Полдень, XXI век (апрель 2012)

…………………………………………………………………………………

Сон приснился, запишу… Это полевые материалы, при чем тут какой-то… Нет, всё равно запишу. Для себя… Странный сон. Словно бы я в университетской больнице – и ко мне пришли с кафедры.

«– Я болен. Болезнь моя запущена и, похоже, неизлечима.

– Ну что ты, сейчас уже есть специфические, индивидуальные антибиотики. Они уничтожат именно твою болезнь и только ее.

– Да вот как раз такие и противопоказаны при моей болезни. Дело в том, что моя болезнь – я сам. И мне не хотелось бы ее уничтожать.

– Ну, так никто и не заставляет – живи. До сих пор жил, с рук сходило.

– Больше не получается. Я, знаете, – только вы никому не говорите, врачам особенно, – я уже мертв. И похороны назначены. К счастью, там очередь, и есть еще немного времени подготовиться. Как говорится, не было бы счастья…

– Ну-у, запел. Е ури ириири е, ты – парень, который поднимается! Мертв он – в середине семестра!.. Мы признаем только доказательную медицину– где доказательства? И кто тебе вообще сказал, что ты был жив? Может, тебя и не было.

– Может, меня и не было… И тебя, и всех вас…

– Не надо! Это тебя, может быть, не было, а мы-то были! И будем. Вот, грант получили, мы на подъеме. Мы остаемся в игре!

– Счастливо оставаться.

– Счастливого пути!..»

…………………………………………………………………………………

Нет, глупости. Человек не сумма, а единство. И мой перебор их качеств – глупость: по его результатам выходит, что у них никакая значительная, системная вещь не могла возникнуть, а она возникла! Она есть. Есть неповторимое, созданное их душой и их историей. Кохау ронго-ронго! «Понимающее дерево». Которое они уже не понимают. Но должны понять, иначе… Иначе – «смотри пункт первый»… Это знание, этот общий язык – с тянущимся за ним шлейфом их истории, легенд и обычаев – этим «лица необщим выраженьем», только этим…

Но они же его не знают… Им надо вспомнить их язык – или выучить заново. Они смогут. Он – в них, в их генах, где-то там, в темных аллелях непонятного назначения. Но сам не вспомнится, надо восстанавливать. Поэтому мне надо в Питер. Бумаги Федоровой, весь ее путь, всю ауру истории, связей, созвучий – я соберу, я смогу… Но захотят ли они заново учить свой язык? Why? Understand? O’k. Но ведь жить они хотят. И хотят, чтобы жили их дети, не превращаясь в американцев или китайцев. Тогда, может быть, еще не поздно.

– Отец, я ничего не обещаю на будущее и не даю никаких клятв, но сейчас я домой, в Вашингтон, а потом лечу в Россию. Но не для того…

– Хорошо, Юстик. Хорошо, я всё равно рад. Знаешь… остался какой-то осадок от того нашего разговора. Я всю жизнь что-то продавал, пиарил, впиаривал, впаривал… обманывал, предавал… Я не хочу предать и тебя. Чем я только ни торговал, боже мой, от холодильников до развалин Атлантиды. Но я не мог представить, что когда-нибудь буду втюхивать собственному сыну неликвидную родину… Нет, ты знаешь, я не лгал тебе, всё, всё, что я говорил тогда, – правда, но… Как-то получилась ложь – не знаю, как… Может быть, не всем можно говорить правду… Я… я опять испугался. Я испугался, что в увлечении, в минутном порыве ты похоронишь себя в этой Зоне на всю жизнь – на всю жизнь, а ведь она только начинается. Пойми, я не осуждаю, я способен понять души прекрасные порывы, это горячо, это благородно… Но что, если этот порыв пройдет и ты захочешь выйти оттуда в большой мир, а выйти нельзя, из внутренней не выпускают никого, никогда… Могила, могила!.. Но пусть даже и не пройдет порыв – пройдет время. Ты изменишься – нет-нет, я не говорю, что ты изменишь взгляды, принципы, нет, но оставаться прежним время не позволяет никому, ты изменишься. Ты приобретешь там опыт, которого сейчас у тебя еще нет – и ни у кого нет, ты станешь глубже, мудрее, ты захочешь делать – пусть то же самое, но лучше, и поймешь, как это можно делать, и увидишь, что для этого – только для этого – надо выйти, потому что в Зоне у тебя связаны руки и заткнут рот, но тебя не выпустят ни на минуту, никогда… Могила! А ты жив, ты понял, узнал – и можешь только ворочаться и задыхаться, заживо погребенный!.. Ведь это может, очень может быть, ведь это так и будет, Юра!.. Ну, хорошо, ну всё… смотри сам, сынок. Жалостливые мои слова забудь, ничего со мной не сделается, я бодр, обеспечен, умею устраиваться во всяких обстоятельствах и… и, Бог даст, свидимся еще, как бы ни повернулось… я не хочу тебя обманывать. Твоя родина там, где ты прирос, – может быть, округ Колумбия, или эти твои равнины Юкатана, или… ну, не знаю. Решай сам, сынок… Дай о себе знать.

