Секс и эротика в русской традиционной культуре

Заканчивается время таинственного творения нового человеческого существа. Вместе с тем закрывается и телесный код материнства. Тело беременной или рожающей женщины табуируется, как и тельце новорожденного. Собственно, табуируется эротика материнства, влечение к «животу» — телесности рождения. Но эта эротика — тайный ключ ко всему коду материнской культуры.

Поэтому вхождение в мир материнства сопровождается культурной стимуляцией эротики «живота» (рождения). А выход — подавлением ее, отстранением от телесности рождения — и тем самым от символики этого мира. Его знаки делаются невидимы, язык неслышим. Этот мир как будто перестает существовать. Но стоит только увидеть беременную…

К. К. Логинов

МАТЕРИАЛЫ ПО СЕКСУАЛЬНОМУ ПОВЕДЕНИЮ РУССКИХ ЗАОНЕЖЬЯ

«Заонежане» и «водлозеры» — это локальные группы русских Карелии численностью соответственно 27 и 7 тыс. человек. Обе группы выделяются среди других русских Карелии ярко выраженным локальным самосознанием, самоназванием, совпадающим с названием со стороны (экзоэтнонимом), особым говором (соответственно — «за-онежским» и «водлозерским»), четко очерченной территорией расселения. У заонежан это собственно Заонежский полуостров с прилегающими к нему заселенными островами в Онежском озере, у водлозеров — прибережья и заселенные острова озера Водлозера. Противопоставление «мы — они» у заонежан сформировалось в маргинальной зоне при наличии контактов с карелами и вепсами. У водлозеров такое противопоставление возникло ко всей «аморфной» [863] группе пудожан на основе убежденности в уникальности своего происхождения («от новгородцев»), в осознании особенностей своей культуры и хозяйственных занятий. Другие русские Карелии вполне сознательно отделяют эти две группы от любых других групп русских б. Олонецкой губернии.

Русские с низовий р. Шалы (Водлы) и ее притока, р. Шалицы, называют себя «шальские» (экзоэтноним — «шаляне»). Однако, не имея четко очерченной территории расселения, они не сложились в локальную группу. Они считают себя, по большому счету, «пудожанами» (согласны с обидным прозвищем «пудожские налимы»), а пудожане (т. е. жители большей части Пудожского района) считают их «своими», не выделяют их из своей общности так, как выделяют водлозеров (обидная кличка «белогвардейцы») или, скажем, «челмужан» (пудожане их именуют «заонежана», хотя и отличают от заонежан собственно Заонежья, проживающих по отношению к пудожанам за Онегом-озером).

Ритуальный «коитус» как средство обеспечения удачи отмечался в обрядах рыбаков и охотников перед отправлением на длительный промысел. Иногда тот же способ применялся, чтобы достичь удачи в лове рыбы на близкой тоне, «испорченной» заговором завистников или нетактичным поведением кого-то из рыбаков в отношении дорожного человека или водяного. [864]

Обряд (называлось это — взять, брать товару) производился следующим образом. Накануне отъезда рыбак или охотник приказывал жене истопить баню до захода солнца. В баню шел с женой и совершал с нею «коитус» на пороге предбанника в полном молчании. Если мимо проходили соседи или случайные прохожие, традиция обязывала их не отворачиваться, а пожелать удачи: «Бог в помощь» или «Помогай вам Бог». Отвечать не полагалось. «Коитус» должен был быть исполнен до его естественного завершения в полном молчании. Затем рыбак (охотник) мылся в бане один и к жене больше не прикасался. Даже вещи или пищу от жены или других женщин брал не из рук в руки, а со стола или с земли и т. д. [865]

Старики, не способные к «коитусу», заменяли его ритуальным проныриванием между ног жены в предбаннике, для чего приказывали своей старухе встать в предбаннике на две лавки или табуретки. [866]

