Из Псковской губернии

Когда меня такимъ образомъ успокоивалъ нѣмецъ, и успокоивалъ очень радушно, а все-таки не пустилъ ночевать, я вспомнилъ про Перовскаго. Въ 1812 году онъ былъ взятъ въ плѣнъ и его повели во Францію. Дорогой онъ износилъ сапоги, потеръ ноги такъ, что едва могъ идти. Во всей Германіи онъ не могъ выпросить себѣ сапогъ: всѣ Нѣмцы о немъ только сожалѣли, а сапоги ему были брошены изъ перваго окна — во Франціи.

— Воды можно у васъ попросить? спросилъ я, совершенно успокоенный Нѣмецкимъ краснорѣчіемъ.

— Воду кушай, воду кушай!

Напившись, я пошелъ къ Изборску и первую версту прошелъ благополучно; при выходѣ изъ лѣсу я замѣтилъ мужиковъ; по крику можно было догадываться, что они шли съ попойки. Не доходя до нихъ нѣсколько саженъ, я остановился, выкурилъ папироску, а мужики все стояли. Не хотѣлось съ ними сходиться, а дѣлать было нечего, и я пошелъ къ нимъ.

— Братецъ, постой, братецъ! кричали они мнѣ, когда я поровнялся съ ними.

— Что вамъ надо, братцы? спросилъ я, не подходя близко къ нимъ.

— Да ты не бойся, братецъ! Мы сами хозяева, подойди пожалуста поближе.

— Что же вамъ нужно, братцы? сказалъ я, подойдя къ нимъ.

— Ты въ Изборьскъ идешь; отведи парня до дому.

— Доведи, другъ, кричалъ предлагаемый мнѣ въ товарищи мужикъ, безъ шапки, кафтана и сапогъ.

Онъ былъ пьянъ, другіе же, какъ я замѣтилъ, были совершенно трезвы.

— Отчего же вы сами не ведете его? спросилъ я опасаясь за пьянаго.

— Да намъ некогда, отвѣчали тѣ: намъ завтра на работу идти. Видимъ — человѣкь пьяный, бѣжитъ, — какъ одного пустить; а мы и не изъ той деревни —

Я взялъ подъ руку пьянаго и привелъ его домой, и на другой день узналъ, что онъ былъ въ гостяхъ у своей сестры, отданной замужъ въ другую деревню; тамъ подгулялъ и вздумалъ идти домой. Зять снялъ съ него все — шапку, кафтанъ и сапоги, и, не могши его уговоритъ остаться ночевать, пустилъ. На дорогѣ напалъ онъ на незнакомыхъ и тѣ повели его домой, а увидавъ меня, сдали мнѣ на руки.

Поутру я пошелъ къ отцу Александру; онъ мнѣ разсказывалъ, что полувѣрцы иногда постовъ не соблюдаютъ, но что во всемъ прочемъ они очень религіозны. Такъ напримѣръ: въ церковь ходятъ часто; выстроивъ Изборскѣ три богадѣльни и каждая изъ нихъ стоитъ отъ 50 до 60 руб. сереб.; содержатся онѣ также на счетъ прихожанъ. Въ праздникъ приносятъ священнику 1 или 2 кокоры [32], а въ каждую богадѣльню по 10. Въ платѣ священникамъ очень честны; такъ напр., въ праздники кропятъ скотъ святой водой; по обычаю должны платитъ по три копѣйки съ каждой штуки, и всегда исправно платятъ, никогда не обсчитываютъ въ числѣ штукъ. Еще показалось мнѣ замѣчательнымъ: Изборскъ отъ Залѣсья 12–14 верстъ; а въ Изборскѣ, по-крайней-мѣрѣ въ приходѣ отца Александра, на сто рожденій — одинъ незаконный.

Пошли мы, послѣ чаю, гулять на Шумильну гору, изъ которой, на самомъ близкомъ разстояніи одинъ отъ другаго, бьютъ 11 ключей, и у самой горы стоитъ мелыища.

— Мельнику обѣщано: будешь вѣрно молоть — вода будетъ; обмѣривать станешь — воды не станетъ, сказалъ мнѣ мужикъ, пріѣхавшій на мельницу: сталъ обмѣривать, — воды стало меньше.

Воды дѣйствительно стало меньше: нѣкоторые ключя пошли другими руслами, мимо пруда.

Потомъ отецъ Александрь показалъ мѣсто, гдѣ, по народному преданію, находится могила царя Трувора, и разсказалъ, что богомольцы, идущіе въ Печоры, заходятъ въ Изборскій соборъ къ здѣшней иконѣ Корсунской Богородицы; больные изъ нихъ берутъ камень, накладываютъ на больное мѣсто и всходятъ на гору противъ Сѣверной башни.

