Записки старого петербуржца

Тут слова не возразишь. Новые здания наши, конечно, не смеют торчать нелепыми присадками и довесками к прекрасному городу, не могут казаться случайно ставшими в строй ветеранов-гвардейцев неприбранными новобранцами.

Но стоит задуматься над вопросом: а что собой представляет этот, будто бы не нуждающийся в определении, единый и всеобщий «петербургский стиль»?

Я не архитектор, не градостроитель, мои мысли по этому поводу ни для кого не обязательны. Но я — петербуржец и ленинградец. Это чего-то стоит.

Я отлично помню: в 1911-1912 годах на Петроградской стороне, против Петропавловской крепости, бок о бок с деревянной Троицкой церковкой, у начала в те дни великолепного (и уж такого питерского!) Каменноостровского проспекта сначала решили построить, а затем и построили мусульманскую мечеть.

Уже с публикации проекта поднялся переполох. Архитектора Кривицкого обвиняли в безвкусии, в разрушении силуэта города, в нарушении петербургской северной строгости, в варварском отношении к единству облика города. Как так: перенести в Петрополь, на «брега Невы», к Летнему саду, к крепостному шпилю, к Домику Петра Первого среднеазиатскую, с голубыми изразцами, с тонкими минаретами, мечеть? Запретить! Или уж по крайней мере — осудить, заклеймить так, чтобы впредь было не повадно…

Надо признаться, паника была довольно основательной: стиль Петербурга — и стиль жаркого, синенебого, желтопесчаного Самарканда! Почти точная копия купола Гур-Эмира над свинцовыми водами Невы! Несообразно!

И что вы скажете? Прошло полвека, и разве теперь она кажется нам чем-то чужеродным в ансамбле Петроградской стороны, когда на нее смотришь даже почти в упор с Кировского моста, с набережной возле Лебяжьей канавки? Да — ничего подобного! Я не знаю, что думают об этом рафинированные знатоки и снобы; рядовому старому петербуржцу она давно уже представляется украшением города, эта мечеть. Уничтожьте ее — и городской пейзаж в этой части Ленинграда бесспорно что-то потеряет.

А разве плохо, когда с Елагина острова, сквозь низко свисающие над водой Невки купы серебристых плакучих ив, мы видим на том берегу чужое не только Петербургу — любому европейскому городу трапецеидальное очертание буддийского храма? По-моему, его присутствие в Ленинграде только радует глаз, радует именно своей неожиданностью, выпадением из стиля, экзотичностью…

Петербург-Ленинград — удивительный и необыкновенный город. Он обладает избирательной способностью: все вновь построенное в нем он либо сразу же отвергает (и тогда оно исчезает за считанные годы), или же принимает (и тогда за небольшой срок оно как бы втягивается вовнутрь города, облекается его налетом, его патиной и превращается в неотторжимую питерскую деталь).

Эклектикой именовали стиль Монферрана (и, если хотите, небезосновательно). Но не знаю: хотели ли бы вы, чтобы Ленинград вдруг остался без Исаакия?

Я бы — не хотел.

Да что там говорить: Мопассан уезжал из Парижа, чтобы уродство Эйфелевой башни не оскорбляло на его глазах вечной прелести Нотр-Дам. А я и мои товарищи по заграничной поездке в мае 1969 года просто по-разному смотрели на эти два таких различных сооружения: на одно так, на другое — иначе. Они не соперничали друг с другом; они были каждое само по себе. Но, улетая из Парижа, мы, как и миллионы других человеческих существ, искали глазами именно Эйфелеву башню: без нее теперь уже нельзя вообразить себе Париж; она стала такой же его постоянной приметой, как и Нотр-Дам, как Сэн-Шапель, как Булонский лес или Елисейские поля.

Не будем в этом смысле повторять ошибку Мопассана.

Это — одно. Есть и второе.

Только что, описав по Ленинграду стремительную и сложную кривую, мы воочию могли увидеть и оценить ту громаду труда и мысли, которая затрачивается нами же самими на чудовищного объема работы, призванные создать человеческие условия для жизни миллионов. Они неизреченно огромны.

И, думая о них, начинаешь сомневаться, могли ли, при всей их гениальности, великие зодчие прошлого — Росси и Воронихин, Растрелли и Захаров, хотя и они мыслили стройку не отдельными сооружениями, а целыми ансамблями, — могли ли они — кто их знает? — мыслить в масштабах таких пространств, как приходится мыслить тем, кто руководит строительством Ленинграда в XX веке?

