Гитлер. Неотвратимость судьбы

В конце концов Вайс начал принимать меры, и озабоченный Отто Штрассер приехал в редакцию «Ангрифа».

— Что будем делать? — спросил его Стеннес. — Мы планировали мятеж с согласия Геббельса, но в последний момент он предал нас, предупредил полицию и бежал в Мюнхен, где ищет защиты у Гитлера…

Фраза, прямо скажем, странная. «Мы планировали мятеж с согласия Геббельса…» О каком мятеже и о каком согласии идет речь? И против кого? Если Стеннес и Отто Штрассер в самом деле планировали мятеж «с согласия Геббельса», то неизбежно возникает вопрос: а против кого же тогда выступал сам Геббельс? Против Гитлера? Маловероятно. Значит, если Штрассер не лжет, он и здесь выступил в роли провокатора. Но как в таком случае могли поверить Геббельсу те же Стеннес и Штрассер, которые уже успели узнать его далеко не с лучшей стороны. Да и зачем все это надо было Гитлеру, который рвался во власть и любой неблаговидный поступок мог его скомпрометировать? И не крылась ли истина в том ответе, какой сам Штрассер дал Стеннесу на его вопрос: «Что же теперь делать?».

— Мятеж, — сказал он, — который не перерастает в революцию, обречен. Мы должны держаться до конца…

А если речь идет о революции, то не попытался ли Штрассер, у которого со всем его «Черным фронтом» не было никаких надежд на успешную борьбу с Гитлером, повторить в 1931 году то же самое, на чем сломал себе голову Гитлер во время пивного путча? То есть устроить бунт с надеждой на его перерастание в революцию? На что он надеялся? На этот вопрос теперь уже никто не ответит…

Штурмовики держались в здании редакции три дня и даже выпускали свою газету. Через нее они объявили, что Гитлер и Геббельс сняты со своих постов. По словам Отто Штрассера, все гауляйтеры Северной Германии, за исключением Роберта Лея из Кельна, поддержали Стеннеса в борьбе за всеобщую национальную революцию и в своих газетах подробно описывали новое предательство Геббельса.

Тем временем в Мюнхене уже готовилось вооруженное выступление людей, которым Гитлер доверял. Для разгрома мятежников Рем пригласил оберлейтенанта Пауля Шульца, убийцу по призванию и члена «Феме» — организации, одно название которой заставляло содрогаться всю Германию.

— Мятежникам и мученикам не место в наших рядах, — напутствовал идущих в бой штурмовиков Рем. — Не стесняясь, применяйте силу и обещайте щедрое вознаграждение тем, кто будет сдаваться!

Шульц провел операцию по избиению своих товарищей с превеликим знанием дела, и мятеж СА, который так и не удалось перевести в русло национальной революции, был безжалостно разгромлен в послепасхальный понедельник.

Не обошлось и без репрессий, и, после того как Геринг провел чистку СА, Гитлер приказал проводить занятия по политическому просвещению для руководителей СА в Школе руководства рейха. Что же касается всех высших партийных чиновников, то Гитлер сместил их со своих постов.

К удивлению многих, Гитлер не стал наказывать Стеннеса и предложил мятежному офицеру мировую. Хотя ничего удивительного в этом не было: Гитлер очень надеялся через него сохранить поддержку канцлера и стоявших за ним деловых кругов.

Гитлер накажет непокорного капитана только после «ночи длинных ножей». И накажет весьма своеобразно, в отличие от Рема, которого расстреляют. Что же касается Стеннеса, который был далек от Рема и его замыслов, то Гитлер на всякий случай отправит его военным советником к Чан Кайши в Китай.

