Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса
Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса читать книгу онлайн
Во вступительной заметке «В тени „Заводного апельсина“» составитель специального номера, критик и филолог Николай Мельников пишет, среди прочего, что предлагаемые вниманию читателя роман «Право на ответ» и рассказ «Встреча в Вальядолиде» по своим художественным достоинствам не уступают знаменитому «Заводному апельсину», снискавшему автору мировую известность благодаря экранизации, и что Энтони Бёрджесс (1917–1993), «из тех писателей, кто проигрывает в „Полном собрании сочинений“ и выигрывает в „Избранном“…», «ИЛ» надеется внести свою скромную лепту в русское избранное выдающегося английского писателя. Итак, роман «Право на ответ» (1960) в переводе Елены Калявиной. Главный герой — повидавший виды средний руки бизнесмен, бывающий на родине, в провинциальном английском городке, лишь от случая к случаю. В очередной такой приезд герой становится свидетелем, а постепенно и участником трагикомических событий, замешанных на игре в адюльтер, в которую поначалу вовлечены две супружеские пары. Роман написан с юмором, самым непринужденным: «За месяц моего отсутствия отец состарился больше, чем на месяц…» В рассказе «Встреча в Вальядолиде» описывается вымышленное знакомство Сервантеса с Шекспиром, оказавшимся в Испании с театральной труппой, чьи гастроли были приурочены к заключению мирного договора между Британией и Испанией. Перевод А. Авербуха. Два гения были современниками, и желание познакомить их, хотя бы и спустя 400 лет вполне понятно. Вот, например, несколько строк из стихотворения В. Набокова «Шекспир»: …Мне охота воображать, что, может быть, смешной и ласковый создатель Дон Кихота беседовал с тобою — невзначай… В рубрике «Документальная проза» — фрагмент автобиографии Энтони Бёрджесса «Твое время прошло» в переводе Валерии Бернацкой. Этой исповеди веришь, не только потому, что автор признается в слабостях, которые принято скрывать, но и потому что на каждой странице воспоминаний — работа, работа, работа, а праздность, кажется, перекочевала на страницы многочисленных сочинений писателя. Впрочем, описана и короткая туристическая поездка с женой в СССР, и впечатления Энтони Бёрджесса от нашего отечества, как говорится, суровы, но справедливы. В рубрике «Статьи, эссе» перед нами Э. Бёрджесс-эссеист. В очерке «Успех» (перевод Виктора Голышева) писатель строго судит успех вообще и собственный в частности: «Успех — это подобие смертного приговора», «… успех вызывает депрессию», «Если что и открыл мне успех — то размеры моей неудачи». Так же любопытны по мысли и языку эссе «Британский характер» (перевод В. Голышева) и приуроченная к круглой дате со дня смерти статьи английского классика статья «Джеймс Джойс: пятьдесят лет спустя» (перевод Анны Курт). Рубрика «Интервью». «Исследуя закоулки сознания» — так называется большое, содержательное и немного сердитое интервью Энтони Бёрджесса Джону Каллинэну в переводе Светланы Силаковой. Вот несколько цитат из него, чтобы дать представление о тональности монолога: «Писал я много, потому что платили мне мало»; «Приемы Джойса невозможно применять, не будучи Джойсом. Техника неотделима от материала»; «Все мои романы… задуманы, можно сказать, как серьезные развлечения…»; «Литература ищет правду, а правда и добродетель — разные вещи»; «Все, что мы можем делать — это беспрерывно досаждать своему правительству… взять недоверчивость за обычай». И, наконец: «…если бы у меня завелось достаточно денег, я на следующий же день бросил бы литературу». В рубрике «Писатель в зеркале критики» — хвалебные и бранные отклики видных английских и американских авторов на сочинения Энтони Бёрджесса. Гренвилл Хикс, Питер Акройд, Мартин Эмис, Пол Теру, Анатоль Бруайар в переводе Николая Мельникова, и Гор Видал в переводе Валерии Бернацкой. А в заключение номера — «Среди книг с Энтони Бёрджессом». Три рецензии: на роман Джона Барта «Козлоюноша», на монографию Эндрю Филда «Набоков: его жизнь в искусстве» и на роман Уильяма Берроуза «Города красной ночи». Перевод Анны Курт.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Тем из нас, британцев, кто работает в искусстве, легче заниматься им в странах, где мы «maestro» и «cher maître». Нам приходится сетовать на антиинтеллектуализм наших соотечественников, но мы понимаем, что с этим вряд ли что поделаешь. Я, случалось, негодовал, что королевское семейство засыпает в опере и во все глаза следит за Аскотскими скачками; но было бы как-то неловко иметь королеву, которая читает Кафку, и принца-консорта, со знанием дела рассуждающего о раннем Шёнберге. Мы не захотели бы, так сказать, континентализации Британии, будь она поощряема примером хоть законодателей, хоть титульной главы государства. Мы остаемся отдельными, островитянами, — сикхи, кельты, китайцы, англосаксы и прочие.
