Атомная бомба

«Мне всегда казалось несколько удивительным, что наш институт как организация не был привлечен к работам по ядру, хотя именно в нашем институте еще в 20-х и начале 30-х годов были впервые сформулированы, а затем подробно развиты идеи цепного и теплового взрывов, правда, в области обычной химии, каковые идеи сейчас стали столь популярным в области ядерной химии. Вы ограничились привлечением проф. Харитона и частично проф. Зельдовича – двух моих ближайших учеников, сейчас крупных ученых, разделявших со мной руководство институтом.

Ни одного разговора со мной до последнего времени не было, и я не знал даже, чем именно занимаются профессора Харитон и Зельдович…»

Впрочем, в собственном Институте химической физики у академика Семенова нет такого секретного отдела, которому он может доверить такое письмо, а потому он берет с собой черновик и едет генерал-лейтенанту П.Я. Мешику, которого просит отпечатать письмо и передать Л.П. Берии. Семенов не сомневается, что письмо дойдет до адресата.

Однако вновь молчание…

На этот раз время тянется очень медленно…

Берия решает сам разобраться, почему академик Семенов не привлечен к «Атомному проекту»…

Впрочем, он хитрит: истинные причины этого ему хорошо известны, однако академик А.Ф. Иоффе вновь поднял вопрос о Семенове. Хорошо известно, то «папа Иоффе» настойчив. Если ему не ответить, то он может и к «Самому» обратиться, а «Хозяин» усмотрит в таком равнодушии к крупному ученому вредительство. В общем, предсказать реакцию «Самого» невозможно, а потому Берия решил перестраховаться. Он потребовал, чтобы Мешик, а также Завенягин и Курчатов объяснили ему ситуацию с Семеновым.

Идет февраль 1946 года. Уже шесть месяцев вокруг «Атомного проекта» разворачиваются весьма серьезные события: создаются исследовательские центры, тысячи людей получают сверхсекретные и весьма срочные задания, идут поиски и добыча урана, ученики академика Н.Н. Семенова принимают в этом самое активное участие, но сам ученый понятия не имеет о том, что происходит.

Почему?

П.Я. Мешик отвечает своему шефу в тот же день. В частности, он считает, что Иоффе подозревает о каких-то «политических мотивах», которые не позволяют Семенову принимать участие в работах. И тут же рапортует: «Наведенные мною справки показали, что на Семенова Н.Н. заслуживающих внимания компрометирующих материалов нет».

Однако по-прежнему академик Семенов никакого участия в «Атомном проекте» не принимает.

И тут же следует информация для Берии, который теперь уже внимательно следит за ситуацией вокруг академика Семенова. Сообщает все тот же Мешик:

«В тот же день я доложил обо всем тов. Ванникову и просил его принять Семенова. Он назначил день, но за час до приезда Семенова отменил прием.

Дело начало затягиваться, и в докладной записке от 11 января т.г. я счел необходимым доложить Вам об этом.

По-видимому, в результате Ваших указаний дело зашевелилось.

Было собрано совещание: тт. Ванников, Завенягин, Курчатов, Семенов. Был приглашен и я.

Договорились, что Семенов должен возглавить все работы по взрыву и что он должен у себя в институте вести работы по изучению возможности использования атомной энергии в двигателях.

Подробно все он, еще раз, должен был обсудить с акад. Курчатовым.

Это обсуждение затянулось…»

Чувствуется, что генерал весьма обеспокоен: он привык все указания шефа выполнять быстро и четко, особенно по такому деликатному делу, как привлечение ученых к Проекту.

Но почему Берия так спокоен? Наконец, почему Курчатов довольно холодно относится к идеям Семенова?

