Знание - сила, 2003 № 06 (912)

Я положил письмо в конверт, подошел к секретеру. На покрытом алым бархатом донце секретного ящика лежал потускневший серебряный рубль. Тот самый, который в памятный день неудавшегося переворота кидал вверх Петр Федорович. Как он кричал: «Орел или я?» Он так и не узнал, что тогда, на самом деле, орлом должна была стать императрица Екатерина Алексеевна!

Император держал этот рубль, как талисман. Но теперь ему в нем не было нужды. Теперь он по праву памяти должен принадлежать мне. За все годы долгой службы я никогда ничего не брал. Меня одолевала страсть любопытства, но не воровства. В Зимнем, где все слуги промышляли мелкими кражами, из-за этого меня даже сторонились. И на этот раз я ничего не собирался брать. Я лишь менял. Рубль на рубль. Правда, у меня не было с собой одного рубля. Зато была мелочь.

Я отсчитал рубль мелкою монетою и аккуратно вдавил их в бархатное донце ящика. Сверху легли так и не просмотренные Павлом Петровичем бумаги. Письмо Орлова, как и полагалось, было положено последним. Ящичек легко утонул во внутренностях секретера. Теперь дощечки. Они встали на место с легким щелчком, соединив Адама и Еву. Сколько раз я пробегал сухой тряпицей по этому рисунку, но сейчас впервые подумал, что сия аллегория — не Адам и Ева, а Петр Федорович и Екатерина Алексеевна. А сверху яблоко — искушение, и имя этому искушению —грех власти.

Кажется, все! Теперь остается лишь ждать, когда камер-юнкер, посланный из дворцовой конторы, объявит, что новый государь во мне не нуждается. Впрочем, едва ли такое случится скоро. Кто я такой, чтобы вспомнить обо мне за всей суетой начавшегося царствования?

Но я ошибся. Павел Петрович вспомнил обо мне очень скоро. В понедельник государь объявил о намерении упокоить свою горячо любимую матушку рядом с отцом в Петропавловском соборе. Я вспомнил про воссоединившихся Адама и Еву на дверце секретера. Уж не этот ли мотив навеял Павлу Петровичу такое решение? Впрочем, сам государь твердил о законности, которую он собирался утвердить во всем, и порядке, взятом им в крепкое защищение. Этим он и объяснил свое желание видеть отца и мать лежащими рядом, в одном приделе: «Богом предписано жене покоиться рядом с мужем!»

В тот же день наказано мне было ехать в Москву, на пансион, положенный отставным дворцовым служащим. Сам император пожелал сообщить мне об отставке.

— Ведомо мне стало, — сказал он, — что ты, служа отцу, так и остался в бобылях. Похвальное рвение. Однако нужды в тебе более нет. Доживать будешь в Москве. Смотри, будь скромен. Мы приказали полицмейстеру присматривать за тобой, и пеняй на себя, если распустишь язык.

Я понял, что он не поверил ни одному моему слову, сказанному в кабинете. Не поверил и испугался!

Сборы мои были недолгие. Уже на следующий день сани несли меня по почтовому тракту во вторую столицу. По распоряжению двора везли меня в сопровождении фельдъегеря, так что на почтовых станциях нам не приходилось ждать лошадей.

Про меня фельдъегерю неведомо что наговорили, потому всю дорогу он посматривал с подозрением.

— Со мной шутки плохи, — на всякий случай предупреждал он меня. — Я за отменную службу первый человек у начальства. Да и силенкой Бог не обидел... Под Торжком один отбился от четверых... Будем проезжать, покажу место... Быстрей меня никого нет. Самое срочное мне поручают. Вот нынче такую бомбу везу...

— Что за бомбу? — обернулся ямщик.

Дворец А.Д. Меньшикова на Васильевском острове

— Тебе знать не положено. Знай погоняй!

Ямщик присвистнул.

— И тебе знать не положено. Вези пакет, да и только.

Фельдъегеря распирало от важности. С минуту он важно молчал, потом, покосившись на меня, сказал:

— Может, и не положено, а все равно знаю. Приказано графа Алексея Орлова срочно выслать в Петербург к государю Павлу Петровичу.

— Нужда, значит, пристала? То-то граф обрадуется. Он, почитай, уже лет двадцать как в отставке.

