Просуществует ли путинская система до 2042 года?

Многие народы мира на протяжении своей истории показывали, что они спокойно живут при монархических и авторитарных режимах, если те обеспечивают нормальную жизнь. А при Путине благодаря нефти жизнь была даже более чем нормальной до 2008 г. Так почему человек, сильно уставший на работе и не склонный к абстрактному мышлению в часы отдыха, должен был Путина не любить? Почему должен был искать ему альтернативу?

Егор Гайдар и Анатолий Чубайс:

«На протяжении последних 8 лет (с 2000 г. -Д. Г.) доходы населения (в реальном исчислении) растут темпами, превышающими 10% в год. На фоне такой динамики уровня жизни населения тем, кто управляет нашим государством, нужно сильно постараться, чтобы не быть популярными. Рост доходов населения, а отнюдь не только манипуляции с выборным процессом и контроль над средствами массовой информации, - основа устойчивости сложившейся в последние годы в России политической конструкции».

(Гайдар £., Чубайс А. Экономические записки.

М.: РОСС ПЭН, 2008. С. 45-46)

Яков Гилинский - доктор юридических наук:

«Я понимал, что в России, стране тысячелетнего рабства, никогда ничего хорошего принципиально быть не может. Но в глубине души я надеялся, что откат от политики Горбачева - раннего Ельцина произойдет позже. После меня. И минует меня чаша сия. Тщетно: надвигался 1999 г. с гэбэшным преемником... <...> Но это было время, когда весь мир, очарованный М. Горбачевым, "перестройкой" и поверивший в возможность превращения рабской страны в свободную (какое страшное, роковое заблуждение!), брал на себя все расходы по очеловечиванию русских... <...> Бедные наивные иностранцы, они забыли, что каждый народ имеет ту власть, которую заслуживает. Вот и мы всю свою историю имеем Грозных, Вешателей и Сталина. А Горбачев - счастливая "случайность", которую последующие "вожди" стараются поскорее забыть, предварительно оплевав... <...>

Нынешняя власть не расстанется с захваченным; рабское большинство будет терпеть status quo до бесконечности. Если же и найдется сила, способная его изменить, то это скорее националистические, профашистские организации, нежели либерально-демократическое меньшинство. И - никакой надежды... Может быть, поэтому я так люблю Кафку, Бэккета, экспрессионистов...»

(Гилинский Я. Я в мире, мир во мне. Неоконченные мемуары.

СПб.: ДЕАН, 2010. С. 11, 20, 22,165)

Операция «Преемник Ельцина»

В том, что подавляющее большинство избирателей даже не пыталось искать альтернативы Путину при быстром росте экономики и реальных доходов населения, никакой особой загадки нет. Загадка в другом.

Путин пришел к власти в тот момент, когда еще не мог считаться чудотворцем в экономике. К марту 2000 г., когда избиратели впервые проголосовали за него, никто еще толком не успел почувствовать, что жизнь стала меняться в лучшую сторону по сравнению с «лихими 90-ми». Достижение успеха на тех первых президентских выборах представляло собой по-настоящему сложную задачу, тогда как дальше всё уже было делом техники.

Впрочем, для опытных политиков, хорошо представляющих себе психологию масс, сложных задач не существует. Наоборот, чем сложнее — тем интереснее и с большим азартом берешься за решение. Задача за несколько месяцев провести никому не известного человека по имени Владимир Путин в президенты огромной страны, находящейся в трудном положении, была именно такой.

Подготовка к операции «Преемник Ельцина» началась в мае 1999 г., когда в отставку был отправлен премьер-министр Евгений Примаков, который, если судить по опросам населения, имел в тот момент самые высокие шансы стать президентом России. Примакова срочно убрали с большого поста, чтобы он перестал набирать очки в борьбе за избирателя. Ведь премьер имел высокую трибуну и телеэкран для постоянного общения с народом.

