Дороги еврейских скитаний

Подобные имена доставляют полиции хлопоты. А полиция не любит лишних хлопот. Да если бы только имена и фамилии! Но с датой и местом рождения тоже полная неразбериха. Бумаги обычно сгорели в пожаре. (В галицийских, литовских и украинских местечках вечно горят городские управы.) Все бумаги утрачены. Что с гражданством, неясно. После войны и Версальского договора положение еще больше запуталось. Как имярек перешел границу? Без паспорта? А вдруг и вовсе с поддельным? Значит, его зовут не тем именем, каким он назвался, и мало того что он указывает несколько имен и фамилий, которые сами же говорят, что они false, они, вероятно, и объективно фальшивые. Человек, означенный в бумагах, в прописном листке, не идентичен тому, что прибыл на днях в город Вену. Как поступить? Посадить его под арест? Тогда под арестом будет сидеть не тот. Выслать его из страны? Тогда будет выслано подставное лицо. Если же просто выставить вон, велев прийти с новыми, приличными документами, с вразумительным именем и фамилией, то не только выставишь кого надо, но и, если случится, сделаешь из неизвестно кого — кого полагается.

И так его выставляют один раз, другой и третий. Пока еврей не сообразит, что ему ничего иного не остается, как указать фальшивые данные, чтоб они смахивали на настоящие. Остановиться на одном имени, возможно чужом, но зато вразумительном, правдоподобном. Так полиция наводит еврея на славную мысль: прикрывать свои настоящие, подлинные, но запутанные обстоятельства выдуманными, но складными.

А потом все еще удивляются еврейским проделкам и плутням. Никто почему-то не удивляется наивности распоряжений полиции.

Можно стать коробейником или торговцем в рассрочку.

Коробейник таскает пристегнутую к спине корзину со всякой всячиной — мылом, подтяжками, резиновыми изделиями, пуговицами для брюк и карандашами. С этой маленькой лавочкой ему полагается ходить по кофейням и ресторанам. Но перед тем, как отправиться в путь, желательно хорошенько подумать, куда стоит заглядывать, а куда нет.

Мастерство коробейника тоже достигается упражнением. Самое верное дело — завернуть к Пиоватти, ближе к вечеру, когда состоятельные господа кушают кошерные сосиски с хреном. Чтобы поддержать репутацию, еврей-хозяин обязан угостить еврея-разносчика тарелкой супа. Вот он уже немного и заработал. А что касается едоков, то они на сытый желудок впадают в очень филантропическое настроение. Ни в ком доброта так глубоко не связана с физическим удовольствием, как в еврейском торговце. Ежели он поел, поел от души, он даже способен купить подтяжки, хотя держит точно такие же у себя в лавке. Скорей всего, правда, он ничего не купит, но подаст коробейнику милостыню.

Нельзя, понятное дело, прийти к Пиоватти шестым по счету. Доброты хватает от силы на трех. Я знал одного еврея, который заглядывал в одно и то же заведение каждые три часа. Каждые три часа едоки сменяются. Видя, что засиделся кто-то из прежней смены, мой коробейник не подходил к его столику. Он точно знал, где кончается сердце и начинаются нервы.

В определенной стадии опьянения добрый стих, бывает, находит и на христиан. И по воскресным дням можно без опасений входить в пивные и кофейни на городских окраинах. Над тобой посмеются, слегка обругают — но все больше по-доброму, не со зла. Самые резвые шутники отберут и запрячут корзину, чтоб покуражится над коробейником. Но его на испуг не возьмешь! Он понимает, что все это лишь биение золотого венского сердца. А хотя бы две-три открытки с красивыми видами он уж точно продаст.

Всех его заработков не хватает даже на то, чтобы прокормиться ему одному. Но коробейник сумеет содержать жену и потомство. Детишек своих, если Богу будет угодно наградить их талантами (а Богу обычно угодно награждать их талантами), он отдаст в школу. Сын когда-нибудь станет известным адвокатом, отец же, столько лет проходивший с корзиной, так и будет ходить с ней дальше. Порой случается так, что правнуки коробейника становятся антисемитами, приверженцами Христианско-социальной партии. Случается не так уж и редко.

