Из Псковской губернии

— А почемъ хозяинъ платитъ работникамъ? спросилъ я.

— Да не ровно: за сходъ (т. е. сходить въ одинъ конецъ отъ Опскова до Юрьева или отъ Юрьева до Опскова) за сходъ хорошему работнику 10 цѣлковыхъ, а на лѣто платятъ, смотря по человѣку, и 40, и 35, а то и всѣ 50 надо дать. Да къ тому прибавь 2 становыхъ якоря по 8, а то и по 12 пудовъ, да 2 якоря завозныхъ по пуду положить, да вытигъ (якорь, на которомъ становятся въ рѣкахъ) 1 1/2 п. да 4 каната; здымница, что канатъ поднимаютъ; ростуги (канаты, сдерживающіе мачту), бичевы 120 саженъ: тянутся, коли повѣтрй нѣтъ, паруса ставить нельзя; крясы зелѣзные [6]… сочти все: хозяину дорого стоитъ…

— Во сколько времени можно доѣхать до Юрьева?

— Какъ Богъ дастъ: коли хорошая повѣтрь, въ недѣлю добѣжишь.

— А на будару много положишь?

— Да на какую будару? Есть будары, что 12 т. пудовъ положишь, только рѣдко, а на эту будару больше 6 т. не положишь.

— Теперь положу только 4, проговорилъ хозяинъ: въ Головы обгружаться [7] не буду.

— Стало получишь 200 рублей за сходъ? спросилъ я Ивана Ивановича.

— Что Богъ дастъ, отвѣчалъ онъ: а по чемъ чай брали? спросилъ онъ меня.

Я видѣлъ, что Ивану Ивановичу не хотѣлось посвящать меня въ свои счеты, которые были, кажется, ясны, — и не сталъ его больше разспрашивать.

Немного погодя я съѣхалъ на берегъ. При этомъ кстати замѣтить: въ Устьѣ пристань очень хороша: самыя большія здѣшнія суда свободно пристаютъ вплоть къ берегу.

Погостъ Устье и имѣнье г. Назимова стоятъ на самомъ берегу р. Великой, а ближе всего къ берегу — церковь, старинной постройки, съ стѣнной колокольней. Я отыскалъ священника, который былъ такъ обязателенъ, что взялся самъ показать церковь. Въ церкви, можетъ-быть, и старые образа, да только поновленные; самая большая достопримѣчательность этой церкви — паникадило, на которомъ значится 7117 годъ (1609).

Осмотрѣвъ эту церковь, мы съ священникомъ взяли лодку и поѣхали въ деревню Горки, лежащую на оотровѣ, тоже Горки, покупать рыбы на уху.

— Много здѣсь рыбы, не въ озерѣ, а въ рѣкѣ? спросилъ я у гребца.

— Въ рѣки? Ничова. Туточка, какъ кончится Великая, да до Талабска озера, говорятъ, 77 рѣкъ, между кажинымъ островомъ рѣка; а ни въ одной теперь ни одной рыбины не словить; весной много понагонитъ; весной большой бываетъ ловъ: понагонитъ снѣтка, крупной, а теперь ни одной непоймать.

— Вотъ ты сказалъ: „говорятъ, здѣсь 77 рѣкъ“, а ты не знаешь, сколько именно рѣкъ?

— Да рѣки не считаны; кто ихъ считалъ? Вотъ главныя рѣки: Ворона рѣка — проходъ суднамъ; Гладышня — тоже проходъ; не то что Ворона, а все проходъ; а тамъ Средняя, Выкупка, Ершовка, Скоруха… да всѣхъ и не пересчитаешь.

— Всякой есть имя?

— А какъ же, всякой!

— Скажи, пожалуйста, всѣ поименно.

— А Богъ ихъ знаетъ! вотъ тоже острова: Гладышня, гдѣ печи, Ситно, Долгой… а всѣхъ не пересчитаешь: для того: видишь сколько ихъ [8]?…

Въ Горкахъ купили рыбы на 5 копѣекь столько, что достало на уху мнѣ и всѣмъ моимъ спутникамъ; рыба была мелкая, это правда, теперь крупной не ловятъ, но все-таки на 5 копѣекъ….

Хозяинъ будары уѣхалъ за алебастромъ, и потому работники его, оставшись въ суднѣ, ничего не дѣлали. Когда я вышелъ послѣ обѣда, часовъ въ 7 на палубу, ко мнѣ подошелъ работникъ Иванъ, малый лѣтъ 26–27, темнорусый, статный и видный изъ себя.

— Пришелъ ты, Павелъ Иванычь, посмотрѣть на наши промыслы? спросилъ онъ.

— Да, такъ пріѣхалъ покататься.

— Хочешь я тебѣ покажу штуку; такую штуку, какихъ ты, можетъ, сродясь ни видывалъ, а можетъ, и не увидишь. Хочешь?

— Сдѣлай одолженіе.

Онъ на минуту ушелъ и вернулся назадъ съ компасомъ въ рукахъ.

— Видѣлъ?

— А что это такое?

— А вотъ видишь, это по нашему называется компасъ, всякіе вѣтры компасъ показываетъ.

— Какой же вѣтеръ лучше?

— Всякій вѣтеръ способенъ, коли по пути; только всякій вѣтеръ свое названіе имѣетъ.

— Этотъ какъ называется? спросилъ я указывая на N.