Я понимаю, что представил британский характер с весьма негативной точки зрения. Видимо, так и должно быть, поскольку легче определить британца через то, чем он не является — а именно французом, — чем с помощью конкретно его собственных атрибутов, которые он не так уж жаждет выставлять напоказ. Французы, естественно, не сосредотачиваются на достоинствах бриттов. В телерекламе, например, чая «Твайнинг» или какой-то марки виски, чтобы обозначить происхождение продукта, они прибегают к годами проверенной карикатуре: аристократ в смокинге, попивающий чаек, между тем как рушится его дом, или костистый шотландец в юбке. Они, как и мы, цепляются за национальные стереотипы. Они признают качество, известное как британское чувство юмора, и по воскресеньям показывают переведенное на парижское арго шоу Бенни Хилла, силясь проникнуть в его юмор. И не понимают предваряющую ролик заставку Дональда Макгилла. Но думают, что понимают британское лицемерие.
Моя жена — итальянка, как и большинство итальянцев, любит Англию и, по меньшей мере, раз в неделю напоминает мне, что я, британец, — лицемер. С британским терпением я вынужден объяснять ей, что лицемерие — один из аспектов нашей театральности и нашего островного самосознания. Мы должны представить миру добродетельный фасад, тайно предаваясь за ним умеренным порокам, дабы отстоять таким образом свою частную жизнь. Другими словами, мы сознаем необходимость проводить различие между миром общественных ценностей и тем миром индивида, который никакой моральной системой не определяется. Мы делаем вид, что любим животных — и охотимся на лис. Мы притворяемся гуманными, но мы единственный народ, которому потребовалось Общество по предотвращению жестокого обращения с детьми. Мы охотно напиваемся и при этом настолько нравственны, что принимаем законы о торговле спиртным. То есть мы признаем необходимость общественной морали, но в душе понимаем, что это — спектакль. Тем не менее стыдливо об этом умалчиваем. Без лицемерия, однако, мы не создали бы величайшую литературу. Стоит задуматься об этом — и обращаюсь я не только к жене.
1987
Энтони Бёрджесс
Джеймс Джойс: пятьдесят лет спустя
© Перевод Анна Курт
Бо́льшую часть своего шедевра (я имею в виду роман «Улисс») Джеймс Джойс написал в Цюрихе в годы Первой мировой войны. Здесь же во время Второй мировой он умер. Ему стоило немалых трудов выбраться с семьей из оккупированной нацистами Франции и получить убежище в нейтральной стране. Оставаясь гражданами Ирландии, они очень дорожили английскими паспортами. Внук Джойса Стивен, никак не связанный с Англией, продолжает эту семейную традицию. 16 июня 1982 года, когда отмечали сто лет со дня рождения Джойса, его родной Дублин без особого энтузиазма воздал почести величайшему из своих сыновей — памятник здесь, мемориальная доска там, — ведь Ирландия никогда его не любила. Его издатели жили в Лондоне, а покровительница, Харриэт Шоу Уивер, была англичанкой и примыкала к протестантскому движению квакеров. В ранних книгах Джойс возвеличил английский язык, а в поздних, по мнению многих, стремился разрушить его. Какая страна может считать его своим гражданином? В 1904 году вместе со своей возлюбленной из Голуэя Норой Барнакл он покинул Ирландию и жил в Триесте, Цюрихе и Париже. Он был настоящим изгнанником: единственная его пьеса так и называется «Изгнанники», и его можно считать писателем-космополитом, поскольку ни одну страну он не считал своей (за исключением этой странной истории с английским паспортом). И вместе с тем по-настоящему его интересовала лишь одна довольно узкая тема: главным героем всех его книг был Дублин.
