Спешивший жить (СИ)

Итак, как же быть, Катя? Я становлюсь совсем неуправляемым, когда меня подозревают или обвиняют в том, чего нет. Вообще-то, лучший способ толкнуть человека на путь преступный - это обвинить его в несуществующем преступлении. Ты другой стать не можешь - категория семейной дисциплины тебе неведома, ты человек крайностей - или поцелуи, или ссора и ледяной дом. Что же нам делать? Я не знаю. Мне очень плохо, Катя. Решай сама, как быть. Так, как есть, - дальше нельзя. Но я пишу и понимаю, что ничего не изменится, ибо я привык полагаться на себя, во всем - на себя. Что делать, Катя?.."

***

1974 год

"Катя!

Наши отношения, по-моему, зашли в тупик. Было бы глупо и неразумно начинать ретроспективный анализ причин, породивших этот тупик: мы завязнем в этой нудной работе - я стану вспоминать Архипку, ты - Нонну, я - коктебельский мордобой, ты - Яну, я - "мне без тебя было спокойней" (это после Вьетнама), ты - письмо Анжелы и т. д. и т. д. Ты станешь говорить о моем хамстве, а я - о твоей постоянной ревности, ты - о моих товарищах, чересчур многочисленных и разномастных, я - о твоей нелюбви к людям, о твоем нежелании понять, что каждый человек создан по-своему: из добермана никогда не выйдет борзая.

Проблема "постели", которая претерпела в наших отношениях также известный генезис (от "без постели у нас все кончается" - беседа в машине во время пасторальной поездки по Бугровскому шоссе, до "мне это абсолютно не нужно" - во время последних разговоров, но теперь, как я понял, ты снова возвращаешься к прежней точке зрения), остается проблемой не только потому, что я за эти годы несколько устал. Дело заключается в том, что в подоплеке понятия "мужчина" лежит понятие "мужество". Я не очень трусливый человек и, в общем-то, ничего не боюсь, но я ужасно, трусливо боюсь поздороваться с Беллой Ахмадулиной на дорожке на Пахре, опасаясь, что из калитки это можешь увидеть ты. Я ужасно трусливо боюсь, что ты не ответишь Майке Кармен - жене моего друга. Я боюсь и в городе остановиться и поговорить с кем-то из знакомых женщин - то и дело оглядываюсь, как подпольщик, затравленный преследованием. Если ты постараешься быть объективной, то ты вспомнишь, что особенно нам было хорошо, когда я возвращался из поездок - особенно длительных: я забывал свой страх перед тобой. Следовательно - если зрить в корень "мужеству", мужчине страх вообще, а перед любимой женщиной тем более, - невозможен. Любить - боясь, могут только дети, да и то не всегда. Я не силен в физиологии, но скандал из-за дерьма, или страх, или постоянная, глупая и беспочвенная ревность могут отвратить мужчину от женщины - навсегда. Это не предположение - я в это верю, я это чувствую на себе: после скандала я с огромным трудом вхожу в прежнюю колею, да и то - не совсем, говоря откровенно.

Незачем это мое верование анализировать: опять-таки мы придем к варианту Семушки и Лили - "а помнишь, в 1952 году я купила цветы тете Двойре на кладбище, а ты потерял зубную щетку...". Это глупо, потому как нецелесообразно. Посему давай подумаем, как быть дальше. Сейчас есть только две возможности. Первая - развод. Вторая - сохранение статус-кво - я живу на даче, ты - в Москве. Реши ты, как это тебе больше подходит. Ты знаешь, что до тех пор, пока мне платят деньги, ты будешь обеспечена. Пытаться нам еще разговаривать, выяснять отношения - неразумно. Ты - человек устойчивых концепций: кого не любишь - так не любишь (чтобы изменить твою ненависть к Ляльке Энгельгардт, которой ты запрещала приходить с Васей к нам в дом, потребовалось года два, если мне не изменяет память). Я тоже довольно твердо - особенно если я принял решение - стою на своих позициях. Просил бы не втягивать девочек в эту нашу кашу: я прошу тебя об этом, потому что моя мать воспитывала (вернее - старалась воспитывать) нелюбовь к отцу, а что из этого старания вышло, ты можешь наблюдать и сейчас.

