Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Ботанических предметов царства прозябаемых находится там многие десятки тысяч видов. Немалое число тропических растений содержится в особых местах, принадлежащих этому заведению, в светлых знойных теплицах с двойными зимою рамами. Есть и такие, которые, по огромности своей, занимают прозрачные, жарко натапливающиеся парами павилионы. В них содержатся индейские пальмы разных пород.

После обозрения всего вышесказанного вступили мы в главные палаты вообще всех предметов натуральной истории. <…> Огромные киты, крокодилы, кашалоты и зубастые акулы привешены к плафонам на медных вызолоченных цепочках, по одной – спинами, а по другой – каждого рода пузами вниз, а между ими размещены таким же порядком семипудовые исполинские черепахи Южного океана, по две пары каждой породы. Углы камер, к стороне окон, заняты пирамидами, сложенными из раковин, мушелей и огромных аммонитовых улит разных морей стран света, расположенных по породам всех иных черепокожих тварей с подбором одинаких величин их. Около продольных глухих стен правой стороны хода, противуположных окнам, и концевых простенков зал до дверей, на полках и на пристенных лавках, за зеркальными и под зеркальными стеклами, размещены: кораллы, мадрепоры, окаменелости животных, растений и полипов всех других родов. Руды благородных и простых металлов с большими самородковыми глыбами приисков их; драгоценные камни, кристаллы разных цветов купами укреплений их корнями в кварцах и фигурные капельники – словом, все истощенное из недр и объятий премудрой и причудливой матери нашей природы, сохраняя свои родовые образы, представляют там стройные звенья цепи творения десницы Всевышнего».

Своеобразный музей представляли собой и знаменитые парижские Катакомбы – такое название получил известняковый карьер в коммуне Монруж (ныне улица Даро в четырнадцатом округе). Начиная с 1786 года сюда постепенно переносили останки покойных с кладбища Невинноубиенных, подлежавшего ликвидации (а впоследствии и с некоторых других кладбищ). С 1800 года Катакомбы были открыты для посещений и пользовались большой популярностью у любопытствующих французов и иностранцев. В 1833 году префект Рамбюто, опасавшийся, что посетители могут заблудиться в галереях Катакомб, попытался их закрыть, но это вызвало бурю возмущения у местных жителей (зарабатывавших на обслуживании «музея» немалые деньги), и запрет пришлось отменить.

О впечатлениях посетителей Катакомб мы можем судить по рассказу В.М. Строева:

«Под обширным Люксанбургским кварталом расположены катакомбы, архив человеческих костей и голов, некогда думавших и ходивших в Париже. Тут были сначала каменоломни, доставлявшие материял на постройку парижских домов. Под целым кварталом образовалась пустота; жители испугались, и правительство отрядило инженеров, которые построили подземные галереи и своды. Галереи идут параллельно с улицами; каждый дом имеет свой нумер под землею, чтобы в случае происшествия наверху можно было принять предохранительные меры внизу. Полицмейстер Ленуар предложил превратить подземные галереи в катакомбы, очистить кладбища от костей и поместить их под землею. План его принят и исполнен. Более пяти миллионов скелетов перенесены под мрачные своды катакомб и расположены в порядке, симметрически.

Спустившись футов на сто по узенькой лестнице, входишь в преддверие, на котором написано:

Остановись, здесь царство смерти.

При входе минералогический кабинет, в котором собраны образцы пород, составляющих почву катакомб; далее патологический кабинет, где собраны редкие экземпляры костей, обезображенных болезнями. Наконец входишь в огромнейший гроб, где расположены кости грудами; кругом гирлянда из черепов. Впечатление не может быть выражено человеческими словами. <…> При выходе подают книгу, в которой просят написать что-нибудь, стих, мысль, сентенцию, хоть пословицу. Я заглянул в книгу и увидал старых знакомых, Рабеле, Монтаня, Ларошфуко, Монтескье. Посетители у них занимали свои мысли. Выходя из катакомб, нельзя писать: ум расстроен, нервы раздражены, чувство гордости человеческой оскорблено до maximum. Мысль о бренности нашей поглощает все другие. В продолжение нескольких дней все люди казались мне скелетами».

