Десять покушений на Ленина. Отравленные пули

Петерс: Ваша фамилия?

Каплан не ответила.

Вопрос Петерсом повторился и снова остался без ответа.

Петерс: К какой политической партии принадлежите?

— Молчание.

Петерс: Какая организация поручила вам совершить террористический акт против вождя рабочего класса Ленина?

Вместо ответа Каплан резким броском головы прикрыла лицо распущенными волосами. Всегда спокойный Я.М.Свердлов, возмущенный наглым поведением террористки, ударил кулаком по столу, вскочил и резко сказал:

— Я, как председатель высшего исполнительного органа Советской власти — ВЦИК, требую от вас, стрелявшей в товарища Ленина, ответа. Кто вы?.. Кто поручил вам совершить это неслыханное злодеяние против вождя рабочего класса России? Говорите! Вы эсерка?..

— Я сидела в царских тюрьмах, жандармам ничего не говорила и вам ничего не скажу. В Ленина я стреляла…

Вскочила со стула и истерически закричала:

— Убила я его или нет? Жив он или нет?

Я.М.Свердлов своим чеканным голосом, видимо уже взяв себя в руки, твердо ответил:

— Да, да, наш дорогой товарищ Ленин жив и будет жить!

Илья Фридман увел Каплан в камеру. Председатель следственной комиссии Наркомюста М.Ю.Козловский сказал:

— Несомненно, это дело рук организации эсеров.

— Характерная черта их тактики, — заметил Петерс. — Напакостить и нырнуть в кусты.

— Эсеры давно охотились за Ильичем, — откликнулся Свердлов. — Для борьбы с Советской властью они используют самые подлые средства. И террор — в том числе.

— Беда в том, — грустно сказал Петерс, — что Владимир Ильич не прислушался к нашим предупреждениям. Когда Берзин рассказал ему о планах мерзавца Локкарта, он расхохотался и воскликнул:

— Совсем как в романах. Это почище Конан-Дойла. Какая-то пинкертоновщина.

— Надо организовать личную охрану Ильича, — обратился Свердлов к Петерсу. — Обдумайте это в ВЧК и внесите предложение во ВЦИК.

31 августа к допросам Каплан подключился следователь по особо важным делам Верховного Трибунала РСФСР и ВЧК В.Э.Кингиссепп. Он разыскал в Москве бывшую каторжанку Веру Михайловну Тарасову-Боброву и та охотно посвятила его в немудрую внешне биографию террористки Фанни Каплан.

…Тарасову-Боброву судили в 1906 году за хранение взрывчатых веществ. Приговорили к четырем годам каторги. Наказание отбывала в Нерчинске. Знала многих каторжан, в том числе и Каплан. Обратила на нее внимание потому, что она в январе 1909 года ослепла.

Трудно сходившаяся с людьми, ослепшая каторжанка прониклась к Тарасовой симпатией и уважением. Безропотно принимала от нее поддержку и помощь. Рассказала о своей террористической работе в киевской полуанархистской, полуэсеровской организации. Жалела, что так и не встретилась с Гершуни — создателем и диктатором боевой организации ПСР. Ведь это по его планам и указаниям она принимала участие в подготовке покушения на генерала Клейгельса в Киеве. И не могла смириться в тем, что не успела совершить на воле ничего героического во имя революции и народовластия. Вечная каторга убивала здоровье, надежду на освобождение, на светлую и радостную жизнь.

Каплан ослепла не раньше и не позже — 9 января, в четвертую годовщину "кровавого воскресения". Она и прежде теряла зрение, но не надолго — на два-три дня. На этот раз ее прозрение длилось почти три года. Тюремные врачи потерю зрения Фаней Каплан связывали с резкими головными болями, которыми она жестоко страдала на каторге.

После отбытия каторги Вера Тарасова некоторое время находилась за границей. Вернулась в Россию в июле 1917 года. С Каплан встретилась случайно, весной 1918 года в Москве, в трамвае. О подготовке покушения на Ленина она ей не рассказывала.

