Об Ахматовой

21/VII

Дорогой Николай Иванович!

Если письмо – косыночка, то оно записка1. Письмо будет потом. А сейчас едет Наташа Вишневская. Утро. Еще не проснулась. Болит живот. Жарко. Луна была ночью совершенно непристойная – красная и круглая. День предстоит страшный.

Я никогда не буду в Москве. Я буду жить в Средней Азии. Наши пиры были прекрасны, но они не повторятся. Понимаете ли вы, сколько сосисок мы не доели? А кофейно-шоколадное драже – дорогое? И вино – в случае приезда друзей… Вчера был Евг. Шварц. Он видел вас в Москве. Говорит, что вы хорошо выглядите, веселы и даже элегантны. Есть ли дыра на брюках? Целую вас.

Надя

Я вам дарю Наташу в подруги для пиров. Она чудная. Я ее очень люблю. Напишите мне.Надя

Передано с оказией. Помета Н.Х.: «1943?1944?»

Тогда же Н.Х. написала и А.А.: «Милый Николай Иванович, наш (то есть Надин и мой) друг Наталья Александровна Вишневская передаст Вам это письмо и расскажет о нас всё, что Вам будет интересно узнать. Я опять хвораю – нет сил подняться, а быть в Москве нужно и хочется. В мае я послала Вам несколько писем с Познанской, Ася отвезла Вам мою книгу. Вероятно, Вы молчите, потому что ждете моего приезда. Сейчас узнала Римские новости. Каково? Хочется, как всегда, сказать Вам много замечательных вещей, но меня торопят, или я сама тороплюсь. Все-таки увидимся. Привет Москве. Ваша Ахматова. У нас температура 45°» ( Бабаев, 1989. С. 236. С неверной датой: 20.6.1943 г.). С той же оказиейА.А. послала открытку и Б.Л. Пастернаку: «Дорогой Борис Леонидович, письмо Ваше было для меня неожиданной радостью. Как странно, что мы не переписывались всё время – правда? Поздравляю Вас с успехом Вашей книги – вот бы мне на нее посмотреть. Наталия Александровна Вишневская расскажет Вам обо мне. Она прекрасно читает Ваши стихи и какой голос!» (Мир Пастернака. М., 1989. С. 176).

1 Намек на форму письма, сложенного в «военный треугольник», т. е. специальным способом сложенный листок, который можно было отправлять, не вкладывая в конверт. Объем письма был ограничен отрезанной по диагонали половинкой листа, отсюда – «записка».

9

Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву 30 июля [1943 г., Ташкент]

30/VII

Дорогой Николай Иванович!

Жизнь, как всегда, прекрасна. Как-то так случилось, что я замоталась и не послала вам писем ни с Наташей Вишневской (первый сорт – вне категорий), ни с Лидой Жуковой (очень мила. Особой одухотворенной силы достигала в период мученического соавторства с Лидией Корнеевной Чуковской1). Вот сейчас и приходится посылать письмо удлиненным почтовым путем. (Я давно уже заметила, что это гораздо быстрее и верней.)

Живем мы так. Дворик. В этом дворике есть нечто среднеазиатское, чего ни с чем не спутаешь, хотя дома самые обыкновенные, европейские.

В глубине – в буйных джунглях кукурузы – наш. Внизу Женя. Наверху – А.А. Сейчас я у нее. По ночам мы открываем окна и дышим. Днем – обливаемся потом, только ручьи у него не хладные, а кипящие.

Я работаю, хозяйничаю и по ночам болтаю с А.А. На всё не хватает времени. Трудней всего разжигать мангал. Где сосиски? Базар завален до небес всеми фруктами и овощами всего мира. Зимой всё было недоступно, сейчас еда идет в руки и люди начали разоряться. Я – поправляюсь вместе со всеми. Цены на фрукты так невысоки, что преступление ими не объедаться и…

Да, я должна вам признаться… Анна Андреевна уже тоже считает, что пора признаваться: дальше скрывать нельзя. Виновна, конечно, она. Она иначе вас не называет, как «наш общий муж»2. Я всегда пугаюсь, а потом смеюсь. Бабушка (так меня назвал один узбечонок) была смешлива.

Почему вы не были [на] нашей детской выставке? Ведь она прелестна. В Москве жизнь, наверное, гораздо серьезнее, чем здесь, – и вы – милый, ребячливый, неисправимый старик – как вы плаваете в ней? Тетку Эмму я вполне себе в ней представляю. А вас – нет.

Эмма пишет раз в полгода галантно-элегантные письма. Такую литературу разводит, что сил нет. Надо, впрочем, ей ответить.

Признаете ли вы нас своими женами и согласны ли признать и третьей и вполне бесправной Эмму? Пожалуйста, телеграфируйте.

Меня премировали на тысячу рублей. Сейчас я отгрызла уже большой кусок, хотя на руки еще ничего не получила.