Не понимает этого и сам Николай Николаевич. Он продолжает настаивать, чтобы все работы, связанные с созданием ядерного оружия, были переданы в его Институт:

«Мое предложение сводится к следующему:

1. Передать Институту химической физики всю ту часть работы, которые связаны с вопросами атомных взрывов, а именно:

а) разработку атомной бомбы;

б) осуществление взрыва и организации всех необходимых замеров его действия (организация экспедиции);

в) исследовательские и расчетные работы по выяснению возможностей более мощных атомных взрывов…»

Академик Семенов, по сути дела, пишет программу работ Арзамаса-16, не подозревая, что его ученик профессор Харитон вместе с генералом Зерновым уже выбрали место, где такой ядерный центр будет создан. Более того, уже заключенные двух мордовских лагерей были переведены на «особое положение» – они начали строительство завода для производства атомных бомб…

Не ведал академик Семенов и о том, что в степях Казахстана уже выбрана площадка для будущей «экспедиции», если пользоваться его терминологией. И это будет знаменитый Семипалатинский ядерный полигон.

То, что предлагал академик Семенов, уже начало осуществляться, однако при встрече с ним никто – даже верный ученик и коллега академик Курчатов – ни слова не проронили об истинном положении дел.

А академик Семенов продолжал развивать свои идеи:

«Несколько слов о том, в чем я вижу свои обязательства и интересы:

1. Профессор Харитон, с которым я проработал 25 лет, является сейчас, по сравнению, более крупным специалистом, чем я, в области взрывчатых веществ и тем более ядерной физики (в последней области я вообще никогда экспериментально не работал).

Свою основную обязанность и роль я вижу в том, чтобы помочь проф. Харитону своим большим научноорганизационным и научным опытом в разрешении основной задачи – устройства атомной бомбы и анализе ее действия.

Так я думаю, что мне легче будет подобрать наиболее высококвалифицированный коллектив ученых и инженеров и воодушевить их научным энтузиазмом, показав им, что неотложная и первоочередная задача повторения американского опыта является лишь трамплином для начала широких новых изысканий.

2. Я приложу все усилия в превращении вопроса об атомных взрывах в одно из главных направлений Института химической физики на долгие годы… Я действительно думаю, что именно нашему институту, много сделавшему в теории цепного и теплового взрыва для обыкновенных химических процессов, надлежит развивать в нашей стране и область ядерных взрывов и кинетики ядерных цепных реакций…»

В письме несколько абзацев подчеркнуто. Это сделал Берия, что свидетельствует, что письмо он читал очень внимательно.

Всемогущий министр особо обратил внимание на те строки, где Семенов убеждает, что именно ему надлежит возглавить «Атомный проект»:

«Проведение работ по атомным взрывам придется вести в контакте с другими ядерными работами и в особенности в контакте с работами Лаборатории № 2. Я думаю, что мне удастся успешно поддерживать этот контакт, поскольку все основные участники этого дела из числа ученых являются моими близкими друзьями, с которыми в течение многих лет я работал в тесном контакте (Иоффе, Курчатов, Фрумкин, Алиханов и др.) и т. д., – все они хорошо знают мои сильные и слабые стороны. Я надеюсь, что помощь всех этих людей и взаимопонимание будут обеспечены».

И далее Николай Николаевич предлагает создать Особый совет, в который входило бы всего несколько человек: Берия, он, Курчатов и Харитон.

Берия поручает А.П. Завенягину и И.В. Курчатову определить, как именно можно использовать академика Семенова и его Институт для «Атомного проекта». Естественно, ни о каком руководстве и речи быть не может…

Уже через несколько дней Берия получает Докладную записку, в которой два руководителя «Атомного проекта» сообщают, что они вместе с академиком Семеновым договорились, что Институт химической физики будет вести исследования по использованию внутриатомной энергии. Для этого будет создан специальный сектор, который станет расчетной и экспериментальной базой физических исследований, необходимых для практического применения ядерных взрывов и горения. Во главе его будет назначен К.И. Щелкин. Но пройдет совсем немного времени, и этот сектор станет одним из основных в Арзамасе-16, и только прошлое будет его связывать с Институтом химфизики, да и некоторые (не основные) работы по ядерной бомбе.