Мы можем отправиться в Дублин, как делают многие, и попробовать отыскать там призрак юного Джойса — бедного, оборванного, близорукого, с головой погруженного в литературу и уже полиглота, — но того города, который он знал, больше нет. То был один из прекраснейших городов Европы, несмотря на нищету и перенаселенные кварталы, которые специалисты по подрывным работам ныне успешно сносят. Современный Дублин — это типичный европейский город с офисами, магазинами и дискотеками. Его население составляет более миллиона человек, и японские фирмы, производящие и продающие электронику, многим предоставляют работу. Город по-прежнему сильно пьющий, и его подлинная жизнь происходит в пабах, за пивом, виски и странными разговорами. Мужчины слишком много пьют, чтобы интересоваться сексом. В Дублине гомосексуалистом считается тот, кто женщинам предпочитает выпивку.
Дублин, с любовью описанный Джойсом, так же мертв, как Лондон в «Оливере Твисте» или Мадрид в «Торквемаде»[203]. В «Дублинцах» можно увидеть, каким был город в 1904 году, — морально и сексуально бессильным, но социально живым, плодоносным, наполненным разговорами и пьянством.
В «Портрете художника в юности» мы видим тот же город, но в центре внимания автора — развитие юной души, которая хочет вырваться из сетей религии, семьи и нации, борющейся за независимость от Британской империи.
«Улисс» — крупнейший роман XX века, где Дублин — архетип города, а его герой — архетип горожанина. Однако Леопольд Блум не типичный дублинец. Он наполовину еврей. Нынешние жители Дублина ссылаются на своих предков, утверждавших, что в их католическом городе никогда не жили евреи.
Конечно, жили, но в Триесте, где Джойс начал писать книгу, их было куда больше. Соединение двух городов в один (порт на Адриатике и в Ирландском море) еще раз доказывает, что Джойс по своему мироощущению космополит. Он пишет о современном городе вообще. Блум — это в каком-то смысле все современные люди.
Но не об этом рассказывает «Улисс» и не в этом его самобытность. Сюжет книги довольно прост. Блум потерял сына и находит ему замену в молодом поэте Стивене Дедалусе, герое раннего романа «Портрет художника в юности» и слегка завуалированном варианте самого Джойса. Жена Блума Молли изменяет ему и вместе с тем хочет, чтобы Стивен вошел в их семью как сын, спаситель и, возможно, любовник.
Книга о том, что люди нуждаются друг в друге: в узком смысле — в семье и в более широком смысле — в городе. Этот простой мотив становится всеобщим, когда на него накладывается вечный миф об Одиссее, странствующем в поисках своего маленького острова и царства.
Блум — Одиссей или Улисс. В книге описан всего один день из его жизни — 16 июня 1904 года; автор проводит комические параллели между довольно банальными переживаниями Блума и приключениями гомеровского героя. Эту классическую параллель подчеркивают разные символы и стилистические приемы.
Скажем, Блум встречает в дублинском пабе ирландского националиста по прозвищу Гражданин. Его параллель у Гомера — Циклоп. Возникает литературный стиль (своего рода «гигантомания»), в котором все непомерно раздуто, преувеличенно, как в многословной риторике или псевдонаучной демагогии. Вот Блум приходит в родильный дом, чтобы справиться, родила ли подруга его жены миссис Пьюрфой. Параллель у Гомера: спутники Одиссея убивают быков Гелиоса. Они символизируют плодовитость, а молодые дублинские студенты-медики в больнице глумятся над чадородием, воспевая совокупление без размножения. Композиция главы имитирует рост плода в материнской утробе. Мужское семя оплодотворяет женское лоно; мужское англосаксонское начало оплодотворяет женское латинское начало; перед нами вся история английского языка, показанная через развитие литературы, в которой Джойс выступает как мастер пародии.
