Русская критика

Буян — это русский схрон. Это место силы. Но не только внутренней, которой мы все всегда так справедливо (и не справедливо) гордимся, но самой что ни на есть простой — физической. Что толку гордится внутренней силой, если никогда не иметь возможности ее проявить и материализовать?! Бывают времена, как наше, что и сила физическая, вовремя примененная, очень даже нужна, чтобы внутренняя сила не оказалась совсем уж невидимой да неслышимой. В Буяне уже давно умеют «от власти защищаться», давно знают, как объединиться и самоорганизоваться — даже и от «заграничников, которые город захватили» оборониться… Здесь, в Буяне, «ни анашой, ни Родиной не торгуют». Здесь в Буяне, не воротят нос в сторону от слова «нравственность» — да и не слова они говорят, а живут по-божески.

И все же «Остров Буян» — не сказка, но существующая в свернутом виде возможность каждому из нас строить свою линию обороны — ни анашой, ни Родиной не торговать. Кто мешает? Разве это невозможно? Вот и собрала Вера на свой остров реальных, а не сказочных русских людей — просто в большом мире они все рассеяны и, быть может, не знают друг друга…

Да, правы Анна и Константин — Буян получился погубленной Матёре альтернативой.

Вера Галактионова оставляет надежду: вот вернется Витек из армии, и прибавится на Буяне мужской умной силушки (защитной, оборонительной, надежной); вот опомнится измызганный городом Кешка и вновь спасет его деревенская простота — Бронислава (имя-то какое прочное, что броня у танка, да и вся она у Веры выписана плотной, крепко ходящей по земле, простой, без лишней увертливости и изворотливости в делах и мыслях). Да и детки здесь, и старики хороши. В них не скрыть убедительной несоблазненности ни «заграничными радостями», ни городской культурой, ни деньгами. Да писательница и не скрывает. Ее герои довольны своей ясной жизнью — они знают, зачем живут и зачем умирают.

Вот такая она, самобытность человека, в литературе. И когда недавно я получила приглашение в литературный клуб, где была обозначена тема встречи «Человек без границ» — я просто ахнула, представив этого человека. Нет, для самобытности нужны границы! Границы «острова», личности, народа. Но об этом — речь впереди.

Конечно же, ее можно связать и связывают с культурным консерватизмом, то есть с некоторым постоянством и устойчивостью. Тот самобытный человек, который есть, например у Е.Носова в «Усвятских шлемоносцах» — это, конечно же, человек Божий, Его творение. Но, вместе с тем, совершенно ясно, что Дед Бориса Агеева из повести «Душа населения», проживший свою судьбу в русском XX веке со всей его устойчивостью и постоянством совсем не Микула Селянинович русской былины (хотя и у одного с другим есть родство в том, что «все, что нужно, было найдено», все, что нужно, было решено).

Знает ли самобытный человек развитие? Безусловно, знает. Русский классический роман дал нам роскошные образцы «самостоятельного, самосозидательного» развития человека. И эта внутренняя способность является «даром Божиим». Но, одновременно, этот дар можно растратить даром (об этой отчаянной трате лучше всех и глубже всех сказал Вера Галактионова в романе «5/4 накануне тишины»), и тогда не стоит говорить о развитии. Развитие человека (о чем говорят Страхов и Ильин) обладает особым качеством — сознательности: «человек развивается целесообразно в полном смысле этого слова, то есть сообразно с теми целями, которые он ставит и осуществляет как нравственное, свободно-разумное существо. В человеке развитие становится существенно духовным развитием» (Ильин, С. 261).

Писатели «другой литературы», рассказавшие нам об ужасе повседневности и ужасе быть человеком в ней, выступили своеобразными дарвинистами-нигилистами, поместив человека скорее в «мир природы» и социума, то есть среды, которая заела. Они, как было сказано выше, лишили человека понимания себя и жизни вокруг, а источник всех несчастий и всех возможностей человека разместили вне его самого. Собственно чем такой человек отличается от животного — только умением говорить?!

Русская культура состоялась как русская именно потому, что личная и национальная самобытность человека в ней присутствовали как доминанты. Сегодня, увы, мы видим массовый натиск на человека в литературе — на первый план выдвинут инстинкт. И это тотальное обинстиктновение человека возможно, уже и доказывает, что значительная их часть произошла от обезьяны. Теория XIX века замечательно преобразовалась в культурную практику XXI-го. И что интересно — и там, и тут полный успех! Но теперь мы знаем, почему возможны такие «успехи»…

…Рассказывая читателю о последних сочинениях В. Пелевина, А. Дмитриева, В. Маканина, критик Н Иванова делает вывод: «Роднит их то, что они все в разной степени, но чрезвычайно пессимистичны сегодня по отношению к человеку. Кризисно относят этого самого человека скорее всего к цветам зла. Традиционный (либеральный) гуманизм подвергается ими сомнению — и не побеждает» (19, 6). Но может ли стать «либеральный гуманизм» «традиционным», если он никогда «не побеждает»? Да и протяженность жизни этой «традиции» очень невелика. «Родство во зле» — вот итог либеральной, модернистской концепции человека. «Родство в добре» — смысловой стержень почвеннического понимания русского человека.