… Я вернулась из-за границы в июле 1917 года. Фанни Каплан… встретила в этом году /в 1918 — Н.К./, не ручаюсь за память, в апреле или около этого в вагоне трамвая "Б", кажется, у Каретно-Садовой. Я к ней подошла и имела с ней весьма короткий разговор. Это был обычный разговор про наших каторжанок, как кто поживает и т. д. Я не могу категорически утверждать, что не встречала до или после этого у Пигит…

Мне неизвестно, чтобы Фанни Каплан когда-либо носила другую фамилию.

Допрашивал В.Кингисепп.

Вооруженный сведениями, добытыми Кингисеппом у Веры Тарасовой, Петерс снова вызвал Каплан на допрос. На этот раз она разговорилась. Рассказала о себе. Назвала свое имя. Вообще держалась проще, раскованней.

Да, она Фанни Каплан. До 16 лет носила фамилию Ройдман. Родилась на Волыни. Семья в 1911 году уехала в Америку. У нее — четыре брата и три сестры.

Допрос шел ровно, без осложнений, тщательно записывалось все сказанное. Каплан неохотно, но все же рассказала о своем детстве и о семье, о вступлении в киевскую организацию анархистов, где она впервые приобщилась к террору. И не сообщала ничего вразумительного о своем участии в покушении на В.И.Ленина. Как она узнала о митинге михельсоновцев? Кто ею руководил и помогал вести слежку? Кто снабдил ее деньгами и оружием? Об этом — ни слова.

— Где вы остановились в Москве? — спросил Петерс, пододвинув к себе лист бумаги.

— У знакомой каторжанки Анны Пигит. Мы с ней вместе приехали в Москву из Читы.

— Где проживает Пигит?

— Большая Садовая, дом десять, квартира пять…

Я заявляю, что предъявленная мне для опознания содержащаяся под стражей во Всероссийской Чрезвычайной Комиссии женщина, называющая себя Фанни Каплан, есть действительно Фанни Каплан…

КАПЛАН: У Анны Пигит жила не больше месяца. Потом уехала в Евпаторию. В санатории политических амнистированных находилась два месяца. Потом срочно выехала в Харьков на глазную операцию и прожила там до февраля 1918 года…

Каплан замолчала. Петерс не удивился. Террористка вела себя на допросах абсолютно непредсказуемо. Петерс и Каплан пристально рассматривали друг друга. Присутствовавший на допросе начальник секретного отдела Скрыпник не подавал голоса. Его будто и не было в комнате. Растворился в воздухе. А между тем он внимательно следил за поединком.

Эти двое напоминали ему кобру и мангуста. Скрыпник таким и запомнил Петерса. Белая косоворотка. Спокойное усталое лицо. Густая грива аккуратно причесанных волос со снежно-сизоватой проседью. Чуть заметный наклон головы в сторону Каплан. Негромкий голос. Ни угроз. Ни обещаний. Ни заигрывания. Пытливый, пронизывающий взгляд.

— Кто был ваш отец по профессии?

Каплан встрепенулась. Вопрос был неожиданным и никак не вязался с ее террористическим прошлым и настоящим. Петерс уловил, что какая-то искорка света мелькнула в ее глазах.

— Отец мой был еврейским учителем.

Петерс одобряюще улыбнулся, приглашая Каплан к продолжению разговора. Террористка заявила, что окончательно оформила свои идейные взгляды на политическую борьбу в тюрьмах и на каторге.

КАПЛАН: В Акатуе порвала с анархистами и стала социалисткой-революционеркой. Убеждения изменила потому, что попала на каторгу очень молодой. Плохо разбиралась в политических группировках. Увлеклась анархизмом, а потом в нем разочаровалась. Твердо стала на позиции эсеровского народовластия. По течению в партии больше примыкала к Виктору Чернову.

Курский: Связан ли ваш социализм со Скоропадским?

Каплан: Отвечать не намерена.

Курский: Слыхали ли вы про организацию террористов, связанную с Савинковым?

Каплан: Говорить на эту тему не желаю.

Курский: Есть ли у вас знакомые среди арестованных Чрезвычайной Комиссией?

Каплан: Не знаю.

Курский: Как вы относитесь к теперешней власти на Украине?

Каплан: Отрицательно.