После Чернобыля. Том 1

   Летом 1986 года в Киев приехал Р. Гейл с женой и тремя детьми: двух с половиной, семи и девяти лет.

   — Еще в первое посещение я увидел, что Киев прекрасен. Любому человеку приятно побывать здесь, — сказал Р. Гейл в интервью газете “Аргументы и факты”. — Во многих странах люди думают, что Киев покинули жители, что в городе нет детей. Но я не поверил этому. Естественно, я интересовался у украинских коллег обстановкой. И они ответили, что город живет нормальной жизнью. Мы должны доверять друг другу как врачи, как ученые и просто как люди... В этот раз я привез много научных материалов с рекомендациями ученых США, Японии, других стран, которые откликнулись на события в Чернобыле. Но мы понимаем, конечно, что основную работу в этом направлении осуществляют советские врачи.

   Уже в июне 1986 г. на сессии Совета управляющих МАГАТЭ советская делегация обратила внимание собравшихся на то, что жизнь настоятельно требует разработать такой международный правопорядок, который бы полностью исключал попытки использовать ядерные аварии в целях нагнетания напряженности и недоверия в отношениях между государствами.

 * * *

    Имевшаяся на тот момент информация правительствам ряда стран была дана уже 28 апреля 1986 г., то есть через день после аварии. Представитель СССР на пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН рассказал о ходе работ по ликвидации последствий аварии. Сообщения советского правительства публиковались почти ежедневно в советской печати.

   В советской прессе события в Чернобыле вызвали шквал выступлений, преимущественно критического характера. Стрелы были направлены в адрес персонала станции, советских и партийных органов, конкретных АЭС и атомной энергетики вообще. Лучшими были статьи об эвакуации и эвакуированных, о помощи других отраслей, военных, о том, как откликнулись на беду советские люди. Авторы статей — люди образованные, многие старались быть объективными. Но они — не специалисты в области энергетики, совсем не похожей на другие отрасли по характеру работы. Поэтому многих авторов не смущали неточности, ошибки, принципиальные передержки и как итоговый результат — дезинформация читателей. Например, кое-кто утверждал, что помимо СССР и Франции, атомная энергетика вообще больше ни в одной стране не развивается. Так им казалось. Но за этим — далеко идущие размышления.

   Журналисты были готовы идти в огонь и в воду, пользовались любой возможностью получить информацию. Но поначалу выходило, что газеты писали о первом попадавшемся на глаза, всего лишь несущественные частности. И, наверное, это неизбежно.

   “Едва ли кто-нибудь из нас, передававших о том мае репортажи из Чернобыля, отдавал себе отчет в серьезности происшедшего. Мы пытались разобраться в противоречивости информации, учились догадываться, о чем умалчивают специалисты, сколько в их словах от желания успокоить. Мы были ошарашены невиданными ритмами круглосуточной работы.

   Зона не была похожа ни на что привычное. Министры, генералы, монтажники, сварщики, академики в одинаковых хлопчатобумажных костюмах и тяжелых рабочих ботинках с утра и до ночи рассчитывали, спорили, обрывали телефоны во всех концах страны из кабинета небольшого двухэтажного здания, ставшего штабом Правительственной комиссии в Чернобыле...” — Автор статьи Андрей Пральников в этом был прав. Он тогда добросовестно пытался разобраться в обстановке. Он даже нелегально ночевал весь май в зале заседаний Правительственной комиссии. Eго интересовала человеческая психология. Но... не до журналистов тогда было. К чести А.Пральникова надо сказать, что он от своей темы не отступился.

   О титанической работе Минэнерго в 30-километровой зоне даже не упоминали, будто и в самом деле, как бы независимо друг от друга, самые тяжелые и высококвалифицированные работы выполняют лишь милиция, военные, шахтеры, рабочие УС-605, словом, кто угодно, только не энергетики и энергостроители, на долю которых в действительности пришлось более 80 процентов из всех работ. Больше года ни одна центральная газета страны не печатала ни одного доброго слова в их адрес. На все мои предложения опубликовать хоть маленькую статью о борьбе с последствиями аварии самоотверженных героев из отрасли “Электроэнергетика” следовали молчание, отказ или резкое заявление: “Это они все устроили”. Поэтому первая годовщина трагедии остро пронзила сердца почти только одних энергетиков да пожарных. О пожарных быстро узнали все, их горе восприняли. Об энергетиках не знали почти ничего. Поэтому их боль никого не задевала.

