Что нам в них не нравится

В.В. Шульгин

«Что нам в них не нравится?»

Предисловие

В газете «Последние Новости» от 29 мая 1928 года за подписью С. Литовцева напечатана статья под заглавием «Диспут об антисемитизме», в каковой статье, между прочим, говорится следующее:

«Быть может, и действительно наступила пора подвергнуть вопрос об антисемитизме публичному обсуждению. Русская эмиграция решает для себя много вопросов, связанных с будущим России; она имела бы все основания уделить некоторое внимание вопросу об русско-еврейских отношениях. В правильной постановке этого вопроса русские должны быть заинтересованы не меньше евреев. В начале двадцатых годов эмигрантский антисемитизм носил прямо-таки болезненный характер — это была своего рода белая горячка. В то время спорить об антисемитизме было занятие совершенно бесплодное. Теперь зарубежный антисемитизм несколько, как будто, приутих. Люди едва ли изменились; изменились, по-видимому, внешние условия жизни, несколько остыли бушевавшие страсти. Мечи не перекованы в орала, но покоятся в ножнах. Русские и евреи в эмиграции теперь — как выражаются англичане, on speaking terms: спороспособны. С другой стороны, жизнь предложила достаточно серьезный предлог для беседы об антисемитизме. В России в настоящее время гуляет на просторе одна из сильных, периодически подымающихся волн юдофобства. Отчего не поговорить об антисемитизме в Советской России?..

Но для того, чтобы беседа была плодотворна и действовала бы оздоровляюще, было бы необходимо привлечь к спору несколько честных людей, которые возымели бы мужество объявить себя антисемитами и чистосердечно объяснили бы, почему они антисемиты, не ссылаясь при этом на «проекции юдаистического мессианизма», до которых сто одному из ста антисемитов решительно нет никакого дела… Просто, без лукавства, сказали бы: «Мне не нравится в евреях то-то и то-то…» А вместе с ними должны бы выступить несколько не менее искренних евреев с ответами: «А в вас нам не нравится то-то и то-то…» Можно быть абсолютно уверенным, что такой честный и открытый обмен мнений, при доброй воле к взаимному пониманию, принес бы действительную пользу и евреям, и русским — России…»

Так как я, можно сказать, двадцать пять лет дожидался такой именно, со стороны евреев, постановки вопроса; и так как, с другой стороны, я получил, через посредство журналиста С. И. Левина, от инициаторов диспута об антисемитизме, диспута, состоявшегося в Париже 27 мая 1928 года, приглашение выступить на сем диспуте, чего я, однако, не сделал за невозможностью прибыть в Париж, — то, по сим двум вышеизложенным причинам, я полагаю: надлежит мне, выражаясь высоким штилем, поднять перчатку, брошенную С. Литовцевым; то есть надлежит мне, присвоивши себе звание «честнаго человека», во всеуслышание и «просто, без лукавства», как того требует С. Литовцев, изъяснить: что нам (т. е., собственно, мне) в них (т. е. в евреях) не нравится.

Если я говорю, что ждал такой постановки вопроса (со стороны мыслящих евреев) двадцать пять лет, то я отнюдь не преувеличиваю. Отзвуки старого «вопроса-понимания» звучат и сейчас. Они есть и в статье С. Литовцева, несмотря на все его доброе желание (каковое приветствую) перейти на новые рельсы.

В самом деле: почему нужно «иметь мужество» для того, чтобы объявить себя антисемитом? С. Литовцев, конечно, не замечает, какая старинная мелодия выглянула из-под этой его обмолвки. Почему не надо иметь мужества, чтобы объявить себя, ну, скажем, например, англофобом? Или — галло-ненавистником? Или — супротивником германизма?

Да потому, что в нынешнее время, можно сказать — до отвращения, предоставляется каждому ненавидеть то племя, которое досадило данному эмигранту по принадлежности; а особо-избранным, «широким русским натурам», разрешается грызть десятка два наций; а то и вообще все существующие на земле народы. Кроме одного.

Какого? Нужно ли говорить, что этот народ — евреи, которых почему-то называют семитами. Арабы — тоже семиты. Но никто не мешает никому быть арабофобом, ежели бы такой оригинал объявился. А вот, чтобы открыто объявить себя антисемитом, по мнению С. Литовцева, надо обладать мужеством.

