Из наблюдений над прозой Всеволода Кочетова

AnnotationСкуратовский В. Из наблюдений над прозой Всеволода Кочетова // Vittorio : междунар. науч. сб., посвящ. 75-летию Витторио Страды. - М., 2005. - С. 693-700.

Примечания

1

2

3

4

Советский режим после антихрущевского дворцового переворота 1964 года и далее, вплоть до окончательной ликвидации «пражской весны» (1969), как правило, избегает широковещательных заявлений о ближайшей своей стратегии. Более того, он создает совершенно необозримую официальную словесность - надстройку над той стратегией, не столько ее объясняющую, сколько ее прячущую. Именно стратегические цели и намерения режима, в тумане той риторики, становятся вконец неясными - для всех классов советского общества, всех его социальных групп. Едва ли не самое популярное занятие в ту пору - создание своего рода политических «гороскопов», самое наивное политически-карточное гадание: что собирается предпринять затаившееся в своих намерениях кремлевское руководство? Да и вообще - есть ли у него эти намерения?

Сегодня, пожалуй, мы уже знаем: никакой, собственно, стратегии у того руководства в ту послехрущевскую пятилетку не было. Была самая элементарная административная, хозяйственная и, разумеется, идеологическая прагматика. Советская структура погружается в тину этой конформистской прагматики, которую двадцать лет спустя назовут «застоем» (робкая филология «перестройки» не рискнет произнести более энергичное - «реакция»).

Вот в тех условиях советское, скажем так, общественное мнение, лишенное самой элементарной информации о том, что происходит или может произойти «в сферах», хватается за любой факт, представляющийся сигнальным в отношении тех «сфер».

Именно таким фактом, ввиду того информационного дефицита, и предстал роман Всеволода Кочетова «Чего же ты хочешь?». Собственно, «сигнальным» предстало само появление этого романа. Мифология тех лет немедленно связала его появление с самым высоким социальным заказом, с самой высокой санкцией на таковое.

Получалось так, что кочетовский роман - это как бы намеренная беллетризованная проговорка самых высоких советских персон о ближайших их планах, беллетризованный протокол главных намерений кремлевских мудрецов.

Похоже, что читательская мифология напрасно демонизировала этот роман и его автора как прямых трансляторов настроений тогдашней олигархии. «Чего же ты хочешь?» - едва ли прямая литературная интрига последней. К интеллектуальным особенностям советского руководства того эшелона относится скорее полная литературная глухота, чем намерения «литературно» (и вообще вслух) оглашать свои позиции. Дело все-таки в самом авторе, Всеволоде Анисимовиче Кочетове.

… В самом разгаре советского, а потом уже даже и мирового резонанса вокруг романа «Чего же ты хочешь?» итальянский ученый-славист Витторио Страда, пребывая в неожиданной и, пожалуй, даже уникальной роли и героя того романа, и его комментатора, следующим образом отозвался о лично ему знакомом советском романисте: «Кочетов произвел на меня впечатление холодного и ограниченного мелкого буржуа».

Пожалуй, самое точное во всей, скажем так, «кочетовиане» определение этого «романиста», готовая к его пониманию методология.

Всеволод Кочетов, поначалу писавший о колхозниках и рабочих, начиная с первого своего послесталинского романа «Молодость с нами» (1954), посвященного уже советской служилой интеллигенции (другой, впрочем, и не было), становился едва ли не «поэтом» специфической среды в этой «интеллигенции». Это именно мелкая и средняя номенклатурная «буржуазия», как она - и социологически, и психологически - сложилась в самые последние сезоны сталинской диктатуры и в самые последние «дооттепельные» сезоны уже после сталинской смерти. Сословие, вполне довольное собой и своей участью, зорко стерегущее и свое место в мире, и то, что можно было понять как то или иное посягательство на это место.

Павел Русанов в «Раковом корпусе» - еще необходимо «плакатный», резкий образ такого «холодного и ограниченного мелкого буржуа», неутомимого воителя за свое место.