Глава двадцать шестая

Иностранцы в париже

Русский дипломат князь Петр Борисович Козловский, настоящий гражданин мира, чувствовавший себя как дома едва ли не во всех европейских странах, писал в книге под названием «Социальная диорама Парижа, сочинение чужестранца, проведшего в этом городе зиму 1823 и часть 1824 года»:

«Париж – рай для всех европейских путешественников. Конечно, в Риме климат мягче, а предания величественнее, но путешествие в Рим могут позволить себе только богачи или баловни искусства. Париж же одинаково доступен людям большого и малого достатка, там найдут желаемое и те, кто пестует собственные мысли, и те, кто укорачивает жизнь, наполняя ее наслаждениями материальными, мимолетными. Во всех других городах нечто подсказывает приезжему, что его здесь терпят, и не более, Париж же так много выигрывает от обилия иностранцев, которые способствуют развитию в нем промышленности и потребления, которые умножают его благосостояние и величие, что всякий путешественник чувствует себя вправе оставаться здесь сколь угодно долго. Все другие европейские столицы дают богачу возможность вкушать безрадостное удовольствие, выставляя напоказ свое богатство, и лишь Париж дарит несчастным неоценимые утехи безвестности».

Несколькими годами позже, в начале Июльской монархии, о том же красноречиво писал другой иностранец – немец Генрих Гейне во «Французских делах»:

«Париж, собственно, и есть Франция; последняя – всего лишь окрестность Парижа. Если не считать прекрасных пейзажей и приветливого нрава народа, вообще Франция – совершенная пустыня, во всяком случае, пустыня духовная; все, что есть выдающегося в провинции, скоро находит путь в Париж, в центр всяческого света и всяческого блеска. <…> Париж – столица не только всей Франции, но всего цивилизованного мира и сборный пункт для его умственных авторитетов. Все собрано здесь, что есть великого в любви или в ненависти, в мире чувства или мысли, знания или силы, в счастии или в несчастии, в будущем или в прошлом. Когда смотришь на этот сонм знаменитых или выдающихся людей, собравшихся здесь, можно принять Париж за пантеон живых. Новое искусство, новая вера, новая жизнь созидаются здесь, и весело кружатся здесь творцы нового мира».

Гейне ссылается на многих своих соотечественников, утверждающих, «что только в Париже немец может чувствовать себя как дома и что Франция для нашего сердца в конце концов не что иное, как французская Германия».

Впрочем, в Париж приезжали за впечатлениями и славой отнюдь не только немцы. Список иностранных творцов, живших во французской столице в 1820–1840-е годы, включает в себя таких великих людей, как Лист и Шопен, Россини и Беллини, Доницетти и Мицкевич, Купер и Теккерей, а также множество других, менее известных людей.

Приток иностранцев в Париж не иссякал, и граф Ф.В. Ростопчин имел все основания написать: «поселившись подле бульваров, вы можете наглядно ознакомиться со всею Европою».

Рестораторы, торговцы, владельцы гостиниц встречали иностранцев с распростертыми объятиями, что же касается достижений иностранной культуры, их многие французы воспринимали настороженно. Начиная с XVII века (эпохи «короля-солнца» Людовика XIV) французы привыкли считать себя законодателями культурной моды, а свой язык – языком европейской цивилизации. Двойное – в 1814 и 1815 годах – поражение и вступление в Париж иностранных войск оказалось тяжелым «культурным шоком» даже для ярых противников Наполеона. Впрочем, свергнутого императора они считали не настоящим французом, а иностранцем: ведь он родился на Корсике. Поэтому роялисты именовали его не Наполеоном и даже не Бонапартом, а на итальянский манер – Буонапарте. Именно этим нефранцузским происхождением императора многие его противники объясняли те бедствия, которые по его вине обрушились на Францию.