Московские праздные дни

Слово и изображение переплелись в ней так, что составили подобие ковра. Собралась московская ткань, плотная и пестрая, подвижная, заворачивающая город в необъятный кокон. Страницы книги были оклеены ею, как обоями.

См. образцы этого рисования-письма: http://dni_prazdniki.livejournal.com/  Я рисовал эту книгу семь лет. Вот чем обернулось равенство рисунка и текста.

*

Одновременно с рисованием происходило следующее. Каждая пословица, как ни была она мала, требовала разбора и толкования, дополнительного чтения, исследования и, главное, параллельного сочинения. Нельзя «дословно» иллюстрировать пословицы, нужно непременно при этом что-то сочинять, воображать свое, выдумывать Москву. Появились (нарисовались) заметки, комментарии и попутные рассуждения. Постоянно что-то записывалось — на полях, на соседних листах, на чем придется. Все это громоздилось на столе бумажной горой. Гора росла.

Постепенно стало ясно, что собирается еще одна книга — незаметно, как и первая. Сама собой.

Скоро обозначилась главная тема этой книги.

Я опубликовал несколько заметок, малых статей и эссе в московских газетах (взял с вершины бумажной горы). Первая появилась в газете «Сегодня»; редактор городского отдела Екатерина Меледина отнеслась к моему рисованию-сочинению с сочувствием. Затем их было напечатано еще немало, по разным газетам и журналам.

Большей частью они посвящались московским праздникам. Так было проще пристроить материал: начав с праздника как повода для публикации — в Москве каждый день праздник, — я легко мог перейти к рассуждениям попутным и отвлеченным. История, философия, метафизика Москвы — все вокруг праздника. Покров или Рождество, или такой, скажем, как обливание водой, который приходился на 26 сентября, когда было положено бегать по улицам, поливая сограждан водой из всего, что попадется под руку. Каждый праздник мог дать повод к размышлению: что такое это удивительное явление (не город, но именно явление, состояние души) — Москва.

Эти праздничные истории легко подверстывались одна к другой. Так — опять-таки, незаметно и само собой — выяснилось, что у моей еще не существующей книги есть главная тема: календарь московских праздников.

Тогда же я встретил Рустама Рахматуллина, писателя, москвоведа и большого энтузиаста исследования Москвы. Он работал в журнале «Новая юность»; в нем был опубликован «эскиз» будущей книги, вступление и несколько глав.

*

И опять, как с первой, рисованной книгой, изначальная простота и легкость замысла (что может быть проще календаря?) привели к результату, которого я не планировал.

Сначала все шло, как задумывалось: один за другим рисовались-писались праздники, церемонии, обычаи и обряды. Дальше все стало сложнее. В Москве действует не один календарь, а несколько — старый и новый, церковный и светский, официальный и народный, с десяток национальных и еще полный набор профессиональных праздников, — не считая личных, имя которым легион. Сравнивая, складывая их, я понемногу стал выяснять для себя некоторые закономерности в устройстве московского календаря. Сначала простые, очевидные, затем все более сложные. В какой-то момент мне пришлось чертить его сводное устройство.

Занятное дело оказался этот чертеж.

Календари совпадают и расходятся; вместе они составляют рисунок весьма своеобразный.

Этот рисунок не всегда точно соответствует счету месяцев. Я определил для себя, что праздничный календарь делится не на месяцы, а на сезоны. В этой книге их описано восемнадцать (можно насчитать и больше); они сменяют один другой, вместе составляя единый циклический сюжет.

Не только сюжет, но чертеж: праздники расставляют характерные точки на странице года. Опорные, исходные точки; между ними обнаруживаются смысловые связи (линии), общие сюжетные ходы, сходства и различия. Они образуют орнамент, искусно заплетенную сеть (времени). Легко представить себе сеть, сумку-авоську: праздники — узлы в этой авоське. Год помещается в прозрачную, но при этом удивительно прочную сеть из праздников; такова его форма в «пространстве», его характерное целое.

Московский год-авоська представляет собой единую округлую фигуру, помещение во времени.

Оно весьма просторно; мы, сознаем это или нет, постоянно пребываем в этом помещении московского времени. Для нас пестрая сумма московских праздников составляет некую душевную оболочку, необходимый, хоть и незаметный покров. Мы не просто их отмечаем: мы как будто оборачиваемся этим покровом, оборачиваемся Москвой.

Круглый год

Некоторое время я в восхищении наблюдал эту округлую плетеную фигуру.

Самое интересное в ней то, что она никогда не остается неподвижна. Она как будто дышит, пульсирует: растет и затем опадает, как снежный ком. Год, согласно общему ходу праздников, растет из точки, округляется, превращается в шар, достигает максимума и затем опять постепенно сжимается в точку.

Представить это нетрудно, если понять, что исходная точка — это точка света. Пункт зимнего солнцестояния, когда мы наблюдаем минимум света: самый конец декабря и начало нового года. В начале года света мало, затем он начинает прибывать, к середине года достигает максимума и затем убывает, «сжимается» к декабрю обратно в точку.

Этот пульс года очень прост; к тому же он прямо соответствует астрономическому чертежу.

Шар дышит во времени — это похоже на Москву.

Вот что занятно: последовательность праздников включает в себя не только крайние точки минимума и максимума света, декабрь и июнь, но и промежуточные позиции «роста» и «убывания» года. Каждая такая позиция отмечена характерным праздником (что это за поэтапные праздники, я определил довольно скоро и сейчас коротко об этом расскажу).

Нужно разобраться с этими стадиями; в дальнейшем мы будем постоянно следить за ними: четверть года, половина, три четверти и так далее.

Москва, как луна: сначала освещена на четверть, потом наполовину, летом полностью и так далее.

Тут могут возникнуть сложности, с которыми нужно справиться с самого начала.

На самом деле год в ощущении наблюдателя не растет, как воздушный шар, не «надувается» из малой сферы в большую. Наблюдатель иначе воспринимает его рост.

Год для него «раскладывается», постепенно прибывая в числе измерений.

Сначала мы видим точку света. Затем добавляется одно измерение: точка протягивается линией (линия одномерна). Линия расходится в плоскость — прибавилось еще одно измерение (плоскость двумерна). Наконец, плоскость разворачивается в пространство — оно трехмерно.

Точка — линия — плоскость — пространство. В принципе, и тут нет ничего сложного, все это известно нам со школы из уроков геометрии.

К примеру, так поэтапно растет воображаемое помещение в голове ребенка. Он так учится рисовать: от точки к линии, затем у него появляются плоские фигуры, и только после этого, далеко не сразу он приучается различать и воспроизводить пространство.

Я все это знал, принимал как нечто очевидное и некоторую игру: прикладывал к календарю точки, линии, плоскости и пространства — год без усилия складывался и раскладывался, как «пифагоров короб». Я наблюдал это и радовался: вот они, этапы «роста» времени — и вот они, соответствующие этим этапам праздники. Время в начале года растет по праздникам и к концу его убывает.

Есть день в календаре, когда в голове московского наблюдателя точка света протягивается линией, и есть соответствующий этому праздник. Есть день, когда эта линия (луч) растекается плоскостью света — и для этого есть праздник. Наконец, есть день и есть праздник, когда плоскость света разворачивается полным пространством.

Разумеется, сам по себе год не растет, тем более не раскладывается, как короб. Это происходит в нашем воображении, мы так воспринимаем прибавление и убывание света. Но наше восприятие также подчинено некоторому закону развития, стало быть, и оно может быть «расчерчено», разложено на определенные стадии роста.