– Да, папа. Спасибо, папа.

– УРА-А-А!

– Это Евстрат Евстратович, папа!

– Да бог с ним…

– Сейчас, я на секунду!.. Евстрат Евстратович! Куда вы?

– Ага! Вот ты где. Драпать собрался? А вот хрен ты от меня удерешь, я тебя везде достану! Ты чё, совсем оборзел?

– Я… я не понимаю…

– Не понимает он! Писка моя где, урод?

– Пис… Ой, Евстрат Евстратович, забыл! Ей-богу, забыл, закрутился…

– Закрутился он! А то, что я, по твоей милости, опять этой срани нажрался и чуть концы не отдал, – это ничего тебе, да?

– Нет-нет, правда, нет! Но… – вы что, опять три дозы?.. Четыре?!

– Три, четыре, считать я эти наперстки должен? Взял их миску и хлебанул чё там было… Ой же срань, ой сра-ань!.. Только череповецкая еще была такая…

– Херу! Херу!

– Да иду, заткнитесь вы! И кто портки опять снимет, отобью всё, что увижу!.. Совсем форму не держат, жарко им, видите ли. На встречи везу, по островам. И чует мое сердце – обосрутся… Ладно, студент, вали, не до тебя. Но другой раз смотри!.. На посадку, козлы!

– Это фантастический человек, папа, ты представляешь… Что ты?.. Папа, ну что ты, всё хорошо…

– Ничего, Юстик, ничего, всё хорошо… Влажность тут… Ну, давай, давай, уже объявляли… Я тебе вышлю всё, упакую и вышлю.

– Спасибо, папа. Ты сам-то когда?

– На днях, Юстик, на днях… Иди, не надо в последний момент. Иди…

– Всё будет хорошо, папа!

– Да, Юрочка, конечно. Всё будет хорошо.

– УРА! УРА-А! УРА-А-А!

Юрий Иванов

Маскировка

Рассказ

Думайте обо мне, что хотите, но я терпеть не могу, когда за мной подсматривают. Хоть вуайерофобом обзывайте, но мои этические убеждения непоколебимы: подглядывать – гадко! Охотникам до подробностей соседской жизни посоветую переехать в Голландию, там занавески в редкость. Или в Полинезию, где этика и вовсе своеобразная.

С детства ненавидел, когда у меня через плечо списывали. Светка на контрольной сзади садилась, знала, что я одаренный ребенок и любую задачу решу запросто. Укрывал я тетрадку, как мог, отчего, наверное, и стал близорук и сутул. Только зря старался – рыжая отличница Сапожникова всегда своего добивалась! И моего заодно – доказательство теоремы Ферма для частного случая закрепили почему-то за ней, и на физфак она без экзаменов прошла, дальше за мной потянулась.

В институте я преуспел во всех дисциплинах, кроме физкультуры. Очень стеснялся сутулости. И в трусах перед Светкой появляться не хотел, она и без того на меня заглядывалась. Оттого прогуливал и бежал на кафедру, там у меня эксперимент нешуточный ставился – отклонитель нейтрино я изобретал. Неделями наблюдал за показаниями приборов. А пока меня в лаборатории не было, аспирант Стырченко, гад, копался в моих записях. На них и диссертацию свою соорудил, бездарь. Не защитил, конечно: нейтрино, по его выводам, должны были поглощаться водой. А не списывай!