   Я была потрясена такой несправедливостью и бросила бы журналистскую профессию, если бы не редактор по отделу информации “Известий” А. Иллеш, который, не зная об этих моих размышлениях, стал публиковать мои репортажи из зоны ЧАЭС. Он, как и многие, считал тогда эту отрасль виновницей многих экологических бед, что было, мягко сказать, преувеличением. Однако, к его чести, считал, что гласность должна быть равной для всех. Свою книгу “Репортаж из Чернобыля” он подарил мне с надписью “Лине, защищающей энергетику от Иллеша”.

   В августе 87-го завотделом науки “Правды” В. Губарев опубликовал мою статью о строителях и монтажниках Минэнерго, она заняла целый “подвал”. Чуть позже академический журнал “Энергия. Экономика. Техника. Экология” опубликовал мою большую статью об энергетиках в Чернобыле благодаря объективной позиции его главного редактора академика В.А. Кириллина. Но, как говорится, конкурса на эту тему не получилось.

   И хотя уже через несколько дней после аварии возобновила работу редакция многотиражной газеты Управления строительства ЧАЭС “Трибуна энергетика” (она разместилась по соседству с Чернобылем, в Иванкове), но ее читали только на территории 30-километровой зоны.

   Вторая годовщина катастрофы прогремела набатным колоколом. Отозвалась общей болью в душах даже на другом краю земли. Слово “Чернобыль” стало символом техногенных катастроф. Вся электроэнергетика, в первую очередь атомная, стихийно стала ассоциироваться со злом.

    Понять эмоциональное состояние журналистов можно. Действия их оправдать нельзя. Даже если согласиться, что в аварии виноваты лишь энергетики, то есть несколько вполне конкретных людей, это еще не основание для шельмования всей отрасли с ее славной историей и высококвалифицированными и весьма дисциплинированными кадрами. Тем более всяческого уважения заслуживают работники ЧАЭС, которые своими самоотверженными действиями спасли не только Киев и Украину, но и, вероятно значительную часть Европы.

    По существу оказалась дискредитированной вся существующая система строительства и эксплуатации атомных станций в СССР. Критики выступали по зову своего сердца и, по-видимому, считали, что “в борьбе со злом” все средства хороши.

    Но недомолвки и дезинформация — тоже зло. Они уводят читателя с верного пути, от правильных выводов и решений. Все человечество не обязано разбираться в тонкостях энергетики, и люди верят написанному, сказанному... А в итоге Советский Союз оказался перед реальной угрозой близкого энергетического кризиса: под напором общественности одна за другой закрывались строительные площадки уже не только АЭС, но и ГЭС, и ТЭС, притом даже в предпусковой период.

    Любое заявление специалистов-атомщиков общественность следом за прессой несколько лет встречала в штыки — этот факт констатировали и газеты.

    Так кто же дал нам право казнить и миловать по своему усмотрению, какая такая мораль? Разве гласность — это лишь возможность без разбору размахивать шашкой направо и налево? Разве гласность — это не поиск истины, не борьба за истину, за правду, справедливость? Разве гласность — это не правда о трагедии и героях, добровольно и без сомнения в мирное время принявших на себя лично условия “войны” ради нашего с вами здоровья, благополучия, радости, счастья?

    Перестройка, гласность стала огромным положительным явлением, не поддающимся оценке по своим масштабам. Мы, прежде взвешивавшие на весах доступности каждое более или менее резкое слово в адрес властей, теперь говорим открыто все, что думаем. Это — прекрасно. Но гласность породила и эйфорию вседозволенности, сняла с душ тормоза личной ответственности за “мое” Слово и “мое” Дело. А кое-кто на гласности начал даже греть руки, преследуя корыстные или политические цели.