— Какая нужда! — насмешливо перебил ямщика фельдъегерь. — На посмех повезут!

— Неужто такое можно? — озадаченно спросил ямщик.

— Государю все можно... У меня кум — кучер на катафалке. Будет вести гроб с первой императрицей Екатериной Алексеевной в Петропавловскую крепость, чтоб уложить рядом с государем Петром Федоровичем. А впереди гроба пойдет его сиятельство. По морозцу пешком, простоволосым!

Должно быть, подумалось мне, Павел Петрович еще раз заглянул в орловское письмо. Заглянул и не поверил. Оттого и «казнь» Орлову приготовил — идти пред гробом им убиенной к гробу того, кто возжаждал этого убиения.

Мы благополучно одолели половину пути, когда сразу за Торжком, где фельдъегерь обещал показать нам место, увидели несущуюся навстречу тройку. На разъезд нужно было время: дорога в этом месте была сдавлена с обеих сторон высокими сугро бами.

— Поберегись! Государево дело! — закричал наш ямшик, привыкший к тому, что все встречные уступали ему дорогу.

Но впереди и не думали сворачивать. Л ишь распущенная веером тройка чуть собралась — пристяжные прижались ближе к кореннику, так, чтобы мы наехали на сугроб и, остановившись, их пропустили.

— Не уступай! Не уступай! — закричал ямщику вошедший в раж фельдъегерь.

Я зажмурился. Столкновение казалось неизбежным. Но в последний момент наш ямщик все же резко подал влево, и возок, падая, встал на полоз. Мимо, не останавливаясь, пролетела тройка: разгоряченные, в клубах снега и пара, кони, детина извозчик и пожилой господин, поворачивающий к нам странно знакомое лицо в коротком выкрике: «Кончено!»

Мое сердце учащенно забилось. Орлов! Второй раз судьба свела нас на дороге, сопровождая каждую из встреч этим резким, как удар хлыста, словом «Кончено!» Я не сомневался, что «кончено» сбудется и на этот раз. Горе тому, к кому он так спешит. Граф — провидец. Он из породы людей, которые притягивают кровь...

Сани, наконец, перевернулись, и тугой удар в затылок погасил мое сознание.

История не терпит сослагательного наклонения, это известно. Но коль скоро я выбрал жанр альтернативной истории, хочу предложить читателю сразу несколько решений этого сюжета. Пусть он выберет тот, что посчитает наиболее вероятным.

...Пущенный винтом вверх рубль угодил в самую траву. Придворные кинулись было к месту падения, но их остановил окрик императора:

— Не сметь! Пускай поднимет невинное дитя.

Я сначала не понял, что это про меня. Но государь, больно ущемив меня за ухо, подтолкнул к месту падения монеты.

— Поди принеси!

Я раздвинул траву — рубль лежал орлом вверх. Но что значит это странное «я»? Торопливо, покуда никто не подошел, я перевернул монету. Там была обыкновенная «решка» — чеканный профиль императора Петра Федоровича, совсем не похожий на настоящего.

— Неси же! — нетерпеливо выкрикнул государь.

Я положил рубль на распятую ладонь орлом вверх. Как было.

Кажется, Петр Федорович был доволен таким поворотом.

— Господа, сама судьба за нас. Едем в Кронштадт.

Невредимый фельдъегерь со злостью ударил по шее извозчика.

— Ты как посмел уступить?!

— Как можно! Это же его сиятельство граф Алексей Орлов!

Мое сердце учащенно забилось. Второй раз судьба свела нас на дороге, сопровождая каждую из встреч этим резким, как удар хлыста, словом «Кончено!» Я не сомневался, что «кончено» сбудется и на этот раз. Горе тому, к кому он так спешит. Граф — провидец. Он из породы людей, которые притягивают кровь...

Сани графа, перевалив через пригорок, будто провалились — меньше и меньше и исчезли. «Едет на посмех» — вспомнил я слова фельдъегеря. Впрочем, вовсе не эта мысль донимала меня. Ведь мгновения назад я думал о чем-то ином, во сто крат более важном, чем эта история с мщением государя...

Ямщик между тем обошел вокруг вывезенного на дорогу возка, постучал ногой по полозьям, подтянул упряжь.

— Да скоро ты? — торопил его фельдъегерь.