах. Теперь он пытается пересмотреть свои договоренности с ипотечной компанией. Вопрос первый: если твоя компания вот-вот обанкротится, то зачем приобретать компанию, сведениями о неплатежеспособности которой пестрят заголовки всех газет? Вопрос второй: если все кредиторы обанкротятся, то удастся ли должникам соскочить с крючка? Ты даже не представляешь, как это раздосадует американцев, обожающих кредиты. Мне кажется, что все городки на Среднем Западе выглядят так же, как мой собственный, — пустые дома, трава по колено, и при этом хозяева домов не желают объявляться. Кажется, пришла пора пожинать то, что мы посеяли».

Да, это старая библейская мудрость, но мы продолжаем чесать затылок: почему же так случилось? Чаще всего в вину ставят жадность. В какой-то степени это верно, но все равно не дает глубокого понимания процесса. Что же такое «долг», которым мы так околдованы? Он, как воздух, всюду вокруг нас, но мы задумываемся о нем лишь тогда, когда начинаются сложности с доходами. Бесспорно, долг — это то, что неотделимо от нашей коллективной плавучести. В хорошие времена мы благодаря ему держимся на плаву или, как на наполненном гелием воздушном шаре, поднимаемся все выше и выше, а шар все раздувается и раздувается, пока какой-нибудь шутник не ткнет в него булавкой и мы еще стремительней не полетим вниз. Но какова природа такой булавки? Еще один мой знакомый любил утверждать, что самолеты летают только потому, что сидящие в них люди, вопреки здравому смыслу, верят в то, что самолеты могут летать. Без такой слепой веры они бы незамедлительно упали на землю. Неужели с «долгом» происходит то же самое?

Другими словами, долг существует потому, что мы его вообразили. Я хочу рассмотреть в этой книге те формы, которые этот плод воображения может принимать, и их влияние на реальную жизнь.

Наше нынешнее отношение к долгу глубоко коренится в нашей культуре, ибо культура, по словам приматолога Франса де Ваала, «во многом определяет то, что мы творим и чем являемся, проникая в самую сердцевину человеческого существования».

Давайте предположим, что все, что делают люди — доброе, злое, безобразное, — можно расположить на «шведском столе» с табличкой Homo sapiens sapiens, где роль закусок будут играть различные виды человеческого поведения. На столе с табличкой «Пауки» расположатся другие вещи, потому что мы не тратим уйму времени на ловлю мух. Стол с табличкой «Собаки» будет иметь свои отличия, поскольку мы не метим пожарные гидранты и не суем нос в пакеты с мусором. На человеческом столе не обойтись без продуктов питания, поскольку часть наших устремлений определяются аппетитом и голодом. На остальных тарелочках лежат более абстрактные сущности — страхи, желания и прочее — вроде «Я хочу летать!», «Я хочу вступить с вами в сексуальную связь», «Война объединяет одноплеменников», «Я боюсь змей», «Что меня ждет после смерти?».

Но на таком столе не найдется, пожалуй, ни одной вещи, не связанной с рудиментарными канонами человеческого поведения — что мы хотим и чего мы не хотим, что нам приятно и что нам отвратительно, что мы любим и что мы ненавидим и чего боимся. Некоторые генетики даже предполагают наличие в человеке определенных «модулей», как если бы мы представляли собой электронные системы с набором функциональных схем, которые можно включать или выключать. Однако на вопрос, действительно ли существуют такие дискретные модули, определяющие функционирование наших генетически обусловленных нейронных цепей, не ответили пока ни научные дискуссии, ни эксперименты. Но, как бы то ни было, я смею утверждать: чем древнее распознаваемая схема поведения, чем дольше она явно присутствует в нас, тем глубже она проникает в нашу человеческую сущность и тем больше культурных вариаций успевает на ней наслоиться.