Собрание сочинений. Т.25. Из сборников:«Натурализм в театре», «Наши драматурги», «Романисты-натурали
Собрание сочинений. Т.25. Из сборников:«Натурализм в театре», «Наши драматурги», «Романисты-натурали читать книгу онлайн
В данном 25-м томе Собрания сочинений представлены наиболее значительные из работ Золя, входящих в его сборники «Натурализм в театре», «Наши драматурги», «Романисты-натуралисты» и «Литературные документы». Почти все статьи, из которых были составлены сборники, публиковались в периодической печати в промежутке с 1875 по 1880 год. При составлении сборников Золя игнорировал хронологию написания своих статей и группировал их по тематическому признаку.
Каждое выступление Золя в периодической печати по вопросам литературы и театра носило боевой характер, было актом борьбы за утверждение тех принципов, которым он был предан, ниспровергало враждебные ему традиционные эстетические нормы.
Одной из важнейших целей Золя было доказать, что провозглашенный им художественный метод натурализма отнюдь не нов, что он также опирается на значительную национальную традицию французской литературы и французского театра. Отсюда — экскурсы Золя в прошлое, его настойчивые поиски родословной натурализма в минувших веках.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Я коснусь лишь вскользь остальных действующих лиц. Герцогиня де Сетмон — весьма заурядная особа; она заявляет мужу, что не любит его, — но что в этом особенного! В ней нет ни одной оригинальной черты, ее характер ничуть не выявлен. Герцог де Сетмон, пожалуй, самое интересное из действующих лиц, хотя автор явно постарался вызвать к нему антипатию публики, чтобы она желала ему смерти. Он четко обрисован, — это морально разложившийся тип, быть может, уж чересчур циничный, во всяком случае, он выдержан в определенном стиле и не изменяет себе на каждом шагу. Кларксон тоже с театральной точки зрения удачный и неплохо обрисованный персонаж. Именно он на премьере обеспечил успех пьесы, вмешавшись в ход событий в пятом акте и с веселой развязностью ухлопав герцога. Но, по существу говоря, Кларксон фантастическая фигура, стандартный американец, примелькавшийся в нашей литературе; он нужен нашему автору только для развязки. И если г-н Дюма показывает американца уже в третьем акте, то лишь потому, что хочет приучить нас к нему, так как он понадобится в пятом акте; хотя вполне можно было бы вывести его и в самом конце. Бросается в глаза, как легко драматург разделался с развязкой. Правда, он мог бы еще упростить свою задачу, сделав так, чтобы на голову герцога обрушилась печная труба, поскольку герцог так или иначе должен был стать жертвой какого-то несчастного случая. Вот превосходный рецепт для авторов, которые не знают, как закончить свое произведение.
Остается еще Жерар, фигура не лишенная комизма, типичный инженер и вместе с тем какой-то ангел чистоты, целомудренный, велеречивый любовник, каких ловко фабрикует г-н Дюма. Далее, Морисо, слабоумный папаша, совершенно безответственный субъект; под конец он становится секундантом возлюбленного дочери, неизвестно почему загоревшись желанием загладить свою вину. Наконец, доктор Ремонен, резонер, играющий роковую роль, персонификация г-на Дюма; в «Данишевых» автор говорил устами атташе посольства, Роже де Тальде, а теперь его рупор — ученый-химик, развивающий и парадоксальные теории перед герцогинями и куртизанками.
Но, разумеется, автор «Дамы с камелиями» не какой-нибудь заурядный писака. Своим громким успехом он обязан известной художественной выразительности. Вот в чем его сила: он превосходно знает сцену, искусно строит сюжет, он заранее предвидит возражения и извлекает пользу даже из недостатков пьесы. Так, для развязки, он задолго подготавливает вмешательство Кларксона, он уже помышляет о Кларксоне, когда доктор Ремонен взывает к провидению, надеясь, что оно окажет помощь в нужный момент. Я мог бы привести и другие примеры. У г-на Дюма немало находок, искусных повторов. Но если ему и удается склеить осколки пьесы, все же никогда не получится великого произведения. Появится на свет какой-то ублюдок, который кое-как будет держаться на ногах, и, возможно, удовлетворит широкую публику, весьма нетребовательную и неразборчивую. Но этот монстр вызывает отвращение у всякого вдумчивого человека, стремящегося к правде.
Я постарался объяснить громкий успех «Иностранки»; впрочем, не следует забывать о глухом недовольстве, которое начинает нарастать против г-на Дюма.
