Руина, Мазепа, Мазепинцы

известно, что Рославец приказал бить перед церковью дубинами

священника и притом в тот самый день, когда священник служил

литургию. Я писал Рославцу, чтобы -он просил у архиепископа

прощения, архиепископа же письменно просил, чтобы он положил

милость на Рославца и разрешил от клятвы. Рославец мое

благорасположение ни во что поставил и злословил меня. Дивно мне, что Рославец задумал мне учинить зло, когда я был всегда с ним

хорош и обещал не сменять его с полковничьего уряда.

Алмазов сказал: Рославец учинил так своею дуростью. Буде

возможно, ты бы, гетман, простил его, а он тебе учинит

послушание. Только я это от себя говорю и советую, а великий государь

в наказе не велел мне так тебе говорить>.

На самом деле у Алмазова в наказе велено было так говорить; но как будто от себя. Гетман на это отвечал: - Хотя бы ‘Рославец учинил мне и большую досаду, я бы ему

отпустил, а такого дела нельзя отпустить, потому что Рославец

говорил, что у него в том деле много советников, и будто-^еня на сей

стороне Днепра не любят и гетманом иметь не хотят. Пусть

старшины разберут это дело по нашим войсковым правам и допросят

его, какие у него были советники и кто не любит меня и гетманом

иметь не хочет? Не только у нас есть плуты и своевольники, много

их и в других странах, и у вас в великороссийских городах есть

они; только у вас все под страхом пребывают, а у нас в

малороссийских городах вольность. Кабы не было мне государской

милости, то у нас бы на всякий год было по десяти гетманов.

Прощаясь с Алмазовым, Самойлович вручил ему-грамоту в

Приказ, в которой просил прислать Рославца на войсковой суд

всех старшин, и вместе с нею дал Алмазову для передачи

Рославцу письмо такого содержания:

308

<Рославец! Что это пришло тебе? Без всякой данной от нас

причины,, сверх ожидания моего и всех украинских людей, учинился ты нам противником, направился туда, куда не должен

был ехать, и дерзнул без стыда и страха Божия оговаривать нас

пред,царским престолом в том, чего нам и не грезилось! Не

думаю, чтоб сам собою ты затеял такое шалопутное дело. Кто-то

подал тебе в том совет. По чьим возбуждениям ты схватился за

такое малоумие? Исповедай все по святой правде перед синклитом

царского величества, и тебе самому будет легче. Прежде

желательный тебе Иван Самойлович, гетман Войска Запорожского>.

Рославец, получивши это письмо, подал в Приказ челобитную, в которой приносил раскаяние и сознавался, что прогневил

гетмана и архиепископа Лазаря, но уверял, что поступал так без

злого умысла и без хитрости, единственно от страха не поехал

к ним, а убежал в Москву. Он умолял государя написать к

гетману и к архиепископу о прощении ему вины против того и

другого. По этой челобитной послана была прямо к гетману

царская грамота, в которой говорилось уже от имени царя то, что

прежде Алмазов советовал как бы лично от себя: чтоб гетман

простил преступление Рославца в уважение к его слезному

раскаянию. Но эта грамота посылалась уже разом при отправке

самого Рославца, которого велено было везти к гетману в оковах за

крепким караулом из московских стрельцов. Гетман, давши ему

прощение, должен был написать к архиепископу, чтоб и тот

поступил так же милостиво с виновным1.

10-го сентября вывезли из Москвы скованного Рославца. Разом

поехал и Алмазов для передачи преступника гетману. Алмазов не

* При отправлении Рославца взяты были у него вещи, находившиеся

при нем в Москве: шкатулка польская с четырьмя мешками, наполненными деньгами: орлянками, польскими ортами, чехами и левками; другая

шкатулка с чехами и рублями; третья с письмами. Сундучок с платьем: ферезея алая, суконная на рысях, пять кафтанов, два бархатных

вишневого и червчатого цвета; два покрытые атласом и байберековою тафтою

с золотою нашивкою и один суконный червчатый кафтан на куницах.