Время шло, никто из высшего эшелона власти не спешил сближаться с Гитлером. Эйфория постепенно сменялась отчаянием. Гитлер недоумевал. Неужели, даже став лидером второй по влиянию партии, он так и остался тем же провинциальным политиком, каким был до встречи с Гугенбергом? С некоторым недоумением посматривало на своего вождя и ожидавшее дальнейшего прорыва в большую политику его окружение. И каждый раз в узком кругу Гитлер призывал к терпению. Ведь ждали же они целых тринадцать лет…

Но волновался он напрасно. Само время работало на него, и в стране уже складывалась благоприятная обстановка для нацистов. Усиление депрессии в 1931–1932 гг., когда число безработных превысило 6 миллионов, что было намного больше, нежели в любой другой индустриальной стране, неизбежно вело к общему недовольству существующей системой. Конец временной стабилизации сопровождался обострением политического кризиса, и все больше людей прислушивалось к тому, о чем вещали коммунисты и нацисты.

Изменил свое отношение к Гитлеру и рейхсвер, который всегда стоял особняком и во все послевоенные годы являл собой государство в государстве. Офицерство хранило верность не правительству и республике, а тому, что рассматривалось германским офицерством в качестве интересов и ценностей «вечной Германии». Именно такого взгляда придерживался начальник рейхсвера с 1920 по 1926 год генерал Ганс фон Сект.

Некоторое сближение армии с государством наметилось только в 1925 году, когда президентом был избран последний главнокомандующий имперской армией фельдмаршал фон Гинденбург. Но и при нем влиятельная группа офицеров из министерства обороны руководствовалась отнюдь не республиканскими устремлениями, а своим пониманием долга перед Германией. В обход Версальского договора они планировали создание новой армии из 21 пехотной и 5 кавалерийских дивизий (Версальский договор предусматривал соответственно семь и три такие дивизии). Быстрыми темпами разрабатывались секретные программы перевооружения, вовсю шла подготовка военных специалистов на полигонах Советского Союза.

Творцами новых веяний стали Вильгельм Гренер, первый генерал, ставший министром обороны, и Курт фон Шлейхер, курировавший все политические вопросы, связанные с армией и флотом. Дружившего с сыном президента Оскаром хитрого и изворотливого Шлейхера не зря называли «кардиналом цвета хаки». Скоро уже сам президент по несколько раз в день советовался с ним. Чуть ли не до самого последнего дня своей карьеры Шлейхер будет стоять в центре политических интриг. Именно он будет назначать канцлеров, надеясь найти среди них такого, который, опираясь на чрезвычайные полномочия президента, сможет создать то, в чем более всего нуждались государство и рейхсвер: сильное правительство, которое не зависело бы от прихотей партийных вождей и могло обеспечить выполнение программы перевооружения рейхсвера.

Надо ли говорить, что привыкшие к порядку и жесткости Гренер и Шлейхер были разочарованы слабостью коалиционных правительств, которые сменяли друг друга, но ничего не меняли. Конечно, они не могли пройти мимо Гитлера. Нет, они не собирались сажать его в канцлерское кресло — он был им нужен только как лидер второй по значению партии. Да и как можно было обойтись без Гитлера, от которого во многом зависел политический климат в парламенте и спокойствие на улицах!

Сам Гитлер уже давно пытался наладить отношения с тем самым рейхсвером, с которым он начал свое сотрудничество еще в 1918 году после возвращения с фронта. Трудно сказать, как это ему удалось, но в 1927 году военное ведомство запретило брать в армию членов нацистской партии, поскольку они «поставили своей целью свержение конституционного режима в немецкой империи».

Речь была издана в специальном выпуске «Фелькишер беобахтер» для рейхсвера, после чего Гитлер опубликовал несколько статей в нацистском ежемесячнике для армии «Дойчер вергайст».

В 1931 году он встречался с Ремом и Грегором Штрассером по поводу отмены запрета призывать в армию членов нацистской партии. Гитлер по достоинству оценил жест могущественного генерала и запретил штурмовикам принимать участие в уличных битвах. Правда, ничего из этого запрета не вышло, и СА продолжил терроризировать население, руководствуясь своим главным лозунгом: «Кому принадлежат улицы, тому принадлежит власть в Германии». И Гренер, и Шлейхер, и сам Гитлер прекрасно знали, что никакие приказы не в силах остановить штурмовиков, готовых все смести со своего залитого кровью пути. Но делали вид, что ничего не происходит, поскольку условия игры были соблюдены.