Осколки неба, или Подлинная история "Битлз"

Джон в последний раз ударил по струнам, Норман – по тарелке, и гостьи снова завизжали.

– Это что-то! – кричала Синтия. – Джон, вы – лучшие! Такого я еще не слышала! Стью, ты самый классный! После Джона, конечно!

Она кинулась к Джону на шею и без стеснения расцеловала его. Только что он не узнавал свою музыку, а теперь он не узнавал и тихоню Синтию Пауэлл.

Ее подружки повисли на шеях у Пола и Джорджа. (Стюарта они постеснялись: уж слишком он был красив. У такого так просто на шее не повисишь...)

Пол разомлел. Девочка, обнимавшая его, была очень миленькой. Светлые волосы, пухленькие губки... «Доротти Роун», – жеманно представилась она. Пол попытался под шумок поцеловать ее, но она, смеясь, увернулась. Похоже, она была не прочь поиграть с ним в кошки-мышки.

А вот Джорджа скрутила здоровенная белобрысая девица на голову выше его и раза в полтора шире в плечах. Однако он стойко принимал удары судьбы, и на лице его была написана философская покорность.

...Но вот гостьи пришли в себя и отпустили мальчиков.

– Что ж, малютка, – обратился Джон к Джорджу, ладонью стирая помаду со своих щек и губ, – ты принят. Хотя, тебе и следовало бы сперва чуть-чуть подрасти...

Белобрысая девица быстро закивала головой, подтверждая истинность слов Джона. А тот закончил:

– Но так и быть. Будешь пятым.

– Нет, – загадочно улыбаясь, покачал головой Джордж, – я буду третьим, только третьим.

– Не понял? – удивился Джон.

– Я всегда третий. Однажды, лет пяти, я спросил папашу Харольда, почему у меня никогда не бывает новых ботинок и костюмов, и он сказал мне: «Ты – третий, Джордж. Заруби себе это на носу».

Пол на миг представил добродушно-свирепую рожу Харрисона-старшего и подумал, что тоже, наверное, запомнил бы эти слова на всю жизнь.

– Да хоть десятый! – махнул рукой Джон. – Терпеть не могу спорить с детьми. Вечно у них какие-то фокусы. Давайте-ка, лучше повторим. Раз, два... Раз, два, три...

Но начать они не успели. В комнату вбежал запыхавшийся Пит Шоттон:

– Джон! Твоя мать!.. Ее сбила машина!

У Джона подкосились коленки, и он ухватился за колонку, чтобы не упасть.

– Где она?! Что с ней?!

– С ней... – Пит боялся продолжать. – Она... Я не знаю...

– Не ври, гад! – бросив гитару на пол, закричал Джон. – Она умерла, да?!

– Да, – выпалил Пит, и все замерли.

Дальше для Джона все стало походить на замедленное кино. Медленно-медленно Синтия обняла его, и лицо ее было печально, хотя Джулию она не видела ни разу в жизни.

Плавно, как показалось ему самому, Джон оттолкнул подругу, хрипло сказав: «Отойди от меня!» Он сделал шаг, еще... Обо что-то запнулся и упал...

Синтия хотела помочь ему, но он, не замечая ее, встал сам. И время вновь помчалось со своей обычной скоростью.

В дверях он оглянулся и бросил: «Вы все ее мизинца не стоите!» Синтия кинулась за ним. Она понимала, что он чувствует сейчас. У нее у самой год назад умер от рака отец.

– Как это случилось? – спросил Стюарт Пита.

– Она шла от тети Мими. Переходила через улицу. Это была полицейская машина, а шофер был пьяный...

– Сволочи... – сказал Стюарт.

...По домам ребята расходились молча. Девчонки рассосались как-то незаметно. (Здоровенную, как выяснилось, звали Филлис Мак'Кензи.) Норману и Джорджу было по дороге в одну сторону, а Полу и Стюарту – в другую. Питу Шоттону тоже было по пути с ними, но, во-первых, он недолюбливал Сатклиффа (Пол даже подозревал, что он ревнует его к Леннону), а, во-вторых, он решил отправиться сейчас в дом тети Мими. Он не мог оставить друга в такую минуту.

Пол понимал, что ему тоже следует пойти к Джону. Но не мог заставить себя. Он знал, что такое потерять мать, и боялся, что боль вернется. А Стюарт сказал, что сначала зайдет домой, на Гамбьер-Террас.

...Они шли по улице вдвоем. Вечерело, и в июньском воздухе, казалось, повисла какая-то недосказанность. Но Полу говорить не хотелось. И начал Стюарт:

– Помнишь, Пол, ты рассказывал, что твоя мать умерла, когда Джон взял тебя в команду?

– Ну, – подтвердил Пол, еще не понимая, к чему тот клонит.

– А сегодня ты привел Джорджа, – сказал Стью и многозначительно посмотрел на Пола.

Тот остановился.

– Ты рехнулся, Стью, – сказал он изменившимся голосом.

– Он ваш, Пол. Я сразу это понял. Только он заиграл, как будто бы ток включили...

– Да о чем ты говоришь, Стюарт? – С нарастающей неприязнью повысил голос Пол. – Как ты можешь?! Сейчас?!!

– Мир сопротивляется, Пол, понимаешь? Но вы не должны отступать!

Пол смотрел на него уже с откровенной ненавистью и чувствовал, как безотчетный ужас охватывает его.

– Ты псих, Стюарт! – крикнул он. – Просто псих! Я видеть тебя больше не хочу!

И он со всех ног кинулся к дому.

Гамбург. Последнее время в Германии вошли в моду английские группы.

Клуб «Индра» [10] . В углу, на пятачке для музыкантов – ансамбль «Рори Сторм и Ураганы» [11] .

За ударной установкой – худой носатый парнишка с короткой реденькой бородкой.

– Эй, Ринго, а ну, покажи класс! – кричали ему англоязычные посетители. – Сыграй-ка нам Брамса: «Брамс! Брамс! Бах-бабах!» Разогретые пивком немцы требовали: «Шнеллер, шнеллер! [12] »

На выкрики парнишка не обращал ни малейшего внимания. Чувство собственного достоинства у него было. Иногда оно даже мешало ему в работе: он всегда стучал так, как считал нужным он сам, а не руководитель группы, гитарист Рори Сторм.

Сыграв пару песен, «Ураганы» уселись за столик.

– Ну, «Властелин колец», что за сюрприз ты нам приготовил? – спросил Рори, хотя, конечно же прекрасно знал, в чем дело.

Сказочным именем Ринго иногда звали потому, что колец и перстней на нем было больше, чем в ювелирной лавке. Это был его бзик. Да и его манера говорить напоминала хоббитскую.

Вот и сейчас, поднявшись и напыжившись от гордости, он залопотал:

– А ну, господа хорошие, споднимите-ка свои круженции, выпейте-ка пивка пенного, да пожелайте мне здоровья отменного. Ибо, дружочки-приятели у меня сегодня – День рождения!

Все, разулыбавшись, подняли кружки.