А сегодня этим людям приходится — хотят того они или не хотят — работать именно так. И, может быть впадая иной раз в некоторые погрешности, допуская неточности в своих решениях, еще не поднимаясь, вероятно, до того высочайшего уровня архитектурной и градостроительной культуры, который задан им великими предшественниками, они упорно трудятся. Они видят Ленинград как единое целое. Они хотят сделать город удобнее для обитания, чем в бытность его Санкт-Петербургом.

Мне кажется, в этом смысле — будущее нашего города в доброжелательных и разумных руках.

Меня это радует, потому что я — старый петербуржец-ленинградец, и люблю свой город, как, вероятно, мало что в мире.

Об авторе

УСПЕНСКИЙ, Лев Васильевич [р. 27. 1(8. II). 1900, Петербург] — рус. сов. писатель. Сын инженера. Учился в Лесном ин-те. Участник Гражд. войны. Окончил Высшие гос. курсы искусствоведения при Ин-те истории иск-в в Ленинграде (1929). В 1928 опубл. роман «З.апах лимона» (совм. с Л. А. Рубиновым). В 1932 окончил аспирантуру Ип-та речевой культуры. С 30-х гг. много работает в дет. лит-ре. В 1939 опубл. роман «Пулковский меридиан» (совм. с Г. Н. Караевым), в 1955 — кн. «Спутник пятнадцатилетнего капитана» (совм. с А. Д. Антрушиным). Переработал для детей мифы Древней Греции:

«Двенадцать подвигов Геракла» (1938), «Золотое руно» (1941). Одновременно занимался лингвистикой, участвовал в составлении словаря др.-рус. языка (под ред. Б. А. Ларина). Годы Отечеств, войны провел на фронте, в основном под Ленинградом, как офицер флота и воен. корреспондент. Опубл. роман о войне «60-я параллель» (1955, в соавторстве с Г. Н. Караевым), ряд книг по истории Ленинграда — «На 101 острове. Рассказы о Ленинграде» (1957, в соавт. с К. Н. Шнейдер), «Ленинград. Из истории города» (1957), а также работы по занимат. языкознанию: «Слово о словах» (1954), «Ты и твое имя» (1960), «Имя дома твоего» (1967) и др., в к-рых элементы науч. исследования сочетаются с популярной формой изложения. Выступает как публицист и переводчик франц., англ, и нем. поэзии.

Соч.: Рассказы о невозможном, М.-Л., 1942; Скобарь, М.-Л., 1943; Рассказы, М.-Л., 1944; Занимательная география, Л., 1947; За семью печатями. Очерки по археологии, М., 1958 (совм. с К. Н. Шнсйдср); Повести и рассказы, Л., 1965; Почему не иначе? Этимологич. словарик школьника, М., 1967; Загадки топонимики, М., 1969; Записки старого петербуржца, Л., 1970.; Слово о словах. Почему не иначе, Л., Дет. лит-ра, 1972; Ты и твое имя. Имя дома твоего, Л., Дет. лит-ра, 1972; За языком до Киева, Л., Лениздат, 1988

Лит.: Наркевич А., Лев Успенский, «Дет. лит-ра», 1968, No 11; Банк Н., Л. В. Успенский. Критико-биографич. очерк, Л., 1969.

Т. Л. Никольская.

СТАРЫЕ И СОВРЕМЕННЫЕ НАЗВАНИЯ УЛИЦ, МОСТОВ И НАБЕРЕЖНЫХ ЛЕНИНГРАДА

Английский пр. — пр. Маклина

Александровский пр. — пр. Добролюбова

Архиерейская ул. — ул. Льва Толстого

Бабурин пер. — ул. Смолячкова

Бассейная ул. — ул. Некрасова

Батенина ул. — ул. Александра Матросова

Введенская ул. — ул. Олега Кошевого

1. Вульфова ул. (Малая) — ул. Котовского

2. Вульфова ул. (Большая) — ул. Чапаева

Геслеровский пр. — пр. Чкалова

Грязная ул. (Петрогр. ст.) — ул. Яблочкова

Замятин пер. — пер. Леонова

Знаменская ул. — ул. Восстания

Знаменская пл. — пл. Восстания

Конногвардейский бульвар — бульвар Профсоюзов

Кронверкский пр. — пр. Максима Горького

Ланское шоссе — пр. Н. И. Смирнова

Лафонская пл. — пл. Пролетарской диктатуры

Ломанский пер. — ул. Смирнова