Руина, Мазепа, Мазепинцы

для турок, что привезенные потом Каплан-пашою запасы не могли

уже заменить им этой утраты. Гордон по этому известию еще

умолял Ромодановскаго принять более решительный-образ действия, но

боярин снова ограничился посылкою в город отряда для вылазки, который вскоре потом сам и отозвал.

11 -го августа, в воскресенье, в час пополудни взорвало мину

под валом нижнего города; образовался прорыв; бывшие там близко

козаки в числе 500 погибли, другие бежали; ужасный гром оглушил .

всех: пустились в бегство и те, которые находились подалее; иных

застал взрыв пьяными, других спящими. Нестройною толпою

кинулись козаки из города через московский мост, думая уйти в

войсковой обоз. Но за мостом уже стояли турки, пробравшиеся туда

через болото; они подломили мост; козаки в тесноте давили друг

друга; много Козаков потонуло, и в том числе гадяцкий полковник

Криницкий; турки зажгли башню с воротами, стоявшую на

московском мосту; успевших перейти за мост Козаков гнали и истребляли

неприятели. Между тем, от взрыва по всему нижнему городу

сделался пожар; вступившие в прорыв враги распространяли его, зажигая строения. Три полка серденецких: Герасимов, Иванеев и Ре-

бриковского убежали через плотину в верхний город. Турки зажгли

внешние стены верхнего города, называемые новым городом; оставались пока в целости внутренние - старый город. Никакие

попытки Гордона спасти погибавший Чигирин не могли удасться, подчиненные не слушали команды1. Вечером один стрелецкий голова по

1 <11-го в неделю вечером подкопы взорвало к реке ТяСхме близко хором

и землю раскидало по сторонам и от того взрыву хоромы загорелись и

учинился пожар, и осадные сидельцы, видя пожар, из города побежали в обоз

через московский мост, и турки, увидя то, прибежали от болота к московской

башне и зажгли, чтоб осадным сидельцам из города выпуска не дать; и мост

обломился, и с того мосту утонул гадяцкий полковник Федор Криницкий

и иные потонули многие, да на Пляцовой было Козаков человек 500 и те

341

секрету сказал Гордону, что Ромодановский прислал своего

адъютанта с повелением вывести гарнизон из верхнего города, но

адъютант не хотел войти в город, а только у ворот передал словесный

приказ боярина. Гордон на это промолвил: <мне дано повеление

лучше погибнуть, чем оставить свой пост; и другим я того не

позволю, не получивши письменного приказа>. Он продолжал делать

распоряжения о погашении пожара, и чтоб не подать солдатам

подозрения, что он покинет свой пост, приказал готовить ужинать и

поставить на стол свой серебряный сервиз.

Часов в 10 вечера (в третьем часу ночи) явился барабанщик

полковника Карандеева, стоявшего у ворот с боярским адъютантом, который всетаки не смел войти в замок, и передал письменный

приказ Ромодановского такого содержания: Гордон должен

выступить с ратными царскими людьми, взять с собою те пушки, которые

были полегче, а другие закопать, разорить укрепления, истребить

боевые запасы и порох. Гордон показал приказ начальным

офицерам, при нем остававшимся, велел оставить фитили в амбразурах

и зажечь ворота, устроенные для вылазок, а сам собственноручно

зажег запасный и аммуниционный магазины. В это время все

солдаты, не ожидая команды, с ужасным криком побросали оружие и

пустились бежать из пылающего замка; много их было застигнуто

и изрублено турками, много их потонуло в реке, через которую

пытались пройти вплавь. Сам Гордон вышел через мост, держа в одной

руке пистолет, а в другой саблю, счастливо прошел посреди

неприятелей, носивших на копьях отрубленные головы русских, и в

чрезвычайном утомлении добрался до стана. Первым его словом

боярину Ромодановскому был упрек за то, что военачальник не только не

подал ему вовремя помощи, но даже не уведомил заранее о том, что

он должен будет оставить Чигиринский замок, и тем самым не дал

возможности гарнизону выдти в надлежащем порядке.

Ромодановский с неудовольствием слушал упреки и мало отвечал на них.

Гордон, уходя от Ромодановского в отведенное для себя помещение, зашел к полковнику Бурнету, в это время раздался в Чигириие

ужасный оглушительный треск: взорвало пороховой магазин и, как

после узнали, от этого взрыва погибло там более 4.000 турок, ус-

все от подкопов пропали, и турки, вбежав в город, зажигали хоромы и

в то время три серденецкие полка Герасимов, Иванеев и Ребриковского

в московскую башню из города не побежали, а приложились к верхнему

городу и башню, которая на плотине, захватили и неприятелю ее не дали.

А верхний город, что сделал было вновь воевода Ржевский, неприятели

зажгли в то же время, как в большом нижнем городе учинился пожар

от подкопов. И ратные царские люди и сердюки при верхнем городе за

каменною церковью до самого вечера неприятеля из города выбивали

дважды и башню с плотиною боронили и им не давали>. (Арх. Юст., кн.

125, л. 1091. См также Лет. Сам., стр. 144; Ригельмана, стр. 162; Вё-

личка, II, 462).

342

певших вступить в Чигиринский замок тотчас вслед затем, как

русские его покинули.

По известиям современников, в войске Ромодановского

господствовал большой беспорядок, как и вообще во всем тогдашнем

военном русском строе. У нас в походе, - говорил впоследствии в

Москве гетманский посланец Мазепа, - с Ромодановским людей

было много, а на боях было их мало,- только солдатские полки да

стрелецкие приказы, да и стрельцов было немного; прочее все

пряталось в обозе на телегах, от рейтар, городовых дворян и детей

боярских только один крик! Гетман много раз посылал к ним, а они

не шли, и гетман принужден был послать в бой все свои козацкие

полки, а сам остался со своим двором и драгунами, которые всегда

находились неотлучно при нем>. Из царского войска беспрестанно

толпами бегали ратные люди, так что когда войско дошло до Чиги-

рина, то его осталась едва половина против того числа, какое было

при начале похода. Поэтому-то Ромодановскому не осталось более

ничего как уходить.

И вот, боярин и гетман, оба с своими войсками, двинулись от

Чигирина к Днепру в обратный путь, на другое утро после

разрушения Чигирина, 12-го августа. Они вели свои войска

четвероугольниками, окаймивши их несколькими рядами возов, как бы

шанцами. Все конные спешились; только сам Ромодановский да гетман

ехали сидя верхом на лошадях. Турки и татары с разных сторон

делали на них нападения, но безуспешно. На ночлеге нападения на

них не было. С рассветом 13-го августа войска двинулись далее, и

при переходе через болотистые места беспокоили их неприятели, но

так же, как и вчера, безуспешно. К полудню русские достигли

прежнего своего становища у Бужина и стали в своих прежних ретран-

шаментах; они начали посылать возы к самому Днепру в видах

начать переправу, но тут турки, по оплошности русских, овладели

брошенными окопами и начали палить. Это заставило русских

отложить переправу и давать неприятелям отпор до тех пор, пока не

принудят отступить. В тот же день калмыки, не желая помогать

русским, ушли на другую сторону Днепра, а потом направились в свой

край, но по пути <наделали не мало бед малороссийским людям>.

На другой день после того гетману доставлено было письмо от

крымского хана. Называя Самойловича Иваном-Поповичем, гетманом

заднепровским, Мурад уверял “в расположении к козакам и убеждал

гетмана отступить от Москвы, но при этом давал слово не побуждать

его через то в подданство турецкому падишаху.

Такое же письмо от хана прислано было ко всем старшинам

собирательно. Эти письма не имели никакого успеха и на них не