Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

После «торжественных» похорон ключи от грекокатолической церкви согласно последней воле умершего принимает Иосиф Слепый (епископы уехали с гитлеровцами). Он делает отчаянные усилия, чтобы справиться с заданием, во всем — до мельчай­ших мелочей — наследуя своему предшественнику. Внешние признаки почета, в которых ему не отказывают просители из националистического подполья, порождают в нем иллюзии. Опья­невший от собственного честолюбия, Слепый бредет с каждым разом все дальше, погружается с каждым разом все глубже; святоюрский анклав становится снова местом темных контактов и контрактов, а его закутки — идеальным убежищем для «дого­ворных сторон». О проповедях, осуждающих бандеровских убийц, Слепый уже и не думает...

Наступает неминуемый финал: Слепый привлекается к ответ­ственности, а святоюрские строения подвергаются глубокой дезинфекции, которая завершается введением домовой книги.

Через некоторое время во Львове возникает организованный неразложившейся частью униатского духовенства «инициатив­ный комитет», возглавляемый доктором теологии Костельником, который спустя три года погибнет от пуль агента Ватикана. Целью комитета является освобождение от брестских пут и пре­доставление украинскому народу Галиции возможности вер­нуться к религии предков.

Созванный в начале 1946 года собор униатского духовен­ства единогласно принимает решение о полном разрыве с Римом и к этому же призывает верующих. Униатская церковь умирает, умирает через год после смерти своего вернейшего заступника...

Это была смерть исключительно безболезненная; не было замечено ни одного случая «мученичества» или хотя бы даже протеста. Выяснилось, что пациент умер задолго до того, как была констатирована его смерть.

Так бесславно погибла рожденная изменой церковь.

1948

АПОСТОЛ ПРЕДАТЕЛЬСТВА

«Мы видим распятым на кресте все, чем мы владеем».

Такими словами встретил примас-кардинал Венгрии Минд­сенти аграрную реформу и закон о национализации тяжелой промышленности в Венгрии.

В декабре 1945 года, когда уже окончательно назрел вопрос о провозглашении Венгрии республикой, кардинал обращается к правительству с письмом, написанным в тоне ультиматума.

«Мне стало известно, что национальное собрание в ближай­шем будущем имеет намерение поставить на повестку дня кон­ституционные реформы и закон об объявлении республики. Если это соответствует действительности, тогда я, пользуясь государ­ственным правом венгерских кардиналов, которое существовало на протяжении девятисот лет, выражаю свой протест».

Таким властным тоном разговаривали когда-то только абсо­лютные монархи со своими министрами. В 1945 году католиче­ский кардинал Йожеф Миндсенти намеревался разговаривать именно так с народным правительством. Что это — зазнайство? Мания величия?

Ни то, ни другое. Кардинал Миндсенти, примас Венгрии, архиепископ Эстергомский и прочая и прочая говорил здесь не только от своего собственного имени, от имени «обиженного» реформой владельца восьмисот двадцати пяти тысяч хольдов земли. Его устами говорила вчерашняя Венгрия, Венгрия знат­ных и необузданных феодалов, привыкших на костях и крови венгерского и других народов строить свою сомнительную славу и свое несомненное богатство.

В начале 1945 года Советская Армия освобождает Венгрию, и власть в этой стране переходит в руки народа. Реакция не­истовствует, она пускается на авантюристические махинации, надеясь, что с помощью англосаксонских протекционистов ей удастся восстановить феодально-буржуазный строй. Однако все ее соглашения заканчиваются, как правило, на скамье подсу­димых. Подняться выше этой скамьи реакционным деятелям никак не удавалось: пробужденный к жизни венгерский народ сметал их со своего пути.

Тогда на первом плане появляется Миндсенти. Чего не сде­лали гражданские диверсанты, то, как полагали недобитые реак­ционеры, сделает диверсант в епископской митре, которого под­держивает Ватикан, католическая церковь и вековые традицион­ные суеверия, которые, словом, помогут кардиналу овладеть настроениями и мыслями масс, а потом толкнуть эти массы против народного строя, против победившей народной демократии. Это была спекуляция большого масштаба.

И Миндсенти действует и действует с каждым разом все сме­лее и нахальнее. Он сыплет, будто с рукава, пастырскими лис­тами, а его подвластные и сторонники зачитывают эти анти­государственные прокламации с амвонов, печатают их в католи­ческих газетах, распространяют в виде листовок, ватиканское радио передает их по радио. Малоизвестный ранее кардинал ста­новится героем дня на страницах американской и английской прессы, очарованный папа шлет ему благословение за благо­словением. Подбадриваемый похвалами Уолл-стрита и Ватикана, Миндсенти лезет с ногами на стол. Всякое мероприятие пра­вительства наталкивается на живое препятствие в лице рас­поясавшегося кардинала.

Когда протесты не дают результатов, кардинал пускается на' угрозы. Угрожает правительству, угрожает народу. Убедившись, что народ в своей массе идет за правительством, поддерживает его, питает к нему доверие и любовь, Миндсенти, с Библией в ру­ках, грозно провозглашает:

«По святому писанию, проклят тот, кто верит в людей».

Однако «легальной» деятельностью Миндсенти не ограни­чивается: он плетет паутину тайных интриг, соглашений и заго­воров. Возлагая все надежды на третью войну, он пытается при­близить ее и с этой целью устанавливает связи с поджигателями, находящимися за границей. Верный традициям своих предшест­венников, он мечтает о восстановлении в Венгрии монархии во главе с габсбургской династией. И не только мечтает: тайно кардинал делает серьезные шаги для ее реставрации.

Уже через несколько дней после освобождения Будапешта Миндсенти просит графа Паллавичини поехать во Францию, где в то время находился Отто Габсбург, и заверить этого неудачного кандидата в монархи в безграничной преданности Миндсенти династии Габсбургов. Граф выполнил поручение кардинала. Отто поблагодарил и заявил о своем горячем желании как можно скорее встретиться с верным кардиналом.

Между ними завязывается переписка, причем роль посред­ника берет на себя бельгийский кардинал ван Рой. Отто Габсбург шлет в Эстергом слова утешения и ободрения, а кардинал в ответ отсылает ему информации сугубо шпионского характера, которые из рук Отто направляются в закоулки американской разведки.

Но в письмах всего не скажешь, потому назревает необхо­димость встретиться с глазу на глаз. В августе 1947 года Минд­сенти заявляет о своем желании поехать в Канаду, где должно было произойти торжественное празднество в честь девы Марии. Кардинал выезжает за океан, однако его архикатолическое сердце полонила не столько дева Мария, сколько вдова экс-императора Австрии и экс-короля Венгрии — Зета. Он сходится с тог­дашним духовником Карла Габсбурга, нью-йоркским священ­ником Палом Жамбоки, и тот устраивает ему встречу с често­любивой Зетой. Длительная беседа закончилась обоюдным бла­гословением.

Затем наступила пора встретиться и с ее сыном Отто.

Двадцатого июля Миндсенти инкогнито прилетает в Чикаго. На аэродроме его ожидает машина чикагского епископа. На другой день гостеприимный епископ везет кардинала далеко за город в один из живописных монастырей, за стенами которого его ждет Отто Габсбург.

После горячих приветствий разговор приобретает деловой характер. Ссылаясь на информации из «богоугодных источни­ков», Отто заверяет кардинала, что обострение отношений между великими державами вскоре приведет к войне и что после войны ответственные круги США с радостью будут приветствовать восстановление габсбургской монархии. Между Отто и Миндеенти нет ни малейшего расхождения во взглядах: война, только война решает их планы.