Чем отличается коробейник от торговца в рассрочку? Один продает за наличные деньги, другой продает в рассрочку. У одного маршрут маленький, у другого большой. Один ездит только на электричках, другой и на поездах железной дороги. Одному в серьезные коммерсанты в жизни не выйти, другому может и повезти.

Торговец в рассрочку мыслим только в пору твердой валюты. Инфляция подкосила торговцев в рассрочку, оборвав их печальное существование. Они занялись валютными спекуляциями.

Но и валютному спекулянту жилось нелегко. Только он купит румынские леи — курс лея на бирже падает. Только продаст — начинает расти. Если в Берлине высокий доллар, а в Вене — марка, спекулянт едет в Берлин за марками. Потом возвращается в Вену: купить на марки дешевых долларов. С долларами — обратно в Берлин, накупить еще больше марок. Но ни один поезд на свете не угонится за падающей маркой. Спекулянт еще не добрался до Вены, а половины суммы как не бывало.

Чтобы нажиться по-настоящему, ему следовало бы поддерживать телефонную связь со всеми биржами мира. А он поддерживал связь только с черной биржей в том городе, где находился. Но черную биржу и по части вреда, и по части осведомленности сильно переоценили. Черней самой черной была биржа официальная — белоснежная, щеголяющая невинностью, опекаемая полицией. Черная биржа составляла грязную конкуренцию грязному заведению. Валютные спекулянты были презренными конкурентами почтенных банковских трестов.

И лишь крохотной горстке валютных торговцев удалось сколотить себе кое-какой капитал.

Большинство вернулось к тому, с чего начинало — к нищете и торговле в рассрочку.

Клиенты торговца в рассрочку — люди безденежные, но с регулярным доходом. Студенты, мелкие чиновники, рабочий люд. Раз в неделю торговец приходит к клиентам: взыскать долги и сбыть новый товар. Маленькому человеку много чего не хватает, и берет он хорошо. Но доход у него крошечный, и платит он плохо. Торговец не знает, чему больше радоваться: когда оборот растет или же когда падает. Чем больше продашь, тем дольше идут к тебе деньги.

Не повысить ли цены? Тогда люди пойдут в один из ближайших торговых домов, какие пооткрывались в последнее время во всех небольших городках. Торговец в рассрочку дешевле, ведь он платит за проезд по железной дороге, который иначе пришлось бы оплачивать покупателю. С ним торговый дом приходит к клиенту. С ним жить удобней.

В итоге неудобная жизнь у него. Если торговец не хочет тратиться на дорогу, то шагает, навьюченный тюками, пешком. Шагает, стало быть, медленно. И не всегда поспевает к сроку. За воскресенье ему хорошо бы перебывать у всех должников. В субботу им заплатили, значит, к началу недели деньги закончатся. Если же он поедет на поезде, то точно придется платить, и успеть он, положим, везде успеет, но часто бывает так, что уже к воскресенью у должника ни гроша в кармане.

Таковы еврейские судьбы.

Куда еще податься еврею из Восточной Европы? Если он рабочий, то на фабрику его никогда не наймут. Безработных и среди местных людей достаточно. Но и, если б их не было — на фабрику не берут даже иностранцев из христиан, что уж там говорить о евреях.

Еще есть ремесленники. В Леопольдштадте и Бригиттенау проживает немало еврейских портных. Евреи — портные милостью Божьей. Но одно дело, когда у тебя ателье, «модный салон» в первом районе на Херренгассе, и совсем другое — когда ты примостился за швейной машинкой у себя в кухне на Кляйне-Шифгассе.

Кто пойдет на Кляйне-Шифгассе? Без крайней необходимости всякий предпочтет обойти ее стороной. На Кляйне-Шифгассе воняет луком и керосином, селедкой и мылом, помоями и домашним скарбом, бензином и кастрюлями, плесенью и всякими деликатесами. По Кляйне-Шифгассе бегают чумазые дети. В открытых окнах выбивают половики, проветривают перины. В воздухе плавает пух.