Гитлер. Неотвратимость судьбы

— Теперь они все у меня в кармане! Они признали меня как партнера для переговоров! — восторженно воскликнул Гитлер и отправился к канцлеру.

Дабы избежать столь нежелательного для него развития события, Брюнинг предложил лидеру нацистов избавить германский народ от напряженной и непредсказуемой избирательной борьбы в это взрывоопасное время и проголосовать за доверие Гинденбургу.

— Президент слишком стар и может не перенести всех тех волнений, какими сопровождаются избирательные кампании, — говорил он. — И вам, я думаю, будет нетрудно провести мое предложение с помощью вашей фракции.

Гитлер обещал подумать, и на следующей встрече с Брюнингом, которая состоялась в присугствии Гренера и Шлейхера, прямо спросил:

— А что это мне даст?

— Ничего! — честно ответил Брюнинг. — А вы, как я понимаю, готовы к открытому соперничеству с президентом.

Гитлер пожал плечами и… продолжил обсуждение этого вопроса со своим окружением. Штрассер был против участия в президентских выборах, так как считал, что Гинденбурга Гитлеру не победить. Да и зачем им нужна эта предвыборная борьба? Не выгоднее ли наладить сотрудничество с теми же центристами и захватить власть через парламент, не подвергая себя никакому риску в открытой борьбе?

Геббельс считал, что не выгоднее, и в первую очередь для него самого. Тактика переговоров усилила бы влияние Штрассера, в то время как избирательная кампания могла приблизить его к фюреру. Его поддержали Геринг и Рем. Первый еще не имел своего места в партии и мог выдвинуться только с приходом Гитлера к власти. Второй надеялся входе избирательной кампании дать выход энергии рвавшихся в бой штурмовиков.

Как и в 1930 году, стратегия избирательной кампании Геббельса состояла в массированной пропаганде в каждом немецком районе, нацеленной на отдельные социальные и экономические группы. Было проведено несколько тысяч демонстраций, которые сопровождались парадами штурмовиков. Лидеры нацистов не стеснялись в словесном творчестве и в своих яростных нападках на систему не щадили даже президента.

В самом центре избирательной кампании стоял сам Гитлер. Его выступления вызывали приступы истерического энтузиазма, и перед избирателями стояло само воплощение нацистского движения, призывающее доверить ему высший пост в государстве.

И все же Гитлер проиграл, хотя и набрал 11,5 миллиона голосов. Но и Гинденбург получил на два миллиона голосов меньше, чем требовалось для победы. Предстоял второй тур, и на этот раз Гитлер не колебался.

— Первая избирательная кампания окончена, — заявил он, — вторая началась сегодня, и я выиграю ее!

— Не немецкая экономика, — говорил Гитлер, — завоевала мир, дав возможность в дальнейшем сформироваться сильному государству, — все было наоборот: государство силы создало предпосылки для позднейшего расцвета экономики…

Эти слова вызвали у присутствующих необычайный восторг, то и дело слышались выкрики:

— Правильно! Совершеннейшая правда!

Что же касается коммунизма, то Гитлер не стал отступать от того, что он говорил на своих собраниях.

— Да, — заявил он, — мы приняли непреклонное решение уничтожить марксизм в Германии до последнего корешка… Сегодня мы определяем поворот в судьбе Германии!

Надо ли говорить, какая радость охватила промышленников при этом известии. Это был настоящий бальзам на раны. «Речь, — писал в книге «С Гитлером — к власти» Отто Дитрих, — оказала на промышленников сильное действие, что особенно ясно выявилось во время последующих месяцев борьбы. Ассигнования на эти выборы сразу же потекли в кассу нацистской партии.

5 января 1932 года Геббельс писал в своем дневнике о плохом финансовом положении партии, но уже 8 февраля отмечал, что «финансовое положение изо дня в день исправляется» и финансирование предвыборной кампании почти обеспечено. И все это вселяло в Гитлера надежду на то, что, если у него не получится с политиками, то ведущие промышленники и банкиры в обиду его не дадут…

Но банкиры банкирами, а что касается Бога, то, в отличие от фюрера, он ничего не знал о своем выборе, и Гитлер снова проиграл.

