Сталин. Большая книга о нем

Первые часы войны

Ровно в четыре часа утра по московскому времени меня разбудил запыхавшийся от бега молоденький красноармеец-посыльный.

– Товарищ генерал, – торопливо обратился он, – в штабе вас срочно вызывают к телефону!

Квартира от штаба поблизости. Собрался быстро и через несколько минут поднял трубку телефона. Начальник оперативного отдела 26-й армии от имени командующего сообщил, что немецко-фашистские войска во многих местах нарушили нашу государственную границу, ведут бои с пограничниками, бомбят наши приграничные города и аэродромы.

– Но прошу без паники, – звучал его взволнованный голос. Затем тоном приказа добавил: – Думаем, что это провокации. Не поддаваться на них! Огня по немецким самолетам не открывать! Ждите дальнейших указаний!

Я решил немедленно привести соединения в боевую готовность, вывести их из военных городков по тревоге. На этот случай еще ранее условился с командирами дивизий оповестить их особыми словами, значение которых понимали только мы.

– Дежурный, вызвать командиров дивизий к аппарату!

Прошло не больше трех минут, и дежурный по штабу доложил:

– Командиры дивизий генерал-майор Мишанин, полковники Васильев и Герасимов на связи!

Я взял трубку и, стараясь быть спокойным, произнес:

– У аппарата Рябышев.

– У аппарата Мишанин, – прозвучал приятный, мягкий голос командира 12-й танковой дивизии. – Слушаю вас.

– Здравствуйте. В небе сверкает молния.

– Все ясно, Дмитрий Иванович, – поспешно ответил Т.А. Мишанин.

Пожелав успеха, закончил с ним разговор. В трубке зазвучал густой бас командира 7-й моторизованной дивизии:

– У аппарата полковник Герасимов.

– Здравствуй, дорогой! Как у тебя, лес шумит?

– Лес шумит, но лесник свое дело знает, Дмитрий Иванович, – пробасил в ответ А.Г. Герасимов.

– До встречи.

На проводе был командир 34-й танковой дивизии полковник И.В. Васильев. Поприветствовав его, я сказал:

– Гора! Желаю успеха!

“Молния”, “лес”, “гора” – это условные слова, услышав которые от меня, командиры соединений немедленно поднимали по тревоге части и вскрывали хранившиеся в сейфах опечатанные пакеты с секретным предписанием о выходе в район сосредоточения».

Не армия, а колхоз «40 лет без урожая». Личная инициатива так и прет среди генералов. Они даже себе, как в «казаках-разбойниках», тайные словечки придумывают. Или, может, настолько не было доверия среди красных командиров друг другу, что они шли на такое? Кстати, вполне может быть – ведь как можно еще назвать поведение начштаба армии Варенникова, если не «странным»? А ведь Рябышев специально акцентировал внимание на «странном» поведении начштаба 26-й армии, отвечая на вопрос Покровского. Однако время, когда его разбудили, он показал четко – в 4 часа утра по московскому времени, это 4 часа и по местному, – когда ему позвонил «начальник оперативного отдела 26-й армии от имени командующего» и сообщил о нападении, но приказа о приведении в полную боевую готовность не отдал. Корпус Рябышева, как и всех в КОВО, поднимали именно после нападения Германии!

«Мысленно представил себе, что сейчас делается в расположении полков, открыл сейф и вскрыл предназначенный мне пакет.

Нужно было еще вызвать командиров частей обеспечения и отдать им соответствующие распоряжения. Но это уже проще – они находились в Дрогобыче, под боком.

Время шло, а указаний из штаба армии не поступало. Я не отходил от телефона.

Вскоре с неба донесся все усиливающийся гул моторов, над городом появились вражеские бомбардировщики. Стрелки часов показывали 4.30».

Рябышев вскрыл свой пакет (его комдивы вскрывали свои по его команде) около 4.15, не дожидаясь указания на это из штаба армии. Т. е. в случае начала боевых действий, если даже нет отдельной команды, «красные пакеты» вскрываются командирами «автоматически»… А свой приказ Рябышев все же получил – в описании боевых действий 8-го мк показано что «части 8-го механизированного корпуса в 5.40 22.6.41 г. были подняты по тревоге…».