Занятно, я пишу тебе эту записочку и тщательно обдумываю формулировки, потому что знаю, что ты будешь относиться к этому "сочинению" как к документу. И я прав, потому что к моим стишатам ты относишься лишь как к документу, связанному с моими отношениями либо с "венгерской художницей", либо с немками ("ну пойдем скорей с тобою на роскошный белый зунд"). Кстати говоря, что касаемо Бунина, так его жена не умерла - она прожила вместе с ним более сорока лет - об этом есть в "Н. мире", можешь меня перепроверить; а "Жизнь Арсеньева" - это повесть Бунина, и в ней он волен распоряжаться чувствами и жизнями своих героев: этого у писателя не может отнять никто, никогда и нигде. Даже у такого писателишки, каковым я считаю себя. Я не верю, что мы, поговорив сейчас в сотый раз, придем к какому-то действительному соглашению. Время - лекарь, да и потом, все познается в сравнении. Посмотри людей - не моих друзей, не меня; может быть, тебе действительно очень уж скучно и неинтересно со мной. Произошел парадокс: когда мы встретились, я был лаборантом по афганскому языку, я был говоруном, который весь был наружу. Писательство - даже мое предполагает уход в самого себя, и суетность окружающая нам бесконечно мешает. Я-то полагал, что для тебя интересно теперь то, что я тщусь писать, и ты за этим всем видишь меня. Беседа за вечерним чаем в кругу домашних интересна и возможна, лишь когда не обязательна, и ты знаешь, что не должен делиться с ближними по обязанности - это может быть только само собой разумеющимся.

Впрочем, я сам начинаю вдаваться в дебри объяснений, а это ни к чему. Пожалуйста, передай Тате, что из двух альтернатив кажется тебе более приемлемой на сегодня...".

***

Из последнего письма, пожалуй, можно узнать об основных причинах, осложнявших семейную жизнь Юлиана Семёнова. Но у Екатерины Сергеевны - его жены, тоже была собственная "семейная правда". Результат оказался печален - две "семейные правды" стали враждебны не только по отношению друг к другу, но и к совместной семейной жизни.

6. О ТВОРЧЕСТВЕ ЮЛИАНА СЕМЁНОВА

За почти 30 лет своего активного творчества, Юлиан Семёнов написал более 40 романов и повестей, 4 романа-версии, четырёхтомный роман-хронику о Ф. Дзержинском, 4 сборника рассказов, 13 пьес, 24 киносценария, 15 произведений документально-публицистической и путевой прозы. Наиболее популярные свои произведения писатель выпускал в виде циклов (серий), в которых фигурировал один и тот же главный герой. Ниже приведён общий список всех произведений писателя.

I. Цикл о полковнике милиции Владиславе Костенко:

1. "Петровка, 38" (1963) - о расследовании ограбления сберкассы;

2. "Огарёва, 6" (1972) - о раскрытии крупных хищений социалистической собственности на пятигорской ювелирной фабрике и убийства в Москве;

3. "Противостояние" (1979) - о расследовании убийств, совершённых скрывающимся нацистским преступником;

4. "Репортёр" (1987) - о раскрытии подпольного синдиката по хищению культурных ценностей;

5. "Тайна Кутузовского проспекта" (1990) - о расследовании убийства Зои Фёдоровой.

II. Цикл об Исаеве-Штирлице:

1. "Бриллианты для диктатуры пролетариата" (1971) - о расследовании хищения из Гохрана;

2. "Пароль не нужен" (1966) - о внедрении разведчика Владимирова (Исаева) в белогвардейское движение на Дальнем Востоке в 1921-1922 годы;