Полдень, XXI век (декабрь 2012)

Теоретик, понял Горюнов. Очередной теоретик, каких видел он на своём веку сотни. Даже аппаратуры не знает. Но будет советовать, дышать в затылок, путаться под ногами. И если что, повесит всех собак на него.

Пациента доставили уже через полчаса. Санитары ловко переложили безвольное тело – ещё действовал наркоз, и укатили. За дело взялись интенсивисты. Помогая друг другу, облепили больного датчиками. Вера принялась готовить дозаторы, Горюнов привычно настраивал блок полифункционального мониторинга и убеждался – операция действительно прошла успешно, угрозы жизни подопечного нет. Крови он потерял достаточно, но пулю извлекли, рану обработали. Плюс молодость. Послеоперационный период пройдёт, скорее всего, без неожиданностей.

«Хоть что-то вы можете?» – спросил «серый».

На кровати лежал опутанный проводами и магистралями дозаторов совсем молодой парень: скуластый, чем-то похожий на сына Антона. Только бледный, и черты лица заострились. Ну и дай тебе бог, подумал врач. Тут со всех сторон дёргают, мол, ты должен жить, – так оно и будет. Немного подлечим и…

– Пал Палыч, вам звонили?.. – шёпот Веры прозвучал заговорщицки донельзя.

Горюнов резко обернулся:

– Ты о чём?

– Ну… эти? – замялась Вера – Его сообщники?

– Так-так, давай-ка отсюда поподробнее, – насторожился Горюнов.

– Простите меня, Пал Палыч, – прошептала медсестра, наклоняясь к врачу. На заднем плане, у входа в бокс маячил проверяющий. – Это я дала им ваш телефон. Не сердитесь, честно, они хорошие ребята! Хотели, чтоб всем поровну… У меня друг в этой группе, рассказывал, что Робин…

– Ремня бы ему, этому Робину!.. – сдавленно прошипел Горюнов. – Натворили делов, теперь расхлёбываем. Сейчас подлечим, ничего твоему предводителю не станется, но потом ведь его судить будут…

– В том-то и дело, – всхлипнула Вера, – что не будут. Алик говорит, они тайный фонд вскрыли какого-то политика. Там деньги были… для всяких махинаций. Робин зачем им живым нужен – деньги вернуть. А потом убьют по-тихому, живым не оставят…

Горюнов чуть развернул монитор, чтобы на стеклянной панели лучше видеть размытое отражение эксперта. Тот стоял у входа в бокс, пялился на работу бригады. Близко не подходил, явно не очень-то понимая, чем занимаются врач с сестрой.

– Чёрт бы вас побрал!.. – выругался шёпотом Горюнов. – Играете в игры, за которые голову оторвать могут… Лучше бы вначале этой самой головой думали!..

– Пал Палы-ы-ч!.. – совсем уже заскулила Вера. – Сделайте что-нибудь, миленьки-и-й!.. Вы же умный, вы ж всё можете! Ну придумайте что-нибудь…

– Что я придумаю? – огрызнулся Горюнов. – Тут везде спецназ. За нами наблюдают. Да и последствия – сама понимаешь…

– Он же для всех как лучше… – едва слышно выдохнула Вера. – Всем помочь хотел…

Хотел. Горюнов вон тоже хотел. Когда у Маши обнаружили диабет, он даже не очень-то и насторожился. Неприятно, конечно, инсулин вводить нужно регулярно. Но жить можно. А потом всё покатилось как снежный ком: злокачественное течение, отказали почки. Коллеги лишь разводили руками, а он уже возил жену – жёлто-серую, отёчную и одышливую – на диализы. Каждые три дня.

Помочь могла лишь пересадка почки, но и здесь он наткнулся на глухую стену. Очередь, недостаток трансплантатов, безумная цена за операцию. Или взятка – такая, что собрать подобную сумму он не мог при всём желании. «Ты же врач, – говорил Антон, – сделай что-нибудь!..»

«Хоть что-то вы можете?» – бросил «серый», уходя.

А что он мог? Бегал, стучал в двери всех доступных инстанций. Просил, умолял. В ответ участливо качали головой – держитесь, коллега, никто не застрахован от неприятностей. Похлопывали по плечу – сделаем всё, что в наших силах, но вы же понимаете, не всё так просто. А потом нагноился шунт, на фоне диабета сепсис полыхнул, как пожар. И Маша сгорела, стремительно и неизбежно, а коллеги прятали глаза: «Паша, ты же знаешь – мы не боги».