«А еще немного спустя в распахнутое окно ворвался сверлящий, все нарастающий вой падающих бомб. <…> Кто-то из командиров доложил, что самолеты с черными крестами на крыльях бомбят нефтеперегонный завод, железнодорожную станцию и расстреливают перепуганное мирное население.

– Вызвать к аппарату начальника артиллерии корпуса! <…> – Приказываю: по фашистским стервятникам открыть огонь зенитной артиллерии!

“Вот так-то будет надежней”, – мелькнула мысль.

“В конце концов, какого еще приказа ждать? – рассуждал я, направляясь в свой кабинет. – Ясно, что надо бить подлого врага, вторгшегося на нашу землю и в наше воздушное пространство”.

Вошел начальник связи корпуса полковник С.Н. Кокорин и взволнованно доложил:

– Связь со штабом армии прервана. По проводу нет связи и с Садовой Вишней. Для восстановления своих линий отправил людей. <… >

Временно исполняющий должность начальника штаба подполковник А.В. Цинченко доложил, что, по поступившим докладам из частей, между Дрогобычем и городом Стрый противник выбросил парашютный десант.

– Это… – замялся он.

– Это война! – закончил я его мысль.

Бомбовые разрывы между тем стали реже. Видимо, огонь зенитчиков заставил вражеских летчиков быть осторожнее…»

Для чего акцентировано внимание читателя на времени подъема войск в КОВО? Об этом чуть позже…

А теперь посмотрим воспоминания генералов из Одесского ВО, которые к 22 июня директивы Москвы просто выполнили, как положено…

Крылов Н.И. Не померкнет никогда. – М.: Воениздат, 1984 г. Гл. «На защите Одессы. Левый фланг».

Данные воспоминания описывают события в округе, который оказался благодаря командованию округа наиболее подготовленным к нападению немцев, – в Одесском ВО.

«..Войска, оборонявшиеся на Дунае и Пруте, имели определенные успехи с самого начала военных действии Помню общее воодушевление в штабе 14-го корпуса вечером 22 июня. В тот час еще не было сведений о том, как отражается нападение фашистского агрессора на остальном фронте, и хотелось верить, что там положение не хуже, чем у нас. Здесь же, на левом приморском фланге, итоги первого дня войны выглядели не так уж плохо.

Все попытки противника высадиться на наш берег Дуная получили отпор. Его подразделения, сумевшие кое-где переправиться рано утром, были разгромлены. Около пятисот вражеских солдат и офицеров сдались в плен. “Ястpeбки” и зенитчики сбили семнадцать фашистских самолетов. Наши потери от бомбежки и артиллерийского обстрела через границу оказались, несмотря на внезапность нападения, в общем, незначительными. <…>

…В Кагуле враг захватил было мост через Прут, где стояли только часовые, и двинул на восточный берег пехоту, но подоспевший на помощь пограничникам стрелковый батальон сбросил фашистов в реку, а мост разбила наша артиллерия. <…>

Все то, что успели сделать до войны на случай возможных неожиданностей, окупилось сторицей.

Части 14-го корпуса генерала Д.Г. Егорова имели неплохо подготовленные рубежи для развертывания вдоль границы. Артиллеристы точно знали, кого и с каких огневых позиций должны поддерживать. Была хорошая, четкая связь с пограничниками, со штабом и отрядами Дунайской военной флотилии. Как все это пригодилось, какие драгоценные минуты и часы позволило выиграть!

Как я уже сказал, перед войной у границы было не особенно спокойно. В июне обстановка на румынском берегу (а там – это не было секретом – находились и немецкие войска) стала настораживать. В одном селе за Прутом появились солдаты, которых раньше не было, у другого поднялось некое “гнездо”, похожее на артиллерийский наблюдательный пункт, у третьего – скопление плохо замаскированных в затоне лодок… Обо всем таком, конечно, докладывалось начальству. Но в командирском кругу многие высказывали мнение, что и без особых указаний о повышении боевой готовности можно и должно кое-что предпринять.