Десять покушений на Ленина. Отравленные пули

Арестованных отправили в Варшаву, в распоряжение 2-го отдела польской контрразведки. Здесь Семеновым и Богдановой занялись всерьез: точная экспертиза определила, что их документы — фальшивые, а изготовлены мастерски.

Время военное — красным разведчикам грозил расстрел. Семенов решил использовать последний шанс…

В Польше Семенов не исключал встречи с Савинковым, которого хорошо знал. Теперь он решил использовать знакомство с Борисом Викторовичем и заявил польским контрразведчикам, что Савинков может гарантировать его лояльность к Польскому правительству и подтвердить, что ои не "большевистский шпион", а непримиримый противник Советской власти.

— Назовите еще раз фамилию вашего знакомого.

— Савинков.

— Борис Викторович?! Мы не ослышались? Вы не шутите?…

— Мне сейчас не до шуток. — ответил Семенов. Тюрьма — не пикник. "Стенка" — не берег Женевского озера.

Контрразведчики громко расхохотались.

— Если пан Савинков поручится за вас — "стенка" не понадобиться…

Семенов ждал… Захотят ли контрразведчики сообщить о нем Савинкову? Приедет ли Борис Викторович? Возможно, пошлет секретаря? Кто у него секретарь? Ах, да, в Реввоенсовете о нем упоминали — Смолдовский. Если он — удача. Приятелем был в эмиграции. Всегда ладили, понимали друг друга.

Семенов стал готовиться к поединку с Савинковым. Впервые он его встретил в эмиграции. Шапочное было знакомство и все же… Потом Петроград. Здесь встречались частенько. Вполне дружески. Семенов состоял тогда членом комиссии Петроградского бюро ЦК ПСР. Был председателем комиссии бюро исполнительного Комитета Петроградского Совета Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов. Совместные поездки на фронт — сблизили. Да и по хватке, по характеру они чем-то напоминали друг друга. Только Семенов был значительно моложе. Он только-только входил во второй эшелон эсеровской элиты, а Савинков давным-давно представлял ее на самых высоких постах до и после Февральской революции.

Семенов тоскливо смотрел в "копеечное" окно тюремной камеры. Мутное пятно. Серый клочок неба. Серый… Серые… Мелькало что-то далекое, полузабытое… Слова "серый", "серые" когда-то имели для него иной смысл. "Серыми" назывались социалисты-революционеры, а социал-демократы — "седыми".

Как это было давно! И было ли? Муторно, ох как муторно на душе. Газет читать не дают… На допросы не вызывают. И от Савинкова — никаких известий… Семенов всегда немного завидовал Борису Викторовичу. Завидовал по-хорошему. Знал его жену — дочь писателя Глеба Успенского — Веру Глебовну, которая в порыве откровенности говорила:

— Борис лучше, чем его слова.

Блестящий рассказчик и собеседник, Савинков писал недурные стихи. Умел очаровывать окружающих. Слыл знатоком Маркса. Русская интеллигенция тогда болела социализмом. Савинков тоже причислял себя к "больным".

Семенову импонировало, что во всех террористических акциях Савинков играл первую скрипку. Часто рисковал жизнью. Казалось, что она у него не одна, а десять. Великолепно владел собой. Не давал волю чувствам. Оставался спокойным, приветливым к подчиненным, в деле — строгим. Принимал, как должное, удачи. Легко переносил промахи, считая их временными. Семенов в чем-то даже подражал Савинкову. Ему, как и Борису Викторовичу, за какое бы дело он ни брался — везло. Совершая террористические акты гибли Созонов, Каляев, уходили в небытие Герщуни и Азеф, а Савинков оставался, как однажды назвал его Виктор Чернов, "кавалергардом революции". Не забывал старого девиза эсеров? "В борьбе обретешь ты право свое!"