Ритуальное заголение применялось рыбаками, когда они обнаруживали, что вслед им смотрит старуха с «недобрым глазом». Чтобы не сглазилось мероприятие, заонежанин раскрывал ширинку портов (штанов) и, не оборачиваясь, ставил фигу, т. е. показывал старухе фигу правой рукой через левое плечо со словами: «Пизда тебе на лоб, а мне на лад». Ширинка закрывалась лишь после того, как старуха с недобрым глазом скрывалась из виду. [867]

У заонежанок ритуальное заголение практиковалось в одном из обрядов изгнания клопов из избы. Для этого первые три пясточки колосков нового урожая зерна срезались серпом и свивались в жгут (вязево). Вязево это приносили домой. Когда в доме никого не было, хозяйка садилась на лавку вдоль половиц, задирала подол и с силой хлестала себя по паху, приговаривая: «По манды хлоп, хлоп, хлоп — уходи с фатеры [868] клоп». Покончив с этим, хозяйка вешала вязево на вешалку-гвоздильню у входной двери. [869] Считалось, что, устрашившись, клопы покинут избу и не войдут в дом, пока жгут из колосьев висит около двери.

В северном Заонежье знают карельское поверье, по которому, встретив в лесу медведя, женщина может испугать его и прогнать — стоит ей лишь задрать подол и обратить к зверю свою vulva. [870] Сами заонежане, сообщившие эту информацию, не верили в такую возможность, смеялись, что это все «басни стариков», такие же, как обращение колдунами участников свадьбы в волчью стаю.

Принародные обнажения мужчин и женщин в заонежской традиции не всегда воспринимались как эротические или магические. Еще в начале XX в. у заонежан было принято ходить купаться в озере без одежд после жаркой бани. Это было нормой. По свидетельству В. Лосева, в 1908 г. на купающихся после бани голых девушек никто из местных жителей, т. е. заонежан, не обращал ни малейшего внимания. [871]

В качестве эротических в Заонежье воспринимались, по-видимому, ночные катания и кувыркания девушек на летних святках во ржи для поднятия девичьей «славутности». [872] По крайней мере, парни, собравшись компаниями, подглядывали за девушками и, если удавалось, похищали их одежды.

Неэротическими, но магическими воспринимались в Заонежье обнажения «честных вдов» во время ночных опахиваний деревни (чтобы защитить ее от сибирской язвы — «коровьей смерти») [873] и обнажения в обряде охраны хлебного поля от сорняка-овсюга. [874] В последнем случае выбиралась самая юная из жниц, и ей поручалось на рассвете трижды обежать нагою вокруг поля. Случайно встреченного мужчину жницы били нещадно, если тот сразу же не обращался в бегство. Как и в обряде опахивания, мужчина воспринимался антагонистом женщин, чуть ли не представителем нечистой силы. Женская же нагота в обоих обрядах служила элементом устрашения.

Девичьи обнажения могли быть одним из многих, далеко не главных элементов обрядового действия, как это имело место в праздновании встречи лета в д. Суйсари, что расположена в 50-ти км к северу от г. Петрозаводска. Происходило празднование следующим образом. В ночь на Иванов день парни и девушки собирались за деревней у озера около большого приметного камня, именовавшегося у местных жителей «Тобот». У камня разводили костер, прыгали через огонь парами, взявшись за руки (поперек кострища) [875] или поодиночке (вдоль кострища). [876] Девушки, отделившись от парней, под утро шли в баню. Там готовили на каменке пироги-сканцы. Угостившись, собирали цветы и плели из них венки, а еще ломали веники из тридевяти прутьев. Возвращались в баню, парились (для славы) этими вениками, после чего шли купаться в Онего-озеро с одними лишь венками на голове. Искупавшись, бросали венки в воду и смотрели, куда они поплывут, гадая о «судимой сторонушке»: «Куда он поплывет, там мой суженый живет». Если венок уносило в открытое Онего, считалось, что еще год в девках сидеть придется. Парни суйсарьские подглядывали за девушками. [877]