Библиография

Ерофеев В. Русские цветы зла. М., 2001.

Золотоносов М. Отдыхающий фонтан. Маленькая монография о постсоциалистическом реализме. Октябрь. 1991, № 4. С. 166–179

Немзер А. Замечательное десятилетие. — Новый мир. 2000, № 1. С. 198–219. См. также его книгу «Литературное сегодня. О русской прозе. 90-е.». М., 1998.

Генис А. Вавилонская башня. М., 1997.

Роднянская И. Круглый стол журнала «Вопросы литературы». Вопросы литературы, 1998. № 3-4-. С. 20, 22.

Парамонов Б. Конец стиля. СПб., 1999.

Эпштейн М. Прото — или конец постмодернизма. — Знамя, 1996, № 3. С 198.

Нефагина Г. Л. Русская проза второй половины 80-х — начала 90-х годов XX века. — Минск, 1998.

Мережинская А. Ю. Художественная парадигма переходной культурной эпохи. (Русская проза 80-90-х годов XX века). — Киев, 2001. Цитируется Петрушевская Л. «Кто ответит» // Петрушевская л. Собр. Соч. в 5 кн. — Харьков-Москва, 1996. Т 2. С.31. Исследование автора посвящено исключительно постмодернисткой литературе, где многое названо очень точно и глубоко проанализировано. Однако автор старается соблюдать «научную объективность» и избегает часто личных оценок и интерпретаций. Именно несогласие в оценках побудили меня обратиться отчасти к тем же именам и произведениям, что и в книге А.Ю.Мережинской, но дать им несколько иной комментарий. Исследователь совершенно не включает в свои концепции почвенный пласт литературы.

Толстая Т. Петерс. — Новый мир. 1986, 1986.

Толстая Т. Поэт и муза. // Русские цветы зла (сб. Рассказов современных писателей). М… 2001.

Довлатов С. Зона // Октябрь. 1991, № 2.

Ильин Н.П. «Самый новый шибболет» // Русское самосознание, СПб., 1998, № 5.

Ильин Н. Этика и метафизика национализма в трудах Н.Г.Дебольского (1842–1918). — Русское самосознание. СПб., 1994, № 2, С. 13.

Белая Г. Кризис?! Кризис! В кн.: Взгляд / Критика. Полемика, публицистика. М., 1988.

Золотусский И. «Отчет о пути». — Знамя. 1987, № 1.

Лейдерман Н.Л. Липовецкий М.Н. Современная русская литература. Книга 2. Семидесятые годы (1968–1986). М., 2001.

Цит. по книге: Ильин Н. П. Трагедия русской философии. От личины к лицу. СПб., 2003.

Иванова Н. Сомнительное удовольствие. Знамя. 2004, № 1.

Бородин Л. Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова». — Москва, 1999. № 10.

Ильин Иван. Сущность и своеобразие русской культуры. — Москва, 1996, № 1-12 (номер журнала указывается в тексте).

ВАМПИЛОВ и МЫ

Великий Гете, будучи директором славного Веймарского театра поставил 16 пьес Шиллера, 15 — своих и более 100 сочинений Коцебу! На вопрос же: «Отчего он так часто ставит Коцебу?» — Гете отвечал, что «театру нужны сборы». И это вечная театральная дилемма — без публики театр не мыслим. А публика чаще предпрочитает Коцебу — Гете, Рацера и Константинова — Вампилову. Наверное, собирая Всероссийский театральный фестиваль, директор Иркутского академического драматического театра им. Н.П.Охлопкова А.А.Стрельцов тоже помнил, что «сборы нужны». Но сегодня рядом с этой вечной театральной нуждой появилась другая — нужен «пиар»! Спектаклю, артисту, фестивалю! Ведь, действительно, у театра столько сильных конкурентов, воспитывающих зрителя так, что живое слово, соразмерный человеку ритм уже не воспринимаются — кажутся «устаревшими», а сам актер, с его живым и неповторимым существованием только «здесь» и только «сейчас» кажется излишне сложным рядом с героями виртуального мира. В метаниях между «сборами» и «пиаром» проходят театральные будни многих наших театров. Но все же не они дарят высшую творческую радость. Счастливое стечение театральных обстоятельств было и есть одно — это когда театр поставил серьезный спектакль по талантливой пьесе, а публика — легко и благодарно — приняла высокое и важное, забыв «про Коцебу». Тогда бывает праздник. Тогда случается театральное событие. «Дни Турбинных» во МХАТе, например.