После смерти матери сын уехал на Дальний Восток, слал редкие письма на мэйл да иногда звонил.

А эти мальчишки хоть что-то делали. По-своему, по-глупому, но пытались изменить этот злой и несправедливый мир. Можно ли их судить за это? Уж во всяком случае не ему.

Но и расправиться с парнем он не даст.

– Вера! – привычно гаркнул Горюнов. – Готовь листы, лечить будем! – И гораздо тише: – У твоих друзей полчаса. Делаем так…

Когда дозаторы начали запускать в кровь пациента отработанную схему лекарств, Горюнов подошёл к эксперту, стоявшему столбом в проходе, и с озабоченным лицом пригласил его в ординаторскую:

– Пройдёмте, коллега. Давайте обсудим сложившуюся ситуацию, я хочу с вами посоветоваться.

Это был беспроигрышный ход. Самая работа экспертов-теоретиков – советовать.

– Положение крайне серьёзное, – продолжал интенсивист. – Можно простить заблуждение вашего начальника, он не врач. Но мы-то с вами профессионалы, понимаем – одной операцией лечение не ограничивается.

– Но хирург сказал, что всё сделано в полной мере…

– Да, хирург извлёк пулю, остановил кровотечение, зашил рану. Всё правильно. Но кровопотеря?! Пациент потерял очень много крови! А шок после ранения? А неизбежные в таких случаях шоковые поражения органов?

– Что вы хотите сказать? – напрягся эксперт.

– Только то, что ситуация может выйти из-под контроля в любой момент, – отрубил Горюнов. – Я назначил всю необходимую терапию, но расслабляться не следует. Будем настороже, коллега.

Спеси и уверенности на лице теоретика явно поубавилось, а Горюнов про себя вёл отсчёт. Прошло десять минут с начала программы, ещё пять – и…

– Прошу к монитору, – пригласил он соглядатая. Они подошли и вперились в картинку: зубчатая линия кардиограммы, синусоида дыхания, цифры пульса, давления, насыщения крови кислородом.

– Пока всё штатно… – как бы с облегчением констатировал врач. – Будем надеяться…

Будто услышав эти слова, зубцы кардиограммы стали менять свою форму и размер – растягиваться, уплощаться, уменьшаться. Превращаться в едва заметные всплески. Неудержимо затухала синусоида дыхания, принимая вид прямой, начерченный под линейку. Цифры стремительно покатились вниз, экран окрасился рубиново-красным, и завершающим аккордом всего этого безобразия пронзительно заверещал алярм.

– Вера! – взревел Горюнов, – реанимационный комплекс! – И не удержался от мелкого хулиганства: – Мы его теряем!

На мониторе уже струились прямые линии, горели нули. Эксперт застыл с открытым ртом, а бригада ринулась в бокс.

Отработанная до автоматизма процедура протекала деловито, без лишней суеты, но с величайшим накалом.

«Адреналин!» «Интубация!» «Включай респиратор!» «Ещё адреналин, два куба!»

Вера ловко набирала шприцы – подученная Горюновым, все разного объёма, но из одной и той же бутылки с пятипроцентной глюкозой, – вводила раствор в порты магистралей. В то же время успевала подавать инструменты. Горюнов склонился над пациентом – мелькающие руки и спины в зелёных хирургических костюмах полностью скрывали происходящее от эксперта.

Интенсивист вставил воздуховод пациенту в гортань, но подсоединять аппарат искусственного дыхания не стал – незачем! К какофонии звуков добавился сигнал тревоги аппарата – умный механизм кричал о неполадке. Так даже лучше, решил врач, антуража больше!

И взялся за массаж сердца, аккуратно укладывая ладони не на грудь больного, а рядом, на упругое полотно койки. И работал со всем усердием, как учили – не руками или плечами, а всем весом тела. Койка жалобно постанывала…

А Горюнов уже кричал: «Дефибрилляцию!»

Вера проворно протянула электроды. Запел индикатор заряда, набирая тон, загудел готовностью.

Горюнов не забывал поглядывать на отражение эксперта в панели монитора. Тот суетился за спинами, тянул шею, силился понять, что происходит. Вот приблизился вплотную, попытался заглянуть за плечо, и Горюнов с наслаждением наступил ему на ногу, перенёс вес тела и даже слегка притопнул.

Извините, коллега, но не до вас. Не мешайтесь под ногами…