Жертвоприношение Андрея Тарковского
Жертвоприношение Андрея Тарковского читать книгу онлайн
Книга посвящена жизни и творчеству Андрея Тарковского (1932-1986), великого кинорежиссера, узнавшего и прижизненную славу, и горький хлеб изгнания. Это первая попытка свести воедино художественный и личный опыт создателя "Андрея Рублева", "Зеркала", "Ностальгии". В своих размышлениях автор опирается на собственные многолетние изыскания, а также на множество документов, писем, воспоминаний.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Спрашивают: Тарковского так любили на Западе, почему же складывается впечатление, будто он бежал от этого Запада, по крайней мере в своем кинематографе? Впечатление более чем справедливое. И в "Ностальгии" и в "Жертвоприношении" герои Тарковского устремляются прочь от западных красот, бегут от комфортабельного Запада, как из города мертвых. И это не только художественный образ. Вспомним еще раз. Уже сняв "Ностальгию", мастер писал в дневнике: "Я пропал. В России жить не могу, но и здесь не могу тоже".
Странно, что этих слов никто не услышал. Не услышал сути. Ни в русском опыте, ни в опыте Италии или Швеции Тарковский жить не хотел - не было этого влечения жить. дневниках тех лет непрерывные фиксации плохого самочуствия, усталости, дискомфорта. И дело не только в том, жили с Ларисой как перекати-поле. Сам внутренний стиль был у Тарковского в некотором смысле пережидающий. Словно бы он ждал, что его позовет труба Востока, волшебная даосская флейта, или флейта Кришны, или просторы дзэнских гор*.
* Дневник 1983 года ("Ностальгия" уже снята) пестрит цитатами из индийских древних книг, но особенно из "Бхагавадгиты". Вот некоторые выбранные Тарковским места из Гиты.
"О каком бы состоянии бытия ни помнил человек, оставляя свое тело, этого состояния он и достигнет непременно".
"Тот, кто победил свой ум, уже достиг Верховной души, ибо он обрел умиротворенность".
"Неудачливый йог (йога здесь - духовная дисциплина, конечная цель которой - Просветление. - Н. Б.) после многих и многих лет счастливой жизни на планетах, где обитают праведные существа, рождается в семье добродетельных людей или же в богатой аристократической семье. Или, если он потерпел неудачу после долгих занятий йогой, он рождается в семье трансценденталистов, мудрость которых несомненно велика. Разумеется, такое рождение редко кому достается в этом мире".
Отар Иоселиани так вспоминал свое общение с Тарковским на Западе: "Он постоянно говорил мне, что здесь царит некая примитивность мышления, мелкобуржуазный склад ума, которого он не переносит. Он становился все печальнее и в заключение сказал, что на земле нет рая и что человек рожден, чтобы быть несчастным. С самого начала он осужден на несчастье, страдания и печаль".
"2 июня 1983. Возвратился из Милана. Совсем обессилел. Встречался с Аббадо (по поводу постановки оперы Мусоргского "Борис Годунов" в "Ковент-Гарден". - Н. Б.). Натолкнулся на пару хороших идей. Но я устал, совсем без сил. У нас нет квартиры. Нам нужно работать, принимать какое-то решение. Как-то действовать. Но я ничего не делаю. Чего-то жду".
Уже в 1986-м (то есть на последнем году жизни) его как-то спросили: "Как вы решили проблему своего "я" на Западе?" Тарковский: "Пока никак. Для меня привлекательнее восточная цивилизация с ее обращенностью внутрь человека, желанием раствориться, а не западное стремление агрессивно заявлять о своих чувствах как о чем-то важном. Я не то что завидовал, я всегда испытывал на себе сильное влияние и обаяние восточной культуры, где человек как бы отдавал себя в дар всему сущему. На Западе другая философия - самоутвердиться и обратить на себя внимание. Мне это всегда казалось ужасно раздражающим и очень наивным, животным. Философия Востока всегда действовала на меня магически и с каждым годом притягивает все больше".
А вот последние абзацы "Запечатленного времени": "Как хочется иногда отдохнуть, поверив, отдав, подарив себя концепции, чем-то похожей, ну, скажем, на Веды. Восток ближе к Истине, чем Запад. Но западная цивилизация съела Восток своими материальными претензиями к жизни.