У А.А. лауреатский паек. Это значит, что она кормит всех, кто нуждается в пище. Очередь не стоит только потому, что у нас богатый двор. Мы живем с ней с апреля, а до этого у нее были другие сожительницы и, когда я приходила, у них был такой вид, как у своего ребенка, у которого отняли хлеб, чтобы отдать его чужому. У меня же довольно миролюбивое отношение к чужим детям, и это скрашивает жизнь.

Сейчас у нас в углу склубилась плесень и воплотилась в Оксану Некрасову3 – маленькую юродивую – незаконную дочь Гуро и Хлебникова4. Она помешана на своих стихах и когтит ими всех, как коршун. Иногда раскрываешь рот от удивления – что за чудо? – а то прет такое, что хочется плакать.

Утром она просыпается с дежурным вопросом, который будет повторять весь день – и всегда об одном и том же: кто может быть ей полезен для напечатанья ее стихов и наверное ли он ей поможет. Перед ней сейчас прямая задача: использовать А.А. на сто процентов5.

Напряжение в доме создается к вечеру. Свет горит плохо, она пользуется вечерами для стихов и обсуждений.

Я убеждаю ее, что ей вреден ташкентский климат и что ей нужно обратно в горы, откуда она скатилась. Стихи настолько хороши, что есть искушение вам послать.

В Ташкенте одно бабье. Последний мужчина – Сашка Тышлер6. Он вырос на два вершка от горшка и деловито обцеловывает всех ташкентских подруг. Я его обожаю, но боже – какой он мокрый! Мы мокрые, как будто мы всегда только что описались. Мокрое всё. Это климат.

Иду получать нечто в распреде. Это я – Надя.

Целую вас, дорогой Николай Иванович. Пишите, пишите.

Надя

Анна Андр. очень огорчилась, что я во всем призналась, и говорит, что будет беспокоиться, пока не пришлете телеграмму, что согласны на нашу формулу.

Получена телеграмма, в которой привет Наденьке. Не ответ ли это на письмо, привезенное Наташей? Мы даем согласие, чтоб Наташу в третьи жены вместо Эммы. Слово за вами.

А Лидка Чук. – остолоп. Умоляю, молчите. Они мстительны, как папуасы. Этот гигант мысли, не понятый современниками, служит со мной и умеренно пакостит.Письмо синими (сначала) и красными чернилами на голубой бумаге. Конверт: «Москва, Страстной бульвар, 13а, кв. 33, А.А. Попову. Николаю Ивановичу Харджиеву». Передано с оказией. Помета Н.Х.: «<Ташкент>, апрель 1943».

Впервые : Бабаев, 1989. С. 237–238 (с неточной датировкой: апрель 1943 г.).

1 Имеется в виду кн.: Слово предоставляется детям. Ташкент, 1942, где были собраны рассказы детей, потерявших родителей и попавших в ташкентские детские дома. Участие Жуковой в этой работе было, по словам Л.К. Чуковской, номинальным (Я. Чуковская, 2007. Т. 3. С. 479, 547).

2 Парафраз названия романа Ч. Диккенса «Наш общий друг» (1865). В одном недатированном письме к А.А. Н.Х. подписался так: «Ваш Н. Общий» ( Бабаев, 1989. С. 243).

3 Правильно – Ксения Некрасова.

4 По всей видимости, намек на то, что родители К. Некрасовой неизвестны (по одной из легендарных версий, ее отцом был Г. Распутин). Из детского дома где-то на Урале ее взял к себе сельский учитель. При эвакуации из Москвы во время бомбежки погиб ее грудной сын, после чего муж, горный инженер, сошел с ума, а сама

К. Некрасова получила травматический энцефалит. В. Берестов записал в дневнике, что Н.Я. одно время даже полагала, что стихи К. Некрасовой писала не она, а ее сумасшедший муж (.Берестов В.Д. Мандельштамовские чтения в Ташкенте во время войны // «Отдай меня, Воронеж…». Третьи международные мандельштамовские чтения. Воронеж, 1995. С. 356).

5 Пятнадцатого августа 1943 г.

А.А. обратилась к Эренбургу:

«Милый Илья Григорьевич. Посылаю Вам стихи Ксении Александровны Некрасовой. Мне они кажутся замечательным явлением, и я полагаю, что нужно всячески поддержать автора. Стихи Некрасовой уже появлялись в журналах до войны. По эвакуации она попала в горы, на рудники. Потеряла ребенка. Муж сошел с ума и терроризирует ее. Сама она на границе всяких бед. Не знаю, что можно для нея сделать, может быть, вызвать ее в Москву, может быть, снестись с Фрунзе (она в Киргизии), чтобы ее вызвали в центр и снабдили всем необходимым. Конечно, самое лучшее было бы напечатать стихи Некрасовой в журнале или газете – Вам виднее. <…>