Вот что я ставлю ему в упрек. Каждый великий писатель создает живых существ. А г-н Дюма, с самого начала, выдумал некий полусвет, который и создал ему славу. Конечно, он мог бы развить свою тему, создать более глубокие образы, но все же это была находка, и нельзя не признать за ним известной заслуги. Он породил на свет Маргариту Готье и баронессу д’Анж [22]. Но, к сожалению, его не хватило на большее. Он не в силах вдохнуть жизнь в свои образы, и у этих двух его дочерей бледные, увядшие лица, как у столетних старух. Его произведения можно читать и смотреть на сцене; перед нами проходит целая вереница персонажей, бесцветных и безжизненных, как формулы; они улетучиваются из памяти, едва закроешь книгу или едва упадет занавес. Это и доказывает творческое бессилие г-на Дюма, его можно назвать второстепенным писателем и драматургом. Ремесло свое он знает превосходно, порой у него встречаются чуть ли не гениальные конфликты, но он решительно не в силах подняться над средним уровнем из-за отсутствия вдохновения, свойственного подлинным творцам. Своим прикосновением он все убивает, подменяя живые чувства сухими рассуждениями. Обычно он задается социальными вопросами, не затрагивая общечеловеческих проблем. Я вовсе не хочу уничтожить г-на Дюма, сравнивая его с Мольером, но не могу не вспомнить этого славного представителя французской драматургии, который создает яркие правдивые образы, выводит на сцену живых людей и предоставляет зрителю судить о морали, если таковая имеется в пьесе. Автор «Полусвета», наоборот, не желает ни живописать, ни углубляться в психологию, ему просто нужно доказать тот или иной тезис. Отсюда его художественная неполноценность; на этой почве и родилась «Иностранка», пьеса, где лишь одна яркая фигура, да и та явно вымышленная; это лишний раз доказывает, что автору недостает вдумчивости и чувства правды.
Перед нами «Бальзамо», драма в пяти актах, которую г-н Дюма создал на основе приключенческого романа, написанного его отцом. Эта пьеса была сыграна в Одеоне и преподнесена публике торжественно, как некий шедевр. Более чем за год до премьеры нас извещали о предстоящем чуде, расточая слащавые похвалы. А за две недели газеты, поддерживающие автора и директора, словно невзначай роняли красноречивые признания, восхваляя красоты стиля и своеобразие постановки. Парижанам и не снился подобный спектакль, это будет триумф современного театра! А когда настал день премьеры, мы увидели на редкость скучную драму самую неудачную в этом сезоне. Наступило разочарование, тем более досадное, что у всех воображение распалила реклама. Но ведь у всякого писателя бывают и неудачи; г-на Дюма еще можно было бы извинить, но его друзья решили во что бы то ни стало убедить нас, что «Бальзамо» замечательная драма. Они упорно стоят на своем. Не удивительно, что и самый терпеливый критик в конце концов выходит из себя.
Правда, имеются смягчающие обстоятельства. Г-н Дюма был вынужден принять ситуации, имевшиеся в романе его отца. Но разве он не видел, что на основе этого романа можно создать лишь уродливое драматическое произведение? Раз уж он занялся инсценировками, ему следовало почерпнуть в другой книге материал для интересной пьесы. Волей-неволей ему пришлось отказаться от своих драматургических приемов. Ясно как день, он попал впросак, но ведь он сам во всем виноват. Он решил загребать деньги вместе с г-ном Дюкенелем, и они превратили наш второй, после Французской Комедии, театр в филиал Шатле на целые полгода, пока продолжалась Всемирная выставка. Он сам ввязался в эту авантюру, дал свободу действий антрепренеру, у которого только одно желание — набить кассу деньгами, и нечего его жалеть, что он написал скверную пьесу. И критику не приходится его щадить. Он получил бы по заслугам, если бы пьеса не принесла дохода.
Трудно решиться разбирать пьесу, отличающуюся весьма запутанной фабулой и притом бессодержательную. Вспомнишь роман, имевший такой успех в те дни, когда рассказчики были еще в моде. Дюма-отец отважно и самоуверенно искажал историю. Увлекшись образом шарлатана Калиостро, загадочного человека, чья роль в истории до сих пор еще не выяснена, он задумал сделать из него бунтаря, поборника справедливости, подготавливавшего французскую революцию. Дюма-отец дал волю своему воображению, его фантазия разыгралась вовсю, — и Калиостро стал графом Бальзамо, главой тайных обществ, разбросанных по всей Франции; он подрывал монархию, поощряя пороки Людовика XV, он поддерживал г-жу Дюбарри и подталкивал в объятия престарелого короля красивую девушку Андре де Таверне, чей отец, сподвижник маршала де Ришелье, разорившийся аристократ, задумал вернуть себе состояние ценою позора своей дочери. И в довершение всего Дюма вывел молодого крестьянина Жильбера, начитавшегося Руссо. Жильбер был без памяти влюблен в Андре, но она высокомерно его отвергла, и вот он изнасиловал ее ночью, когда горничная дала ей снотворное, чтобы выдать ее королю. Бальзамо, заинтересовавшись Жильбером, щедро одарил его и решил женить на Андре. Но та прогнала негодяя, который ее обесчестил во время сна. Таков роман, и такова пьеса, ибо г-н Дюма-сын точно воспроизвел основные линии сюжета.
