Разумное животное. Пикник маргиналов на обочине эволюции

4 Если даже принять схему «от обезьяны к человеку», то все равно остается неразрешимый вопрос: как обезьяна, пусть ловкая, хитрая, сообразительная, сумела перемахнуть пропасть, разделяющую приматов и человека разумного? Ведь она была всего-навсего обезьяной — животным, лишенным разума и не владеющим орудиями труда. Будь она человеком, то сообразила бы, как прыгнуть половчее, но как раз человеком она тогда еще не была — вот в чем загвоздка. Почему, в конце концов, не очеловечиваются современные шимпанзе и гориллы?

Вы чувствуете, что ваше дело швах, и начинаете толковать об ископаемых переходных формах, но тут же спохватываетесь — их еще только предстоит найти. Вы готовы привести кучу аргументов из области генетики и молекулярной биологии, но таких наук еще не существует и появятся они не скоро. Длинная галерея человекоподобных предков неведома вашему оппоненту, он ничего не знает о последних достижениях сравнительной физиологии, не говоря уже о впечатляющих опытах по обучению приматов человеческому языку. Дискуссия заканчивается полным вашим поражением, и развеселившаяся публика расходится по домам.

Для чего затеяно это отступление? А для того, уважаемый читатель, чтобы вы воочию убедились (хотя бы в самых общих чертах), проблемы какого уровня сложности приходилось решать сторонникам теории естественного отбора. И если дарвинизм в конце концов восторжествовал и продолжает успешно развиваться до сего дня, то ей-же-ей, это что-нибудь да значит. Одним словом, все очень непросто, а Дарвин — великий человек. Великий хотя бы уже потому, что никогда не забывал, насколько все непросто.

Вернемся к триаде «питекантроп — неандерталец — кроманьонец». Какое-то время ученые тешили себя надеждой, что им наконец удалось вплотную подобраться к истокам рода человеческого и нарисовать простую и понятную схему антропогенеза. Намеченные уверенной рукой этапы большого пути смотрелись весьма внушительно и не вызывали опасений, что в обозримом будущем сия идиллическая картина может потребовать решительного пересмотра. Все складывалось на редкость удачно: около миллиона лет назад бравый питекантроп, сжимая в кулаке ручное рубило, бодро зашагал в светлое завтра, неустанно эволюционируя по дороге. Казалось, дело теперь за малым: заполнить пробелы антропологической летописи новыми находками. Важная, необходимая, но вполне рутинная работа. Однако недолго музыка играла… Когда в 20-х годах прошлого столетия в Южной Африке обнаружили останки австралопитека, существа значительно более древнего, чем питекантроп, это сразу же внесло путаницу в привычную схему, и она затрещала по швам. Да и без того претензии питекантропа на роль недостающего звена выглядели недостаточно убедительно — он был все-таки слишком человек. Между ископаемыми приматами и стройным, как тополь, эректусом пролегла самая настоящая пропасть; он давным-давно перешагнул рубикон, и за его плечами брезжили сотни тысяч, а то и миллионы лет прогрессивной эволюции.

Человекообразных обезьян в третичном периоде было великое множество, но все они жили слишком давно — 15, 25 и 30 миллионов лет назад. Когда в середине миоцена ощутимо похолодало и благодатный тропический климат начал постепенно меняться на умеренный, выживать в новых условиях стало труднее. Пышные третичные леса отступали и съеживались, а на смену им приходили сухие степи и саванна. Примерно 10 миллионов лет назад одна из групп человекообразных обезьян решительно встала на путь очеловечивания и неторопливо двинулась в люди, пока около миллиона лет назад не произошел, так сказать, фазовый переход, породивший прямоходящего питекантропа. Совершенно очевидно, что Homo erectus — продукт длительного развития, и подлинное недостающее звено следует искать гораздо раньше.

Сложность проблемы неплохо отражена в старом анекдоте. Профессор обращается к студенту: «Вы, молодой человек, ровным счетом ничего не знаете. Даю вам последнюю возможность реабилитироваться. Выбирайте: два легких вопроса или один трудный?» Студент реагирует мгновенно: «Один вопрос всегда лучше, чем два». — «Замечательно. В таком случае скажите мне, где появился первый человек?» — «На Арбате». — «Как так?» — удивился профессор. «Извините, профессор, но это уже второй вопрос», — лукаво улыбнулся студент.