Дорога изъ Печоръ до Изборска безлюдна, да не больше народу и на дорогѣ между Изборскомъ и Псковомъ. Въ сторонѣ отъ большой дороги есть деревни, какъ я уже говорилъ; но въ этихъ деревняхъ тоже мало жизни. Я по дорогѣ услыхалъ первую пѣсню, пѣсню Русскую, только за 12 верстъ отъ Пскова, потому-что, думаю, нельзя называть пѣснью „и-го-го! и-го-го!“ что не разъ кричали полувѣрцы, парни и дѣвки, ѣхавшіе въ ночное. Я ходилъ и по большой дорогѣ и по просёлкамъ — вездѣ одно! Повернулъ къ Талабскому озеру — тоже безлюдье. Проходивъ безъ толку нѣсколько дней въ этихъ мѣстахъ, я пришелъ въ Устье къ знакомому уже мнѣ священнику, который былъ такъ добръ, что повѣрилъ мои наблюденія и сдѣлалъ мнѣ много очень полезныхъ замѣтокъ.

— Куда идешь, добрый человѣкъ? крикнулъ мнѣ догнавшій меня на доброй лошади мужикъ, поровнявшись со мной, когда я отошелъ отъ Пскова версты двѣ.

— А ты куда ѣдешь? спросилъ я, не отвѣчая на его вопросъ; да и довольно трудно было мнѣ отвѣчать, куда иду: я этого и самъ не зналъ.

— Привозилъ изъ Новоржева господъ на чугунку, теперь домой ѣду; коли по дорогѣ — подвезу, бойко говорилъ мужикъ.

Я присѣлъ къ нему въ телѣгу, и онъ началъ скороговоркою говорить:

— Взялъ я, братецъ ты мой, въ Новоржевѣ двухъ господъ, взялъ ихъ довезти до чугунки, до машины, по знакомству только, это, братецъ мой, самъ знаешь: пора рабочая, лошадь дома нужна; возьмешь деньги, самъ не радъ будешь деньгамъ… А по знакомству можно… Съ другихъ не взялъ бы по пяти цѣлковыхъ, а съ нихъ только по три…

Мнѣ кажется, что онъ и своихъ знакомыхъ господъ не много уважилъ: за 136 верстъ, съ двухъ, на одной лошади, можно и не уваживши взять шесть рублей.

Мы ѣхали по шоссе, которое идетъ изъ Пскова на Петербургско-Варшавскую дорогу, тоже каменную. Псковское шоссе идетъ на пять верстъ до послѣдней дороги и перпендикулярно въ нее упирается. Я разспрашивалъ многихъ: почему каменную дорогу проложили такъ далеко отъ Пскова? но мнѣ на это никто не могъ сказать ничего. Тѣмъ болѣе это странно, что новая чугунка проложена отъ Пскова очень близко, никакъ не дальше версты, и только въ этомъ одномъ мѣстѣ дороги, и каменная и чугунка, такъ далеко — версты на три слишкомъ — расходятся; въ другихъ же мѣстахъ онѣ сходятся на нѣсколько десятковъ саженъ и идутъ параллельно, до самаго г. Острова. Когда мы подъѣхали къ мосту на р. Терехѣ, я простился съ своимъ спутникомъ и пошелъ къ вновь строющемуся мосту на той же рѣкѣ, для желѣзной дороги, саженяхъ въ двадцати отъ стараго.

Дѣятельность была сильная: рабочихъ было много; одни привозили на тройкахъ огромные камни, другіе тесали камень, третьи копали, возили землю. Я взошелъ на временный деревянный мостъ, подъ который подводили постоянный каменный и разговорился съ рабочими. Отъ нихъ я узналъ, что въ настоящее время рабочимъ плата очень хороша: рабочему 50 к. сер., а мастеру, каменьщику, менѣе рубля не платятъ. Потолковавъ немного съ рабочими, я пошелъ опять на шоссе: чугункой идти не ловко, а другія артели, какъ мнѣ сказывали, стояли далеко. Пройдя немного по каменкѣ, я перешелъ по каменному мосту рѣку Многу и мнѣ захотѣлось пить.

— Дайте пожалуйста напиться, сказалъ я, подходя къ окну избы, стоявшей на самомъ берегу. У окна сидѣли двѣ женщины, и, услыхавъ мою просьбу, одна вскочила и пошла, а другая вслѣдъ ей проговорила:

— Надо бы странному человѣку квасу испить, да квасу-то нѣтъ.

— Сама знаю;- послышалось изъ избы: надо бы квасу, да гдѣ возьмешь квасу-то?

Спустя минуту, она вынесла мнѣ на улицу воды…

— Спасибо, матушка, сказалъ я возвращая ей, напившись кружку. Она одной рукой приняла кружку, а другою стала шарить около моей руки — желая всунуть мнѣ что-то въ руку.

— Ты человѣкъ странный, — торопливо говорила она: тебѣ пригодится; возьми, возьми!

— Спасибо, матушка, — отвѣчалъ я: мнѣ не надо; лучше кому другому подай.

— И другому подамъ — а ты-то возьми!

Я взялъ у ней пол-копѣйки серебромъ, и хотѣлось мнѣ эти деньги сберечь, но не удалось: за Псковскими арестами! Простясь съ ней, я пошелъ дальше.

— Здорово, землячекъ! крикнулъ, догоняя меня, отставной солдатъ:- Куда Богъ несетъ?

— Здравствуй, — отвѣчалъ я: иду, любезный, къ Острову. Не по дорогѣ ли?

— Почитай до самой Подрѣзицы по дорогѣ; пойдемъ вмѣстѣ; закуримъ трубочки, поболтаемъ.