Любопытно, что в романе украинского писателя Юрия Щербака «Барьер несовместимости», появившемся ровно спустя год после кочетовского романа, возникает, неким цензурно-редакторским чудом, образ такого же Русанова (да еще под той же фамилией!), а ему ассистируют упоминания о некоем бездарном писателе - по фамилии «Ершов».

В.А. Кочетов создает идеологически по-своему чрезвычайно точно структурированную трилогию, вобравшую в себя настроения и представления упомянутого сословия: «Братья Ершовы» (1958), «Секретарь обкома» (1961) и «Чего же ты хочешь?» (1969).

Заключительная часть трилогии, как то и подобает ей диалектически, с наибольшей последовательностью что ли, составляет всю номенклатуру лиц и положений, вызывающих неприятие социальной среды, столь близкой автору. Но, в сущности, почти такое же отрицательное перечисление содержат в себе предыдущие части кочетовской трилогии. Не случайно при появлении «Братьев Ершовых» «Правда», несколько изумленная количеством ревизионистов в этом романе, сдержанно упрекнула автора в том, что на самом деле соответствующие «настроения… затронули значительно меньший круг творческих работников, чем это показано в романе»¹ . Но даже «Правда» не остановила автора, озабоченного прежде всего чистотой советского образа жизни, а точнее, исчислением всего того, что эту чистоту марает. В романе «Секретарь обкома» пятна на советском солнце, среди прочих, воплощает молодой поэт Птушков, и фонетически, и по всему другому своему облику отсылающий читателя к самому известному тогда поэту недолжного направления.

И тогда же «новомирский» автор, вызывающе подробно разобравший «Секретаря обкома» по всем его уязвимым морфологическим косточкам, обратил внимание на излишнюю склонность автора к «говорящим псевдонимам» в его книге, герои которой, и «положительные», и особенно «отрицательные», как в «псевдонимах», так и вообще в своем поведении, явственно соотносились с лицами, вполне реальными² .

Последний роман кочетовского триптиха в защиту советского «статус кво» доводит главный творческий принцип автора до края, до некоторой патологии.

Палитра-то художника вообще была - небогата. Оттепельная интеллигенция, которая, разумеется, сразу заметила его общественную стратегию, заметила и эту скромность. С легкой руки драматурга Володина в широкий читательский и вообще разговорный обиход вошла поистине классическая кочетовская фраза: «коза кричала нечеловеческим голосом».

Но, скажем так, в отношении внелитературных характеристик роман оказался в центре тогдашней общественной жизни: именно по исчислению того, что, по разумению Всеволода Анисимовича, мешало советской стабильности.

Соответствующие списки «Братьев Ершовых» и «Секретаря обкома» были здесь уже не просто продолжены, а - едва ли не гигантски увеличены, с претензией на исчерпанность. Это длинная номенклатура пороков и их носителей, вторгшихся в советский парадиз. Исчислить их даже в статье объемом в тот классический разбор A.M. Марьянова представляется невозможным. От вражеских спецслужб, таких же иностранных журналистов-фланеров и далее до первых рок-музыкантов, рвущихся на гастроли в экзотическую для них Москву. И наконец, отечественное зло - начиная с корневого, исстари контрреволюционого, кулацко-православно-патриархального и заканчивая уже в его несколько экспортно-ревизионистском привозном исполнении.

И все это - через добросовестное введение его в сюжет, через героев, так же добросовестно здесь воплощающих зло персонально-конкретно.

Получилась некая пародийная, но «энциклопедия» всего в советской жизни нежелательного. Нежелательного прежде всего тому социально вполне состоявшемуся классу «холодных и ограниченных мелких буржуа».

Но тогдашний, широко говоря, проницательный читатель романа, травмированный, с одной стороны, полной закрытостью кремлевского политикума, а с другой - чудовищным «чехословацким» оккупационным «экспромтом» последнего, в августе 1968-го, в понятных чувствах прочитал роман едва ли не как манифест того политикума.