О своем проигрыше Гитлер узнал в Кобурге, в Баварии, и, по словам Отто Штрассера, «немедля разразился рыданиями, что он делал каждый раз, когда терпел поражение». Но затем он нашел в себе силы сделать хорошую мину при плохой игре и заявил в интервью английской газете «Таймс»:

И если он все же рыдал, то напрасно. Возможно, все случившееся с ним и было трагедией, но трагедий оптимистической. Никто не верил в победу Гитлера, но, в отличие от националистов, которые не выдвинули кандидата, и коммунистов, чей электорат уменьшился на миллион голосов, убежденность Гитлера превратила его поражение в триумф. Он набрал еще два миллиона и приказал готовиться к выборам в землях. До них оставалось всего две недели. И Геббельс с готовностью воскликнул: «У нас нет времени на передышку!»

Руководители местной партийной организации не стали отрицать очевидного, но в то же время категорически заявили, что все эти планы составлялись без ведома мюнхенского руководства, тем самым ударив по Гитлеру, который неоднократно заявлял, что ничто в партии не совершается без его ведома. И теперь правители страны задавались вполне естественным вопросом: а не лежат ли подобные планы, составленные без ведома лидера партии, и в других местных организациях?

Мало кто сомневался в том, что боксгеймские планы отражали главные принципы стратегии Гитлера, который считал вооруженное вмешательство штурмовиков в случае выступления коммунистов «великим тайным политическим рецептом партии», который сопровождал каждое партийное постановление. Он очень рассчитывал на выступление левых, ибо оно должно было заставить власть обратиться к нему как к спасителю нации.

Вот так вот, ни больше ни меньше!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Спустя полтора месяца после опубликования «боксгеймских» документов в руки министра внутренних дел Зеверинга попал еще целый ряд документов, в которых речь шла о планируемых выступлениях штурмовиков. Они собирались окружить Берлин, и не случайно в день первого тура выборов все оказались в своих казармах. Позже прусская полиция обнаружила копии приказов Рема и специальные карты, подтверждавшие сообщения о подготовке СА и СС к перевороту в случае победы Гитлера на президентских выборах.

Гитлер заявил, что ничего не знает об этом, а Рем поспешил уведомить фон Шлейхера о том, что убрал своих людей с улиц во избежание эксцессов. Однако власти не обманывались на этот счет. Зеверинг повел речь о государственной измене, однако имперское правительство не приняло никаких мер против пойманных с поличным нацистов. И тогда правительства Пруссии и Баварии направили министру внутренних дел Гренеру ультиматум, в котором потребовали запретить СА. В противном случае они угрожали «начать действовать» самостоятельно.

Уверенный в поддержке фон Шлейхера и армии Гренер 14 апреля 1932 издал указ о роспуске СА, СС и других военизированных организаций нацистов. «Эти организации, — говорилось в приказе, — представляют собой своего рода частную армию, которая образует государство в государстве, и являются постоянным источником беспокойства для гражданского населения… Содержать организованные вооруженные силы является исключительно прерогативой государства».

Позже Рем говорил, что у него в подчинении было в четыре раза больше людей, чем во всей германской армии, и поначалу он собирался оказать вооруженное сопротивление. Однако Гитлер настоял на подчинении правительству.

— Не волнуйся, Эрнст, — сказал он, — Брюнинг и Гренер получат свое на выборах в Пруссии…

В обстановке строжайшей секретности Шлейхер встретился 26 апреля с Гитлером и дал ему понять, что он намерен сместить Гренера. Гитлер только пожал плечами. Он прекрасно понимал, что сидевший напротив него интриган точно так же нуждается в нем, как и он сам пока еще нуждался в могущественном советнике президента. Ну а то, что фон Шлейхер, в сущности, предал своего патрона, который относился к нему как к сыну, мало смущало Гитлера. Вокруг было достаточно людей, которым нельзя было положить палец в рот без опасения, что те не отхватят всю руку. Да, Шлейхер сам посоветовал Гренеру издать приказ о запрете СА, но только для того, чтобы избавиться от своего шефа.