Чемодан с восемью кафтанами суконными, цвета коричневого и черного, тафтяной белый, атласный зеленый и камчатный лазоревый кафтаны на

белках, один изуфреневый (?.) кирпичного цвета, и два кафтана объя-

ринных на соболях, один цвета вишневого, другой зеленого; четыре

польские книги; лубяная коробочка с порохом, два седла немецкие, окованные

серебром по краям, три узды, оправленные серебром, два саадака, две

сабли оправленные, две простые, девять пищалей и в том числе четыре

винтовки, три крашенинных палатки. Сверх того, бил челом Рославец, что Солонина, приехавши в Москву, отнял у него насильно образ

Воскресенья Христова, золотую панагию в 140 червонцев, два суконных

кармазинных кафтана, один коричневого, другой голубого цвета. Солонина

воспользовался пребыванием своим в Москве,, чтобы выпросить

подтверждение гетманских универсалов на пожалованные ему маетности в Ос-

терском повете - села: Евминки, Боденки, Кряжева, Воропаева, а в Ко-

зелецком - село Вовчаки.

309

застал гетмана в Батурине, но от гетманского наказного услыхал

радостную весть, что Дорошенко, наконец, добил великому

государю челом и сдал Чигирин. Алмазов поехал в Переслав, прибыл

туда 2-го октября, застал там гетмана и подал царскую грамату, где говорилось о помиловании Рославца.

Гетман прочитавши грамоту, сказал:

<Без указа великого государя я Петра Рославца не только смер-

тию казнить не буду, но и-никакого наказания не учиню ему.

Только теперь новое открылось у нас. Был у Рославца тайный

совет с протопопом Адамовичем и нежинский протопоп-

списывался с Дорошенком, советуясь как бы меня погубить, а гетманом

на обеих сторонах быть Петру Дорошекку. Теперь как Дорошенко

с себя гетманство снял, его генеральный писарь Воехович мне

все открыл и сказку на письме подал: присылал Адамович боро-

вицкого козака Дубровского и передавал через него, что на левой

стороне желают гетманом иметь Дорошенка, а меня не хотят, и

знатные особы с ним,, протопопом, в соумышлении: полковники: стародубский Рославец, переяславский Дмитрашко Райча, при-

луцкий Горленко и бывший генеральный писарь Карпо Мокрие-

вич. Обещали они с Самойловичем поступить так, как Дорошенко

прикажет: либо убить, либо учинить ему то, что Многогрешному.

На том целовал протопоп крест и отдал крест этот козаку для

передачи Дорошенку. Дорошенко, добивши челом великому

государю, мне сам все это рассказал и крест этот мне передал>.

На другой день, 3-го октября, Алмазову было передано

письменное показание Воеховича, и Алмазов говорил Рославцу: <повинись, скажи правду! гетман вину твою тебе отпустит>.

- Ничего я не знаю, - говорил Рославец, - с протопопом

совета не держал, с Дорошенком не ссылался.

Привезли Рославца караулившие^ его в дороге стрельцы перед

гетмана. И Алмазов пришел к гетману. С гетманом находились

все генеральные старшины, кланялись Алмазову, благодарили

царя за милость, оказанную присылкою Рославца, а гетман после

того, обратившись к Рославцу, сказал:

<Не так ты, Петре, учинил, как обещал на первой и на второй

раде великому государю служить, а мне всякого добра хотеть и

ни на какие советы не поддаваться. Я надеялся, что такого другого

приятеля, как ты, мне и не было, а ты за мою добродетель хотел

меня сгубить; но видишь Бог мздовоздаятель не помог тебе!>

- Я, - говорил Рославец, - в совете с нежинским протопопом

не был и дел никаких не знаю. В том только перед тобою виноват, что поехал в Москву без твоего отпуска и ведома, а сделал я это

оттого, что боялся черневой рады, чтоб на ней меня не убили.

Рославец повалился на землю, лежал распростершись, рыдал

и просил помилования.