Казаки

■ — Что ж? Господин воевода еще не с тар. Может быть, пошлет Бог другую супружницу, — сказал полковник.

— Я тебе доложу, господин вельможный полковник, в от как, — говорил с многозначительным постным выражением лица воевода: — Я точно еще не стар, да познал тщету земного жития. О душевном спасении хочу мыслить, а не о телесных сластех. '

Полковник бросил жене недоверчивый взгляд и спросил воеводу.

— Твоя милость у нас в Гетманщине перво на воеводстве, или были прежде еше в каком нашем городе?

— В-малороссийских городех пришлось быть в первый раз у вас в Чернигове на воеводстве, а в Слободских полкех был воеводою в Харьковском полку в городе Чугуеве; там немного узнал я ваших людей. И скажу твоей вельможио-сти по душе: так полюбил ваш народ, что жалею, зачем не родился вашим человеком! Такие у вас добрые, богоугодные люди, от них же первый и найлучший господин полковник черниговский: об нем далеко слава идет. И в Москве все говорят про то, как он усердствует о благолепии церквей Божиих и как ко всему священному делу навычен и охочен.

— Я последний и найхудейший от многих, — сказал Борковский. — Трудимся в поте лица своего, по Божией воле, да в день судный заступление имамы от Пресвятыя Б огородицы.

— Был я, — говорил воевода: — у преосвященною Лазаря и у отца архимандрита Иоанникия и у отца игумена Зосимы. Какие это честные особы! Какие умные, сведущие философы! Истинно у нас в Московской земле таких не сыщешь, ' хоть всю землю исходи. И они в един глас про вельможиость твою доброе слово говорят, да величают честность твою.

— Держимось на свете молитвами оных богоугодных мужей! — сказал Борковский.

’ Вошел полковой писарь с бумагами.

— Уже напысано? — 'Го добро, бо к спиху надобно! Всим сотныкам?

— Всим, — отвечал писарь.

Полковник закричал, чтоб ему подали «каламарь» и подписал один за другим шестнадцать приказов сотникам Черниговского полка. Пи-сарь, забравши бумаги, ушел. Вслед затем служитель доложил, что у крыльца дожидается сотник черниговской сотни. Борковский приказал позвать его. ' '

В_0Шел молодой, лет тридцати, мужчина, статный, ^бело л_ицый, _черноусый, с высоким открытым лбом, с б°^льшими _глаза_ми. Э_то был тогдашний сотник черниговской полков°^й сотни Булавка. Поклонившись полковнику он ^{обвел боль}шими глазами вокруг себя и на мгновение остан°^вил их ^на _госте, _как будто желая спросить полковника: можно ли ^при _{нем го}ворить о том, зачем пришёл; потом, успокоившись от раздумья, начал полковнику говорить:

— Вашои вельможносты прийшов спытать: будеть по^-. _Ход, як зараз прийшов лыст от твоеи вельможносты; чи можно мени оставить в городи и не брать в поход швагра мого козака Молявку-Многопиняжного, бо вин заручився и ёму треба весильля грать?

— Того нияк не можно! — сказал строго полковник: — колы твого швагра зоставыть за:-для весильля, то други козаки почнуть соби просыты, абы их зоставылы. Кто за-для весильля, кто за-для похорон, а кто выгада соби инше що-небудь... Не позволю: не прохай! Нехай твий швагер пи-дожде; вернеться с походу — тоди и весильля справит. Де твий швагер заручився?

— У козака Пилыпа Куса, — сказал сотник: — одыны-ця дочка у батька. Колы жодною мирою не можно зоста-вить мого швагра, так чи не можно тепер у Петривку повин;чать ёго, а весильля справлять тоди вже як Бог дасть с походу вернуться.

— То вже не наше козацьке дило, а церковне, — сказал полковник. — Нехай просыть владычнёго розришеня у преосвященного Лазаря, а я, полковнык, от себе протывно-сты не маю. Нехай соби винчаються, колы владыка дозво-лыть. Тильки мы в поход выступаем в недилю, а писля. завтра субота. Швагер твий мусыть буты в походи.

— Как? Разве это у вас можно?, заметил воевода.

Вы, кажись, православного закона! Как же это? В Петров пост свадьбу праздновать?

