Давнишние секреты

Немного выпили, слегка закусили и наладились в койку. Вернее, в огромную деревянную кровать, в которой Анька спала с матерью. Кровать была старая, жутко скрипучая, но просторная. Хочешь — ложись в длину, хочешь — в ширину. Анька на это тоже рассчитывала — любила порезвиться в разных позициях. Замуж даром, что ли, ходила? Образовалась неплохо.

Анька зашторила окна, создала интимный уют, распустила волосы и голышом нырнула под одеяло. От нее несло любовным жаром и страстью. Серега удивился такой скорости и тоже оказался в постели, отмечая положительно Анькину разгоряченность. Но было в комнате еще одно существо, которое пробудилось, а потом и возбудилось от этой пышушей жаром печки.

Дальше — по рассказу Сергея вечером в общаге.

Картина Анькиных зазывных плеч, исходящие от нее призывные токи, флюиды, феромоны и еще черт знает что до того распалили Серегу, что он разделся со скоростью образцового курсанта военного училища (он побывал там когда-то) — десять, максимум — двенадцать секунд. Он сбрасывал одежду целыми блоками: майка, свитер и пиджак — вместе через голову (хорошо, что пальто снял раньше), трусы, брюки и ботинки — ловко вниз. Только ботинки грохнули об пол. Носки оставил — они прилипли, снимать канительно, да и по полу явственно дуло.

Нырнул под одеяло так стремительно, что с размаху стукнул членом Аньку по колену. Она только взвизгнула от неожиданности и восхищения. Все складывалось замечательно. Если бы не одно “но”.

Привлеченный жаром уже не только знакомого ему Анютиного тела, но и токами еще какого-то горячего субъекта, обманутый зашторенными окнами (ночь — не ночь, не разберешь), из-под подушки выполз крупный румяный клоп. Сделал быструю пробежку и встал, задумавшись — с кого начинать. Он был сыт, плотно пообедал накануне, но тут предлагали что-то новенькое и в больших количествах. И он уставился на Серегу. Взгляд его был так грозен, что Сергей тут же заметил его. Можно даже сказать, что их взгляды пересеклись. У клопа — гастрономический интерес, у молодого мужика — ненависть. Неравные позиции: Серега-то занят, связан по рукам, ногам и еще по кое-чему, а клоп свободен, как ветер.

Хорошо, что клоп побыл в задумчивости на несколько секунд дольше обычного. Этого хватило, чтобы Серега кое-как закончил свою деятельность, удивив и душевно огорчив Анюту, бодро спрыгнул на пол, ловко щелчком скинул соперника и, бормоча, что он забыл про заседание кафедры, оделся опять, как образцовый курсант, — за сорок пять секунд (включая пальто и шапку). Потом он смылся навсегда.

Анька искренне была огорчена, но догадалась о причине такого афронта и принялась жестоко мстить. Она пролила кипятком все кроватные щели, выколотила на балконе ватные матрацы, сбегала в керосинную лавку и вооружилась таким количеством дихлофоса, что его бы хватило на целую общагу молодых ординаторов. Или казарму солдат.

Но... поезд ушел. Больше она не смогла заманить Серегу. Тем более что его взяли в штат института и дали прописку. Он тут же женился на своей ростовчанке — крупной дебелой казачке. С пятым номером лифчика. Друзья восхищенно цокали языками.

Анька тоже не прозябала. Вышла замуж за “средство передвижения” — выехала в Израиль, но не выдержала тамошней жары, развелась и очутилась в Австралии. Там прекрасно себя чувствует — вышла замуж за австралийского полицейского, клопов там не бывает, отпугивают эвкалипты, вокруг коалы, кенгуру и большая русская община. Так что все кончилось хорошо.

Больница

Я люблю иногда полежать в больнице в хирургическом отделении. Чего-нибудь вырезать или зашить. Неважно что. Это очень обостряет чувствительность, все-таки скальпель, иголки, зажимы. Конкретные предметы, деловые. После вмешательства, конечно, потошнит малость, но терпимо. Вот только путаются разные трубки — дренажная из раны, питательная — из носа (чтоб рот был свободен для ответов врачу и глотания таблеток), мочевая, сами понимаете откуда. Только разберешься, какая откуда, — привыкнешь, приспособишься, — их уже вынимают, родимых. Только капельная остается. Для солидности.

