Собрание сочинений. Т.25. Из сборников:«Натурализм в театре», «Наши драматурги», «Романисты-натурали

Акт третий. Мистер Кларксон приезжает из Америки и дает жене отчет в своих делах; можно подумать, что он только ее компаньон. В этой сцене дается характеристика нового персонажа. Мистер Кларксон — классический американец, ему ничего не стоит ухлопать врага из револьвера, он грубоват, бесцеремонен, но весьма энергичен и не глуп. При появлении де Сетмона Кларксон небрежно кланяется ему, но миссис Кларксон, видя, что герцог рассердился, насмешливо советует ему успокоиться, иначе ее муж убьет его, как «какого-нибудь кролика». Наконец является герцогиня под руку с отцом. Она остается наедине с иностранкой, которая изливает ей свою душу. До сих пор миссис Кларксон была личностью весьма загадочной. Но теперь мы узнаем, что она дочь рабыни, которую плантатор сделал своей наложницей. Позднее он продал и мать и ребенка. Тогда дочь поклялась, что всю жизнь будет ненавидеть мужчин. Отец ее умер, и она не могла отомстить ему, когда выросла и стала красавицей, но влюбила в себя обоих своих братьев; один убил другого, а сам угодил на виселицу. Затем, переселившись в Европу, она продолжала свою кровавую работу, оставляя на своем пути разорившихся и самоубийц. Но поразительнее всего, что она еще никогда не отдавалась мужчине, она девственница, несмотря на все скандальные слухи, какие ходят о ней. Это демоническая дева! Кларксон только называется ее мужем; сразу после бракосочетания она разлучилась с ним, решив сохранить свою свободу, и он всего лишь ее компаньон. Но вот эта страшная девственница почувствовала, что ее сердце дрогнуло. Она любит Жерара и требует, чтобы герцогиня отказалась от него. Но герцогиня не согласна на это и удаляется с возмущенным видом. Миссис Кларксон начинает враждебные действия; она советует герцогу вновь приблизиться к жене и даже сообщает ему, что Катрин любит Жерара.

Акт четвертый. Разумеется, все друзья герцогини, начиная с доктора Ремонена и кончая влюбленным Ги де Альтом, в заговоре против герцога де Сетмона. Проявляя довольно странное рвение, они устраивают свидание герцогини с Жераром. Молодая женщина написала инженеру очень пылкое письмо, но муж его перехватил. И в момент, когда влюбленные клянутся друг другу в верности, входит муж; он оскорбляет Жерара, а тот, ни слова не говоря, удаляется. И вот между герцогом и герцогиней разыгрывается центральная сцена драмы. Он признается, что перехватил письмо, но предлагает возвратить его, если она согласится все забыть, все простить и начать заново супружескую жизнь в надежде на счастье. Но, гордо вскинув голову, охваченная отвращением и гневом, она бросает ему в лицо оскорбительные слова, — перечисляет все его низкие поступки, упрекает его, что в брачную ночь он вошел к ней пьяный, как сапожник. Происходит окончательный разрыв. Неожиданно появляется Морисо и начинает обвинять зятя. Затем входит Жерар и требует у герцога удовлетворения; решено, что они будут биться не на жизнь, а на смерть.

Акт пятый. Действие снова происходит в гостиной герцогини. Морисо пожелал быть секундантом Жерара. Герцог берет в секунданты Кларксона, ему хочется покончить с этим делом быстро, по-американски. В первых сценах акта мы видим приготовления к дуэли. Г-жа де Рюмьер спрашивает доктора Ремонена, ждет ли он помощи свыше, надеется ли он, что вибрион будет уничтожен; доктор вопреки всему спокоен и полон надежд. А провидение, вернее, сам г-н Дюма, вмешивается в лице американца Кларксона. Герцог встречается с секундантом с глазу на глаз и, на случай своей смерти, сообщает ему последнюю волю. Он желает, чтобы после его смерти было оглашено письмо Катрин к Жерару, тогда любящие не смогут вступить в брак. Он признается, как на исповеди, что однажды взял у миссис Кларксон сто пятьдесят тысяч франков для уплаты карточного долга, а потом женился на Катрин, рассчитывая из средств жены рассчитаться с иностранкой. Он внушает отвращение Кларксону, и тот называет его негодяем. Американец не хочет смерти Жерара; молодой человек разрабатывает новые методы добычи золота, которые дадут двадцать пять процентов прибыли. Когда герцог вызывает Кларксона на дуэль, тот хочет драться немедленно. И вот Кларксон ударом шпаги спокойно уничтожает вибриона на пустыре, неподалеку от отеля. Идея проведена в жизнь. Все в восторге, кроме миссис Кларксон; она появляется на минуту, признает свое поражение и заявляет, что решила вернуться в Америку, так как в Европе ей слишком тесно. Когда является полиция, узнавшая о дуэли, комиссар просит доктора Ремонена констатировать факт смерти. «С удовольствием», — отвечает доктор. Этими словами заканчивается пьеса.