Борис Ельцин, первый президент России с 10 июля 1991 г. по 31 декабря 1999 г.:

«Своей уверенной неторопливостью Евгений Максимович сумел приглушить царившее в обществе в сентябре-октябре настроение и убедить всех в возможности стабилизации обстановки. Честно говоря, именно на это я и рассчитывал. Словом, Примаков добился такой прочности положения, какой не было ни у одного из российских премьеров. Объективно для этого были все основания: поддержка самых разных политических сил, от Администрации Президента до Государственной Думы, высокий рейтинг доверия <...> я ждал от правительства Примакова не решительных действий, а их отсутствия. <...> Для меня главным оставалось то, что Примаков и его правительство будут держать политическую паузу (тем самым помогут экономике выбраться из кризиса) и что руки у коммунистов связаны участием их людей в правительстве.

<...> Людям импонировали лозунги нового правительства: жить по средствам, производить и покупать отечественные товары. Правительство же помогало экономике тем, что, по сути, оставило ее в покое. <...> Евгений Максимович вольно

или невольно помогал мне в достижении главной политической цели - спокойно довести страну до 2000 года, до выборов. Затем, как я тогда думал, мы вместе найдем молодого сильного политика и передадим ему политическую эстафету.

Дадим ему стартовую площадку, поможем раскрыть свой потенциал. И тем самым поможем выиграть выборы».

(Ельцин Б. Президентский марафон. Размышления, воспоминания, впечатления. М.: ACT, 2000. С. 426)

Казалось бы, вместо Примакова надо было сразу назначить Путина, коли уж его выбрали в преемники. Но о Путине Ельцин почему-то заявил лишь через три месяца. А в тот момент поставил во главе правительства Сергея Степашина.

Данная комбинация была настолько странной (зачем нужен премьер всего лишь на три месяца?), что до сих пор не нашла нормального объяснения. Некоторые комментаторы полагают, будто Ельцин еще продолжал выбирать себе преемника и в тот момент предпочитал Степашина. А Путина выбрал лишь тогда, когда убедился, что Степашин, мол, слабоват.

Однако на самом деле никакой особой слабости тот за столь короткий срок проявить не успел и был уволен в августе без видимых причин. Более того, он, скорее всего, и назначен-то был в мае чуть ли не случайно. Ведь известно, что Ельцин сообщил в Думу об ином кандидате в премьеры — Николае Аксененко, а потом оказалось, что оговорился. Даже если и впрямь лишь оговорился, значит, Аксененко был на слуху, то есть до последнего момента шли консультации, кого выбрать — того или этого. А если Степашин в мае еще не был безальтернативным премьером, значит, его точно не рассматривали как преемника.

Из этого следует, что преемником уже был Путин. Но какое- то время его не имело смысла назначать премьером, поскольку он еще не мог проявить себя как следует. На премьерстве дали покопошиться Степашину, чтобы он пока собирал на себя критику врагов, а Путина готовились выпустить в решающий момент.

Момент этот наступил в августе. Почему? В плане раскрутки обычной предвыборной кампании нет особой разницы, выдвигать ли преемника в мае или в августе. Разрыв небольшой. Причем, поскольку Путина в стране никто толком не знал, ему надо было, казалось бы, дать чуть больше времени на раскрутку.

Логичным маневр с «Путиным в засаде» выглядит только в том случае, если в августе непосредственно перед его назначением должно было случиться что-то особое. Но летом обычно событий в политике или экономике бывает значительно меньше, чем в другое время года. Единственное, что случилось, это обострение отношений с Чечней. В самом начале месяца вдруг какие-то боевики пошли с боями в Дагестан, а 7 августа там оказался уже лично Шамиль Басаев — самый известный в то время чеченский террорист.

Через два дня после этого Путин сменил Степашина и тут же активно взялся за организацию боевых действий на Кавказе, где выглядел очень выигрышно, поскольку выдавить небольшую басаевскую банду из Дагестана было нетрудно. Экономическая тематика, которая могла оказаться для Путина не слишком выигрышной (вывод страны из кризиса в тот момент считался явной заслугой Примакова), объективно ушла на задний план. Началась маленькая победоносная война, которая, в отличие от первой чеченской войны (середины 1990-х гг.), выглядела для россиян сугубо оборонительной. Чеченцы же первые начали. И у пострадавшего от терактов народа сработал инстинкт сплочения «своих» для обороны от «чужих».