“Меня полностью подняли на ноги капельницами”, “под капельницей пролежал целый месяц”, “ставили капельницы два раза в день — оклемался”. Это любимые высказывания больных. На самом деле, за редким исключением, чистая психотерапия. Что налито в капельницу изначально? Физиологический раствор — чуть-чуть подсоленная водичка. Хороший томатный сочок, а еще лучше качественное пиво — бельгийский “Хогарден” или чешский “Пильзнер” с сольцой по краю стакана или соленой рыбкой — будет то же самое, только гораздо эмоционально приятней, а значит, и полезней. А лекарства, которые добавляют в капельницы, легко заменяются таблетками или, в крайнем случае, инъекцией в большую ягодичную мышцу. В верхний квадрант. Расчерчиваешь жопу на четыре части и колешь в верхний наружный. Не промахнешься. Так что я к капельницам отношусь критически. Нет, конечно, бывает в них острая необходимость, но редко.

Загремел я как-то с острым холециститом. Проморгал начало. Боль в животе острая, цвет кожи желтый, с коричневым присадком, глаза несчастные. Холодный пот. Прелесть! Пришлось прервать прием больных и на карачках отправиться в коммерческий стационар — только по причине его близости к моему нейрохирургическому институту, где с желчными пузырями незнакомы. Даже понаслышке.

Положили в отдельную палату, осмотрели, сделали ультразвуковую диагностику и предложили операцию. Я уклонился, попросил сделать спазмолитики в тот самый верхний квадрант — здорово полегчало. Я заснул. Утром пришла женщина-администратор в роскошном вечернем темном платье с таким глубоким декольте почти до пупа, что желчный пузырь тут же дал о себе знать. Женщина-вамп с ярко-красным ожерельем и таким же маникюром предложила подписать договорчик на уже оказанные медицинские услуги, подчеркнувши красным фломастером внизу сумму за суточное проживание и лечение. Тут уж я изменил цвет с желтого на сероватый, как хамелеон. Сумма равнялась моей трехмесячной заработной плате, включая квартальную премию.

Я исключительно вежливо поблагодарил за проделанную работу, сказал, что мне стало гораздо лучше и я выписываюсь для планового лечения в городской больнице. Дама, очевидно, давно оценив мой финансовый имидж, не удивилась и сказала, что всем уходящим больным администрация делает подарки. Откуда-то из декольте она вынула маленькую траурно-черную книжечку “Сонеты Шекспира”, развернутую (случайно, конечно) на сонете “Прощай! Тебя удерживать не смею...” или что-то в этом роде. Я горячо поблагодарил и стремительно отбыл восвояси. По дороге меня рвало, но я чувствовал абсолютное облегчение и надежду на светлое будущее.

На следующий день я поступил в хирургию Боткинской больницы, где были нормальные, вменяемые врачи. Мы сразу подружились. Я рассказал им пару медицинских анекдотов, они поржали и угостили такой скабрезной историей, что я опять изменил цвет кожи и долго мотал головой: “Ну и ну!”. Зато тошнить перестало.

Палата была на троих. Один был лежачий, тяжелый. Оперирован уже дважды, ожидал третьего захода, но бодрости не терял. Рабочий человек, наладчик ткацких станков. Звонко пукал, чуть даже подпрыгивая и придерживая изрезанный живот двумя руками. Улыбался застенчиво. За ним ухаживала молчаливая и сноровистая жена. Между собой они почти не разговаривали, только обменивались взглядами. У них была, безусловно, телепатическая связь. Он только взглянет — она подает стакан с морсом. Опять глянет — надевает ему на нос очки и подсовывает газету. Потом она уже на него вопросительно посмотрит — он опустит ресницы. Тогда жена садится в уголочке и доедает его кашу. Чтоб не пропадало добро. Не жизнь, а песня без слов. Даже завидно. И — главное — молча.

Второй сосед — здоровенный битюг, геодезист. Таскал грузы, нажил грыжу. В паху надулась шишка и затянула туда яйцо. И тот, и другой предмет он сравнивал по величине со своим кулаком — размером с дыню-“колхозницу” или средний капустный кочан. Хороший размер. Но ходить пришлось, только широко расставляя ноги. Мешал “кочан”. Какая уж тут геодезия! Его прооперировали, яйцо вернули на место, а на грыжу положили прочную капроновую заплатку. Люкс! Вот он и прижимал постоянно одной рукой это местечко. Вспомнился ильфовский персонаж, который любовно оглаживал созревшую грыжу. Другой рукой геодезист решал кроссворды, выкрикивая: “Парнокопытное животное, оканчивается на “Л”. “Осел” — сразу отвечал тяжелый больной. “Смотри ты, — удивлялся геодезист, — печенка ни к черту, а башка работает точно по азимуту”. “А то!” — гордо отвечал пукающий страдалец.