Полковник отвечал:

— Власне забороняеться в постны дни свадебное пиршество — весильна гулянка, по-нашому, — а шоб совершить обряд церковный — на те потрибно тильки розришеня архиерея; аще архиерей знаеть, що праздныка весильного и гулянки в пист не буде, то и розришыть. У нас, господын воевода, такий есть обычай от дидив и пра-цидив, шо муж с жоною сожительствуют и уважаються перед всим свитом в брачному союзи, або як у нас говориться в малженсьтви тильки с того часу, як справыться весильля у молодои и у молодого, по-нашому звычаю, як воно ве-^деться в народ_И нашом, а до тые_и поры молода ходыть як дивыця и головою свитыть, и нихто ии за мужатую невисту не уважае, аж поки на висильли не покрыють. Тым-т₀ у нас архиерей можеть розришиты винчаня у пист, абы т_иль-^ки знав, що до кинця посту не будуть справоваты весильля.

В продолжении этой объяснительной речи сотник Булавка стоял, потупивши голову, но изредка с любопытством бросал взгляды на воеводу, а тот жадно слушал полковника.

— Странные для нас, русских московских людей, дела рассказываешь ты, господин полковник, — сказал воевода. — Такого ничего не делается у нас в Московской земле. Однако, и то справедливо говорят добрые люди: что город, то норов, что край, то свой обычай. Греха тут, я думаю, нет. У вас исстари так повелось, а у нас не так, а вера у нас все-таки одна остается, хоть, видишь, вон что у вас архиереи разрешают, а у нас никто к архиерею об этом и просить не посмеет пойти. У вас, — прибавил он, обращаясь не к хозяину, а к сотнику: — и при венчаньи может быть такое твориться, чего у нас нет?

— Не знаю, — отвечал Булавка: — я в Московщини не бував и не бачив, як у вас там диеться.

— Непременно пойду в церковь как будет венчаться козак, шурин этого сотника, — говорил воевода, обращаясь к Борковскому. — Прикажи, господин полковник, меня известить, я пойду!

— Сам с твоею милостию пойду! — сказал Борковский.

Сотник хотел уходить, но полковник приказал ему остаться. Воевода понял, что полковник имеет сказать сотнику нечто наедине, попрощался с хозяином и, провожаемый им в сени, ушел в свой двор, отстоявший от полковничьего саженях во сто.

Воротившись опять в комнату, Борковский сказал:

— Пане сотнику! Узнай ты мени, яку се чаривныцю клыкав до себе сей воевода, як кажуть.

— Мени узнавать сёго не приходыться, вельможный пане, — сказал Булавка: — бо я вже знаю. Приходыла до ёго Феська Билобочиха, а приводыв еи стрилець Лозов Якушка. А зачим еи звано, того не знаю.

— Поклич еи зараз до себе, а як прийде — пришлы с козаками вартовыми до мене, — сказал полковник.

Сотник быстро ушел. Борковский велел позвать обозного, судью и писаря, разговаривал с ними о делах полковых и о походе. Наконец, служитель доложил, что козаки привели бабу Белобочиху.

Об_о3ный, судья и писарь при этом имени разом засмеялись.

— Що вы, панове, смиетесь? — сказал со строгим видом полковник.

Судья сказал:

— Выбачай, вельможный пане, либонь яка справа то-чыться соромотна. Баба та Билобочиха видома сводныця в Черныгови!

— Эге ж! Добре, панове, що вы лучилысь, — сказал Борковский: — Увийдите у другий покой, и слухайте там, що стане казать мени ся Билобочиха.

Обозный, судья и писарь вошли по указанию хозяина в другую комнату, следовавшую за тою, где происходила беседа. Ввели козаки бабу Белобочиху. То была низкорослая,. с короткою шеею женщина лет пятидесяти, с маленькими простодушными и вместе лукавыми глазками.

Полковник подошел прямо к ней с очень строгим и суровым видом и сказал:

— Бабо! Чаклуеш! Чаривнычуеш! Людям шкоды ро-быш! Ось я тебе пошлю до владыки, щоб на тебе епитемью наложыв, да в манастырь на працю заслав рокив на два бо й на довгше.

— Я никому шкоды не дияла! — говорила баба, перекачивая голову и отважно глядя на полковника: — А коли кто поклыче пособыты в який болисти, то не одмовляюсь, и твоя мылость колы позовеш, то прийду и все подию, що можно и як Бог пособыть.