— Это Сиверикъ, курчавый бываетъ: какъ задуетъ — волна курчавая; а это Сточень къ Востоку съ меженняго (лѣтняго) бываетъ; Тепликъ повыше Востоку; это Полуденникъ; Мокрякъ — съ мокрого мѣста; примѣчаютъ: подуетъ Мокрякъ — дождь идетъ; Чухонскій Поперечень, Западъ, Русскій Поперечень…. вотъ и всѣ вѣтры…. По тѣмъ вѣтрамъ всѣ суда ходятъ: будары, полубударницы, троеночки, четверки [9].

Показавъ мнѣ эту штуку, мой Иванъ отнесь ее и снова вернулся ко мнѣ.

— Хорошо вамъ теперь, сказалъ я: лежи на боку, да ѣшь хозяйхской хлѣбъ….

— Эхъ, добрый человѣкъ! проговорилъ Иванъ: я вѣдь нанялся на сходъ: мнѣ чѣмъ скорѣй, тѣмъ лучше; вотъ Лёвкѣ — счастье: онъ лѣтній!..

Еще разъ переночевавъ на ладьѣ, 12 числа поутру я отправился на самое озеро — на Талабско, какъ здѣсь называютъ, или на Псковское, какъ въ географіяхъ пишутъ. Я уже прежде говорилъ, что р. Великая раздѣляется на множество рукавовъ; мы ѣхали по главному — по р. Воронѣ. Вдали на озерѣ виднѣлись суда; одни шли къ Пскову на парусахъ, другія, шедшія къ Юрьеву, стояли на якоряхъ: ждали повѣтри. При самомъ входѣ въ рѣку (изъ Вороны въ Великую) стояла будара.

— Это будара на мель стала, сказалъ мнѣ Алек. Ѳедор.: надо было держать лѣваго берега, а онъ вишь какъ вправо забралъ! Не скоро стянется.

— А много стягиваться надо?

— Какое много: какой-нибудь сажень, да и того — нѣтъ!

Отъ будары были брошены два якоря, и хозяинъ съ двумя своими работниками, налягаясь всѣмъ тѣломъ, тянули якорь напёрыши.

— Помогай Богъ! крикнулъ Алексѣй Ѳедоровичъ, когда мы поровнялись съ работавшими.

— Милости просимъ! отвѣчали тѣ.

— Что, сѣла на мель?

— Ничего не подѣлаешь, якорь не держитъ, Алексѣй Ѳедоровичь, самъ знаешь: дно мягкое, якорь-то и ползетъ…. Бьемся, бьемся, а и всего-то стянуться во по коль!

Онъ показалъ далѣе отъ кормы на поларшина.

— Надо было вамъ праваго [10] берега держать…

— Надо, Алексѣй Ѳедоровичъ, надо….

— Дураки! тихо сказалъ мнѣ Алек. Ѳедор.; когда мы довольно отъѣхали отъ будары; тутъ малый ребенокъ не ошибется; а онъ вишь гдѣ затесался!

Въ устьяхъ не хитро: тамъ всего на самой глуботѣ шесть пядъ.

Наконецъ мы выѣхали изъ Вороны въ открытое озеро, и вдали показались острова: Талабско, Таловенецъ, Верхній, Съемско, Ражитицъ.

— „На Талабскѣ теперь деревня не Талобска, сказалъ Алексѣй Ѳедоровичъ, — а Александровскій посадъ.

— Давно жъ это переименовали?

— А вотъ видишь: какимъ-то случаемъ былъ тамъ, заѣхамши какъ-то, царь Аликсандръ Павловичь, — вотъ чѣмъ наградить? онъ и велѣлъ называться не Талабско, а Александровскимъ посадомъ, да и дали имъ полицію, ратушу. Разумѣется, чести больше, а жить хуже.

Вѣтеръ былъ не очень силенъ, но какъ я послѣ узналъ, не было никакой возможности пускаться въ озеро: никто въ самую тихую погоду, не только вдвоемъ, но и одинъ, не побѣжитъ въ челнокѣ до Талабска.

Впрочемъ мнѣ ѣхать до Талабска и не было надобности, ловцы въ озерѣ на глубокомъ мѣстѣ не ловятъ а около береговъ, на мелкомъ мѣстѣ. Отъѣхавъ верстъ 5 по озеру, мы подъѣхали къ ловцамъ.

— Пусть вытаскиваютъ запасъ, сказаль Алексѣй Ѳедоровичъ:- послѣ подъѣдемъ.

Я согласился и спросилъ, какъ у здѣшнихъ ловцовъ составляются артели?

— Больше семействами, а не то скопятся два семейства и ловятъ. Выберутъ изъ старшихъ жерника, т. е. хозяина (главнаго начальника), да половчѣи кого коромщика; жерника — бросать запасъ, неводъ по нашему, коромщика — управлять ладьеи, а остальные ловцы просто съ рукавицами, или изполовщики — изъ части ловятъ; а не то просто работники, вотъ тебѣ и вся дружина. Чаще всего, хозяинъ добудетъ запасъ, да и подбираетъ изъ работниковъ или изъ половщиковъ, и самъ же хозяинъ назначаетъ, кому быть жерникомъ, кому коромщикомъ; ну, тѣмъ и часть, или половину прибавитъ супротивъ простаго ловца, когда дѣлятъ рыбу, а зимой еще бываетъ комора: его дѣло стряпать, лошадямъ воды приготовить: тотъ на половинной части.