Итак, о чем нам поведали южноафриканские находки? В 1924 году антрополог Раймонд Дарт (1893–1988) у железнодорожной станции Таунгс, что в Ботсване, обнаружил ископаемый череп с явными гоминидными признаками (слабое развитие надглазничного валика, небольшие клыки и отсутствие диастем между зубами). Дарт назвал своего «крестника» австралопитеком, что в переводе означает «южная обезьяна». На протяжении последующих десяти с лишним лет было найдено еще несколько австралопитеков, и картина стала понемногу проясняться. Австралопитек оказался сравнительно некрупной прогрессивной обезьяной с массой тела от 36 до 55 кг и средним объемом черепа 520 см³. Таким образом, его мозг был не больше, чем у современной гориллы, но поскольку австралопитек много мельче, то выглядит башковитее нынешних человекообразных. Однако настоящей сенсацией стали найденные Дартом черепа ископаемых павианов, на которых южная обезьяна, по-видимому, охотилась. Все они были пробиты мощным ударом в левый висок. Складывалось впечатление, что сокрушительный удар наносился неким твердым предметом, зажатым в правой руке. Изучив сотни костей, обнаруженных в раскопе, Дарт пришел к выводу, что австралопитек орудовал импровизированной костяной дубинкой, поскольку ударная площадка найденных тут же бычьих костей замечательно совпадала с дырой в павианьих черепах. Кроме того, разящий удар справа не оставлял сомнений в том, что охотник преследовал добычу на двух ногах; предпринятый впоследствии анализ костей стопы австралопитека подтвердил его способность к прямохождению. Раймонд Дарт настолько увлекся, что назвал культуру австралопитековых остеодонтокератической, то есть культурой кости, зуба и рога.

Ученый мир всколыхнулся, ибо южная обезьяна путала все карты и разрушала устоявшуюся схему антропогенеза. Хотя прогрессивные черты и двуногость австралопитека сомнений не вызывали, многие ученые решительно отказались числить его кандидатом на вакантное место нашего далекого предка. Большинством голосов он был объявлен боковой веткой, навсегда застрявшей в эволюционном тупике. Когда же выяснилось, что геологический возраст южноафриканских окаменелостей не превышает миллиона лет, австралопитека окончательно списали в тираж. Получалось, что он был современником гораздо более прогрессивного питекантропа и уже только по этой причине никак не мог быть его предком. Знакомый нам Ральф фон Кёнигсвальд писал: «Австралопитек — плохой ученик. Он застрял на школьной скамье жизни».

Однако прошло чуть более 20 лет, и новые открытия со всей очевидностью показали, что ставить точку в бурной истории южной обезьяны несколько преждевременно. В самом конце 50-х годов прошлого века антропологи Луис и Мэри Лики обнаружили в Восточной Африке череп ископаемого гоминида и назвали его зинджантропом (Зиндж — древнее название Восточной Африки). Зинджантроп оказался на поверку самым обыкновенным австралопитеком, а вот найденный чуть позже новый череп с несколько большим объемом мозга и впрямь был черепом древнейшего человека, получившего звучное имя Homo habilis (человек умелый).

С 1959 года Восточная Африка превращается в неисчерпаемую кладовую, набитую под завязку останками древнейших людей и высших приматов. Ущелье Олдувай, долина реки Омо, озеро Рудольф (иначе — Туркана), стоянка Кооби Фора — все эти мало кому ведомые прежде географические названия сегодня приобрели широкую известность. Сотни ископаемых африканских гоминид окончательно перевернули привычные представления о ранних этапах антропогенеза. Мир время от времени облетает очередная сенсация: найден еще один череп, отодвигающий начало начал совсем уже в несусветную даль.

О чем же рассказали восточноафриканские окаменелости? Выяснилось, что ученые несколько поспешили, исключив австралопитека из числа предков человека. Этот прогрессивный примат жил и здравствовал не только миллион лет назад, но и 2, и 3, и 4, и даже, как показали находки Ричарда Лики (сына Л. Лики), 5,5 миллиона лет назад. А в соответствии с новейшими данными, самые древние австралопитековые появились еще раньше: возраст некоторых находок приближается к 7 миллионам лет, то есть находится буквально в двух шагах от точки бифуркации, разделившей гоминид и человекообразных. Похоже на то, что бок о бок существовали, по крайней мере, три вида австралопитеков (грацильный, массивный и еще более мощный бойсей), и на путь очеловечивания встала грацильная форма. Это был сравнительно небольшой, хрупкий и всеядный примат, обитавший в саванне, где добывание пищи является непростой задачей. Преуспеть в одиночку в таких условиях невозможно, поэтому афарский австралопитек (так назвали его ученые) неминуемо должен был действовать коллективно, образуя сообщества из 10–50 особей. Возможно, уже тогда появились зачатки коммуникации, поскольку, прочесывая вдоль и поперек саванну, умные приматы должны были каким-то образом поддерживать контакт между собой. Разумеется, это был еще не язык, а примитивный нерасчлененный конгломерат из мимических, звуковых и жестовых сигналов. Не исключено, что афарец эпизодически использовал орудия, и именно эта линия приматов привела к появлению человека умелого, который занимался орудийной деятельностью более или менее регулярно. А вот массивные формы, жившие по принципу «сила есть — ума не надо», были вегетарианцами, обитали под лесным пологом и практически не имели врагов. Тем самым они отрезали себе дорогу в люди и благополучно вымерли около миллиона лет назад. В очередной раз восторжествовал маргинал, вынужденный шевелить извилинами.