Сравните восточную и западную музыку. Запад кричит: Это я! Смотрите на меня! Послушайте, как я страдаю, как я люблю! Как я несчастлив, как я суетлив! Я! Мое! Мне! Меня!" Восток ни слова о самом себе! Полное растворение в Боге, Природе, Времени. Найти себя во всем! Скрыть в себе все! Таоистская (даосская) музыка, Китай за 600 лет до Рождества Христова..."
Тарковский говорит здесь о музыке, которую он положил в основание своей "Ностальгии". Поскольку и весь фильм - неотступная греза о Востоке, если хотите - о гималайском бескрайнем просторе, тишине и одиночестве. Что за странный русский! Западным "ключом" секрет faro "отсутствия в присутствии" не открыть (Эуджения: "Тебя словно бы и нет"). Горчаков так отрешен, что может показаться, будто он грезит наяву. Но это не так. Он отрешен, ДО при этом исключительно внимателен к происходящему - к сущностно происходящему. Он видит и слышит каждую вещь, он ощущает в них время. Он замечает каждый нюанс в жилище Доменико и внутреннюю географию самого хозяина и откликается на каждую "духовную вибрацию", от чего бы и от кого бы она ни исходила. В этом смысле он гениально "диалогизирует" окружающий мир, воспринимая его как часть себя. И в то же время он почти совершенно недоступен общественным шумовым эстетическим эффектам.
(2)
Чем ближе, отважнее и точнее подходил Тарковский в своих картинах к своей собственной "потусторонней" сути, тем точнее и гармонически-стройнее становились его картины в художественном плане. "Ностальгию" он с полным основанием воспринимал как свой шедевр.
В разговоре с Ю. Кублановским (1984 год): " - "Ностальгия" - самый любимый и кажется мне лучшим, исходя из моей концепции "фильма" как такового - как... жанра.
Во-первых, потому, что, быть может, это моя пока единственная картина, в которой сценарий лишен какого бы то ни было самодовлеющего значения. Даже в "Зеркале" - фильме, очень непоследовательно, так сказать, смонтированном, в котором, по существу, не было единого сюжета, кроме самой хронологии человеческой жизни (правда, это весьма сильное формообразующее драматургическое начало), сценарий играл большую роль, чем в "Ностальгии". В "Ностальгии" сюжет практически ничего не значит: ведь ничего не происходит вплоть до эпилога картины, где гибнут оба героя, - но это совершенно неожиданно как для зрителя, так, если угодно, и для самой драматургии. Поэтому не стоит говорить, что "Ностальгия" четко выстроена в драматургическом плане. Как скульптору необходима проволочная арматура для лепки, так - только в этой функции - существует в "Ностальгии" драматургия: чтобы все держалось и обрастало плотью.
- Значит, вы в некотором роде импровизировали, когда снимали?
- Нет, не импровизировал, "Ностальгия" строго продумана. Но не драматургически, а чисто кинематографически. Картина, по-моему, очень проста, в ней нет никаких сложностей, и, что особенно важно, она скромна, даже скупа по художественным средствам. Правда, если бы все действие происходило в одном месте, было бы, пожалуй, еще лучше. Эту задачу я постараюсь выполнить в своем следующем фильме: так сказать, соблюсти единство места и времени.
Еще мне нравится, как "Ностальгия" снята: операторская работа удовлетворяет меня полностью, без оговорок. Меня устраивает, как движется камера, в каком виде присутствует, свет в картине. Я ценю рамки (кстати сказать, довольно аске- тические), в которых осуществлен этот фильм".
Тарковский был изумлен адекватностью передачи в кадре своего личного экзистенциального состояния:
"...Когда я впервые увидел весь отснятый материал, фильма, то был поражен неожиданной для меня беспросветной мрачностью представшего зрелища. Материал был совершенно однороден по своему настроению и тому состоянию души, которое в нем запечатлелось. Я не ставил перед собою специально такой задачи, но симптоматическая для меня уникальность возникшего феномена состояла в том, что независимо от моих конкретных частных умозрительных намерений камера оказалась в первую очередь послушна тому внутреннему состоянию, в котором я снимал фильм, бесконечно утомленный насильной разлукой с моей семьей, отсутствием привычных условий жизни, новыми для меня производственными правилами, наконец, чужим языком.