Больше всего Семенова поражало в Савинкове умение перевоплощаться из лакея в министра, из немца в англичанина, из офицера в купца, из чиновника в парикмахера, из крестьянина в рабочего. Он быстро "вживался" в избранный для боевой акции образ. Готовясь убить министра внутренних дел Плеве, Савинков снял шикарную квартиру в Петрограде и поселился там под видом богатого англичанина с "женой" — красавицей — эсеркой Дорой Бриллиант, с "лакеем" Егором Созоновым и "кухаркой" — старой революционеркой Прасковьей Ивановной — Волошенко. Все отлично играли свои роли, но лучше и талантливее всех — Борис Савинков. И это в значительной степени обеспечило успех террористического акта — Плеве был убит.

Шли годы. Савинков и Семенов оставались в одной партии социалистов-революционеров. Боролись с самодержавием, а на идейном фронте — с Владимиром Ульяновым-Лениным и созданной им партией большевиков. Правда, в 1907 году из-за разногласий с эсеровским руководством, Савинков вышел из партии. В 1911 году уехал за границу и объявил себя "независимым" социалистом. Во время первой мировой войны стал активным оборонцем и даже вступил во французскую армию, чтобы сражаться против Германии.

Семенов был убежден, что Савинков не случайно объявил себя "независимым социалистом". Террор умирал, и он не хотел присутствовать на его похоронах. Гроза самодержавия — партия эсеров мельчала. Члены ЦК ПСР колебались. Плелись в хвосте у кадетов, Жили конституционными иллюзиями. В ночь на 10 апреля 1907 года была арестована группа боевиков, готовившая, покушение на Николая II. ЦК партии эсеров заявил, что их партия не имеет к покушению никакого отношения…

Семенов потер лоб. Шаблонная фраза. За нее ЦК партии социалистов-революционеров прятался как за бетонную стену.

Савинков покинул партию, которой уже не боялось самодержавие. Медленно, со скрипом, но она переходила на службу либеральной буржуазии. Над партией эсеров уже иронизировали в царских дворцах и хоромах, в канцеляриях министерств и Департаменте полиции. Дошло до того, что газеты, комментируя сложившиеся между кадетами и эсерами отношения, изображали либерала, почтительно склонившегося перед монархом со словами: "Ваше величество! Дайте конституцию, а то эсеры стрелять будут!"

Савинков объявил себя "независимым социалистом". И опять был на пьедестале, воздвигнутом им самим.

В Россию "независимый социалист" Савинков вернулся в начале Февральской революции. Активно включился в политическую борьбу на стороне Временного правительства. Керенский назначил его комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте, а затем управляющим военным министерством.

Октябрьскую революцию Савинков встретил враждебно. Совершил целый ряд тягчайших преступлений против Советской власти. Для спасения Временного правительства пытался поднять казачьи полки в Петрограде. В первом часу ночи пошел в Совет союза казачьих войск, членом которого состоял. Ему удалось убедить представителей казачьих: полков и военных училищ собрать небольшую вооруженную силу, чтобы попытаться дать бой осаждавшим Зимний дворец большевикам. 0днако в два часа ночи Зимний пал. Членов Временного правительства арестовали.

Но Савинков не растерялся. Переодевшись рабочим, пробрался к генералу Краснову, идущему с казаками на Петроград. Там он застал в панике верховного главнокомандующего Керенского. Тщетно пытался побудить его к активным и решительным действиям. Керенский же не верил уже никому. Все надежды возлагал только на свое ораторское искусство. Обозленный Савинков согласился с монархическим ядром казачьего офицерства на арест главковерха. Но его спасли Абрам Гоц и Григорий Семенов. Красновские войска потерпели крах, а самого генерала арестовали и доставили в Смольный.

С первых шагов Октябрьской революции Савинков стал ее убежденным противником. Глубокая, ярая ненависть к "толпе", к "массам", к их защитнице — Советской власти — заслонила в глазах Савинкова высокую правду принципов нового строя, его идеалов, он лихорадочно искал силы, способные выступить против рабочих и крестьян. Такие силы он нашел у Корнилова и у контрреволюционного казачества на Дону.

"Почему же я тогда пошел к Каледину и Корнилову? — спрашивал Савинков. — Что же мне было делать: один бороться не мог. В эсеров я не верил, потому что видел их полную растерянность, полное безволие, отсутствие мужества… А кто боролся? Да один Корнилов! И я пошел к нему".