Я беспристрастно разобрал пьесу; не высказывая своего мнения, я попросту излагал факты. А теперь я первым долгом отмечу сцены, которые мне нравятся. Когда в конце первого акта иностранка появляется под руку с герцогом де Сетмоном, создается эффектная и довольно правдоподобная ситуация. То же можно сказать о сцене объяснения между герцогом и герцогиней в четвертом акте. Катрин прекрасна, когда, содрогаясь от омерзения, гневно обличает мужа, — она не верит его раскаянию. Некоторые находят, что она проявляет чрезмерную суровость, что ей следовало исполнить супружеский долг, пойти на примирение и попытаться наладить семейную жизнь. Может быть, это и так, но, вникая в человеческую природу, мы не должны забывать о страсти, а между тем мы наблюдаем у Катрин подлинный взрыв страсти, в сущности, вполне оправданный. Признаться ли? Мне нравится в «Иностранке» именно то, что осуждают критики, объявляя безнравственным и неприемлемым. Я имею в виду тот факт, что все совершенно откровенно, вызывая улыбку зрителя, желают смерти герцогу де Сетмону. Я утверждаю, что в основном это оригинально и правдиво. Посмотрите вокруг себя, поройтесь в своей памяти, и вы непременно обнаружите какое-нибудь несносное существо, вредное и тяжелое для окружающих, смерть которого была бы желательна и родным и друзьям. Но до сих пор еще никто не отважился дать на сцене такую психологически интересную ситуацию. Герцога уничтожили и похоронили с искренней радостью, с каким-то буржуазным простодушием. Вот она, жизнь человеческая! Невольно мороз пробегает по коже, как вспомнишь о черной пасти, которая рано или поздно поглотит всех нас, причем одних будут оплакивать, а других провожать в могилу раскатами смеха. Радостный смех перед лицом смерти — вот что меня пленяет в развязке «Иностранки». Меня нельзя упрекнуть в чрезмерной восторженности, хотя бы потому, что мне не по душе дарование г-на Дюма; я восхищаюсь в его пьесе ситуацией, которую он сам, вероятно, оценивает совсем по-другому! Он трактует это как осуждение герцога обществом, а для меня это прежде всего трагикомическое положение. Вдобавок я нахожу, что эта тема у него недостаточно глубоко и ясно разработана.

Но, отдав долг достоинствам «Иностранки», я все же вынужден сказать, что это плохо построенная и нелепая пьеса. Чувствуется, что она составлена из отдельных дурно слаженных кусков. Без сомнения, автор долго рылся в ящиках письменного стола, подбирая материалы. Оставляя один замысел, он хватался за другой и переделывал пьесу, но кое-что осталось от первого варианта, поэтому встречаются ненужные эпизоды, персонажи появляются и исчезают без всякой логической связи. Действие происходит неизвестно где, в каком-то условном большом свете, какого не сыскать на свете. Г-ну Дюма даже изменяет его обычная ловкость, созданные им фигуры еле стоят на ногах. Он приводит их в движение, дергая за веревочки, особенно это заметно в пятом акте. Что до языка, то он достаточно гладкий, но не отличается особыми литературными достоинствами. Наши драматурги мелких театров, которых так высмеивали, наверное, пишут не хуже его; к тому же они умеют превосходно строить сюжет. Чтобы доказать свою мысль, рассмотрю по очереди всех главных действующих лиц.

Сперва об иностранке. Эту чудовищную демоническую деву зрители должны были бы встретить взрывом хохота. Она выпрыгнула из какой-то кровавой мелодрамы, но хуже всего то, что автор вводит ее во вполне реальный мир. Пока она еще не разоблачила себя, ее воспринимаешь как живое существо. Но после бесконечного напыщенного монолога она становится похожей на огромную марионетку, которая вращает глазами и размахивает руками, пугая ребятишек. Во-первых, она такая же мулатка, как Осип из «Данишевых» русский крепостной. А затем она каким-то странным способом осуществляет свою месть. Она доводит до гибели своих братьев, поплатившихся за преступление отца, — это еще куда ни шло, хотя и очень натянуто. Но нас поражает, что она потом перебралась в Европу и стала там разыгрывать свою сатанинскую роль. Почему именно в Европу? Чем перед ней провинилась Европа? В Америке ее поза была бы куда естественнее, потому что там она могла бы расправляться с жестокими рабовладельцами. Г-н Дюма отвечает, что эта демоническая дева питает злобу ко всем мужчинам, безразлично, европейцам или американцам. К счастью, такие чудовища существуют лишь в воображении свихнувшихся драматургов, они глумятся над невинными жертвами, за что и несут наказание в пятом акте. Если бы еще г-н Дюма, заимствовав свою иностранку из бульварных романов, сделал ее центральной фигурой, — но нет, иностранка пребывает в бездействии, разоблачив себя, она тотчас же исчезает, а в последний раз появляется лишь для того, чтобы признать свое поражение. К тому же эта волевая особа совершает ошибки, которых не сделал бы десятилетний ребенок: она влюбляется в Жерара, как пансионерка, хотя до сих пор и в Европе и в Америке проявляла полную бесчувственность, словно у нее было каменное сердце. И чтобы завладеть Жераром, она придумывает замечательный план — сказать герцогу, что герцогиня любит молодого человека, чтобы де Сетмон вызвал соперника на дуэль и укокошил его. Глупее не придумаешь! По правде сказать, я не знаю, что могло прельстить г-на Дюма в этом гротескном образе; его иностранка не отличается ни твердостью характера, ни оригинальностью, это совершенно излишняя фигура в пьесе. А между тем это очень выигрышный образ; много обещает одно заглавие: «Иностранка»! Стоя перед афишей, я надеялся увидеть одну из женщин, какие царили в Париже хотя бы в период Второй империи: знатная испанка, австриячка, куртизанка с титулом графини, американка с миллионным состоянием, англичанка, разделявшая ложе с принцами крови. Я не знал, которую из них избрал г-н Дюма, но уже представлял себе, как к этой особе приходит огромное богатство, о котором перешептываются, передо мной развертывалась жизнь женщины, одной из тех особ, что опьяняют Париж пряным ароматом экзотических цветов, что были причиной необычайных событий в жизни нашего общества и представляют живой интерес для вдумчивого художника. Ничуть не бывало, я увидел рослую чертовку в длинном суконном платье огненного цвета, она торчит в пьесе, как нелепый манекен.