Руина, Мазепа, Мазепинцы

подальше, чтобы опять не вздумали утекать на правую сторону>.

На протяжении от Жаботына до Чигирина.уже начинались

строиться селения для тех трех тысяч, которых Юраска выслал с

левой стороны на правую. Все теперь было там разорено, и

хаты, и мельницы, и всякое заводившееся строение, и самые

церкви - все было предано огню. Всех людей погнали за Днепр

с семьями и пожитками. От Жаботына Косагов и гадяцкий

полковник двинулись к Черкассам, куда также с другой стороны

шел Семен Самойлович. О сожжении Черкасс и о выселении

тамошних обывателей в современных актах нет особого

донесения, вероятно потому, что там было уже все пусто.

Это важное событие в истории Малороссийского края, по

преданиям, осталось в народной памяти под названием <сгона>: остаток народонаселения правобережной Украины был теперь

окончательна выведен оттуда по распоряжению власти (согнан), а Самойлович мог положительно верно донести московскому

правительству, что вся правобережная Украина обезлюдела, и

Хмельницкий, оставаясь в своем Немирове, не мог, как бывало

прежде, вредить пограничным городам и селениям царской

державы1. Яненченко, потерявши Корсун, поместился в Хмельнике

всего с 50 козаками, а Коваленко сидел в Кальнике с семиде-

сятью.

За совершенный гетманским сыном поход царский посланец, стольник Карандеев, привез гетману Самойловичу царскую

похвальную грамоту и дары, состоявшие в шелковых материях, расшитых золотом и серебром, собольих и горностаевых мехах и

вооружениях.

Хмельницкий и прежде держался единственно турецким

страхом, а добровольно малороссияне к нему не шли. Теперь

же, владея незначительным населением в Подолии, он

окончательно вооружил против себя всех своею алчностью и

жестокостью. Во дворе у него выкопана была яма сажень 20 глубиною, * <Все жители ржищевские, каневские, корсунские, староборские, мо-

шенские, грабовские, белозерские, таганковские, драбовские, черкаские

на сю сторону согнаны и от неприятеля отстранены, а города и села, и

местечки, и деревни их, где они прежде жили на той стороне, все без

остатку выжжены>. (Арх. Юст. кн. 50, л. 667. Донесение Самойловича).

12* 355

и в такой яме перебывали почти все зажиточные подданные, особенно бывшие орандари, державшие откупы при польском

владении и успевшие зашибить себе деньгу; с кого захочет

сорвать, того прикажет схватить, бросить в яму и держать, пока

тот для своего избавления не отдаст всего, что у него есть; других приказывал бить палками, и немировскому сотнику

Берендею, верно служившему Юраске, дано было 300 ударов по

подошвам, отчего тот чуть не умер. Неутомимый товарищ Юра-

ски и родственник Яненченко отступил от своего <князя>, ушел

к полякам и в сентябре 1670 года находился уже при воеводе

русском во Львове. Скоро, однако, он опять повернул на

прежний путь и написал к Каменецкому паше, что город Львов

охраняет небольшое число войска и взять его нетрудно, если

турки подойдут к нему тихо и неожиданно. Письмо это было

перехвачено, и гетман Яблоновский приказал расстрелять Янен-

ченка. При Юраске оставалось только 80 малороссиян Козаков; кроме них было у него татар 800, волохов 200 и 28 сербов.

Татары и турки, надеясь на потачку со стороны Хмельницкого, бесчинствовали, хватали и били жителей; одним словом, -

говорил один современник немировец, - у нас такая неволя, что

и в турецкой земле горше быть не может. Гетману Самойловичу

сообщали, что немировцы только того и желают, чтоб козаки и

московские войска пришли освободить их; гетману давались

советы послать туда войско. Но не так легко было предпринять

поход через опустошенную вконец правобережную Украину, где

козацкое войско не могло себе найти никакого продовольствия, а возить за войском запасы в больших размерах в Малороссии

еще не обыкли. Один живший в Молдавии афонский

архимандрит через письмо советовал Самойловичу исходатайствовать у

московского царя обещание милости Хмельницкому, если он

поддастся великому государю. <Подайте ему хлеб, - писал

архимандрит, - и уверьте его царским именем, что ему обиды не

будет. Он, бедный, всякий день и час жалеет о христианстве.

Я сам с ним беседовал. Отче, - говорил он мне, - я беду

терплю, а с турком в войске иду! Что мне делать, невольнику?

Что ” велят, то и приходится делать! Хочется Хмельницкому к

вам, только боится Сибири. Выпроси у государя обещание

милости и увидишь, какая срамота постигнет турок и как они

сердце потеряют>. Самойлович сообщил такой совет в Москву, и на это последовала царская грамота, где было сказано, что

Самойлович в этом деле может поступать по своему усмотрению, и если Юраска подлинно пожелает быть в государской милости

и в послушании у гетмана, а ют бусурманского соединения и

от прежних своих злых дел отстанет, то великий государь

повелит отпустить вины его; пусть он едет к гетману без опасения!

356

Было ли потом дальнейшее сношение с Хмельницким - не

знаем. Быть может, вскоре постигшая его кончина, которой

точного времени современники не указывают, помешала этому.

Крымские власти помышляли уже о мире с Москвою: и

крымский хан, и Калга-салтан дважды писали об этом царю. В июле

1679 года царь отвечал, что готов мириться, если турки и татары

не станут более беспокоить царской державы. Но к Самойловичу

приходили вести из турецких владений, что падишах и визирь

хотят с большим войском идти.войной на Киев, и в виду таких

слухов в Киеве целое лето великороссийские ратные люди и

малороссийские козаки производили работы по возведению и

исправлению укреплений, а стольник Перхуров с 15.000 войска стоял

близ устья Самары, ожидая появления неприятеля.

Но среди таких воинственных предосторожностей между

Москвою и мусульманскими державами велись сношения о мире.

Были посланы думные дворяне: Даудов в Турцию, а Сухотин в

Крым. Вдруг являются в Москву польские послы Бржостовский

и Гнинский и предлагают заключить союз христианских

государей против магометан. Тогда послан был дьяк Емельян

Украинцев спросить об этом мнения малороссийского гетмана.

Самойлович с совета старшин представил, что неудобно

вступать в союз против турок и отправлять русские войска в турецкие

владения. Он от-имени всего малороссийского народа просил о

скорейшем заключении мира с Турциею и Крымом, однако не

иначе, как на выгодных условиях, с тем, чтобы границею от

Турции был Днестр или по крайней мере Буг, но в последнем случае

так, чтобы пространство от Днепра до Буга оставалось

незаселенным для избежания взаимных ссор. Кроме своего мнения, он

указывал также на мнения Серка и запорожцев1. На случай, если

бы мусульмане упрямились, гетман советовал быть готовыми к

войне и обороне Киева.

Советы, данные гетманом, были приняты в Москве, и польские

послы, приезжавшие толковать о союзе против турок, уехали в

ноябре без успеха.

Всю следующую зиму, а затем весну и лето 1680 г.

Малороссия была в тревоге ожидания турок и татар. Печерские монахи

заранее просили у великого государя права скрыться в брянских

* <Атаман Иван Серко говорил, же <зо всех мер потреба абы его

царского величества полномочные особы по Бог реку землю межи великим

государем нашим и межи турчином розграничили; бо тот увесь степь от

Богу реки к Днепрови лежачий его царского величества державе велце

есть потребный, потому что з того, степу многие у Днепр плывут речки, якие здавна войску запорожскому належали, без которых як ныне, так

и впредь войско запорожское жити не может…>. (Арх. Иностр. Дел, по-