Я думаю, что это только отзвук старого. Сейчас, в русской эмиграции, пожалуй, скорее надо иметь мужество, чтобы объявить себя филосемитом. Времена сильно переменились. Если бы иной «деятель» мог с достаточной силой воскресить свои собственные былые настроения, этак, скажем, довоенные, и с этакими настроениями окунуться сегодня в русскую эмиграцию, то таковой человек разодрал бы свои одежды и посыпал бы голову пеплом.

Но, действительно, раньше гак было. Раньше, если человек говорил, что он антисемит, то это в известных кругах означало: негодяй или психопат. Меня лично честили и тем и другим. Впрочем, я научился переносить обе клички с полнейшим равнодушием, твердо зная, что «близок час торжества моего…». И сейчас он, час, наступил.

И я торжествую… Я «чистосердечно», «просто, без лукавства», торжествую. Как?! Можно быть антисемитом и «честным человеком»?! Просто не верится. Но это написал Литовцев, публицист-еврей, которого я очень хорошо помню по Государственной Думе и который, вероятно, тоже — «просто, без лукавства», сначала считал меня злодеем, а потом маньяком. А теперь?

Теперь на диспуты приглашают, и, по-видимому, поняли, что

Простые истины не скоро усваиваются. Но если вправду С. Литовцев (и, надо надеяться, известное количество других евреев), наконец, поняли, что быть можно честным человеком и думать… о вреде когтей, то, действительно, как это ни невероятно, вопрос переносится в ту плоскость, где евреи и русские становятся «спороспособными».

Итак, будем спорить…

Но, собственно говоря, я не собираюсь спорить. Я только, согласно приглашению С. Литовцева и заглавию сей книги, хочу честно, в качестве честного человека (квалификацией этой неимоверно горжусь, ибо только что, вот-вот, как ее получил) открыто заявить, почему они, то есть евреи, и в каких смыслах, «нам не нравятся».

При этом я должен тотчас же пояснить: я не говорю ни от какой партии, фракции, союза, землячества, ни от какого явного объединения, ниже тайной организации. Все таковые за бытность в эмиграции я растерял. Нигде ничем не состою. Сочувствую детищу покойного Врангеля — Общевоинскому Союзу; в случае надобности, стал бы сему Союзу помогать по мере сил; но не имею ни претензии, ни возможности излагать взгляды и мнения и этой организации. Говорю только от себя лично.

Итак, я — антисемит. «Имею мужество» об этом объявить всенародно. Впрочем, для меня лично во всяком случае никакого нет тут мужества, ибо сто тысяч раз в течение двадцатипятилетнего своего политического действования о сем я заявлял, когда надо и не надо. Но раз этого сейчас требуют, то, конечно, я должен.

При этом прошу обратить внимание, что я не какой-нибудь антисемит — недозрелый. Известно, что в 1917 году появились у нас мартовские эсэры. Так вот с их легкой руки, то есть начиная с февральской революции, появились у нас антисемиты не только февральские и мартовские, а на все двенадцать месяцев в году. Так я не такой. Я антисемит — «довоенный».

Об этих «месячных» антисемитах поговорим позже. О них можно сказать, впрочем, как говорил Некрасов: «Порвалась цепь великая, порвалась и ударила, одним концом по барину, другим по мужику».

Да. И русские баре, и русские мужики стали одинаково повторять на все лады слова Достоевского: «Жиды погубят Россию».

Но так как сие есть преувеличение и они ее все же не погубят, как уже теперь видно, то отложим пока сию гиперболу.

Итак: что нам в них не нравится?

Откровенно говоря, больше всего нам в них не нравилось то, как они к этому относились, т. е. к тому, что они нам не нравились. Они, можно сказать, совершенно в этом вопросе были невменяемы. И вот почему было совершенно невозможно с ними об этом разговаривать. С. Литовцев, вместо шаманских заклинаний, которыми обыкновенно встречали членораздельную речь даже вполне благоразумного антисемита, заговорил, наконец, человеческим языком, — не озорно и не лаяй. Этим обстоятельством значительно утишается «ненравленье» в направлении С. Литовцева и тех, кто, как он, способны беседовать, а не только брызгать раздраженными, до последней степени желчи, чернилами.