Две декадентские выставки

Зато иллюстрация Серова к «Охоте Петра I» играла на нынешней выставке довольно значительную роль. Она маленькая, очень маленькая, но хоть немного и восстановляет репутацию Серова. Репутация эта в последнее время несколько пошатнулась от тлетворного сообщества с декадентством. Нельзя безнаказанно проводить много времени среди грязи и вони. Всегда что-нибудь к тебе да пристанет. Нынешние портреты Серова (кроме, может быть, портрета М. А. Морозова, кругленького, веселенького, красненького, бодренького) потеряли много, очень много, в сравнении с прежними, еще недавними, подобного же склада и содержания. Прежней жизни, правды, непосредственности нет уже как-то в нынешних. И краски, и сочетания их уже не прежние. Но маленькая сценка «Охоты» немножко заступается за прежнего Серова (хотя ни к каким сценам и изображениям жизни он вообще почти не способен: творчество, фантазия, создавание — чужды ему). В нынешней сценке довольно выразительны поза и фигура Петра, движение упавшего с коня стремянного и т. д.

Многочисленные картины и эскизы г. Рериха, занимающие столько места на обеих декадентских выставках, вдоль и поперек Большой Морской улицы, возбуждают значительное сожаление. Правда, г. Рериха никоим образом не следует упрекать за совершенное будто бы им ренегатство. Всякий человек должен раньше всего — сыскать и сознать самого себя. К чему его клонит и ведет настоящая его натура, то ему и должно быть драгоценно для определения и выражения своей истинной личности. Было время, когда г. Рерих, только выйдя из мастерской Куинджи, чуждался декадентства, не любил его и даже затрагивал его в карикатурах. Позднее натура взяла свое, и он перешел в тот лагерь, который был ему всего роднее и свойственнее. И, конечно, он поступил вполне правильно и превосходно. С этой новой стороны он только и должен быть взвешиваем и оцениваем. В первый свой период он проявил, правда, сильную наклонность к русской природе, к русской истории, старине и жизни. Результатом его юных стремлений явились произведения, где чувствовался некоторый талант, живописность, картинность, верно взятая нота русской древности и природы. Всего замечательнее была картина «Гонец», плывущий на лодочке, перед живописным древним русским городом, а вслед за нею — «Совет славянских старшин», в лесу, вблизи древних их идолов. Но впоследствии хорошие художественные качества у г. Рериха как-то умалились, худые выдвинулись вперед (слабый рисунок, всегда мрачное освещение, рыжевато-черный колорит). Кажется, живопись масляными красками мало свойственна дарованию г. Рериха: ему всего более было бы выгодно и естественно осуществлять свои нередко интересные исторические русские иллюстрации — только карандашом и пером. Напротив, даже страшно неудачная картина последнего его времени: «Город строят», представляющая вместо городка какое-то безалаберное, фантастическое столпотворение вавилонское, с отталкивающим желтым колоритом, много выиграла бы, кажется, если бы была исполнена только пером и карандашом. Его старорусские «охоты», «битвы», «флотилии» и т. д. — не что иное, как приближение к декадентским безобразиям финляндца Галена.

Наконец, даже и прославленный декадентский скульптор князь Трубецкой не представил на нынешней выставке ничего утешительного. По-всегдашнему, животные (на нынешний раз — собаки) гораздо лучше, вернее, правдивее людских фигур, потому что не представляют никакого корчения и кривляния, никакой вычурности и выдумок его человеческих фигур. Собаки, со щенятами и без щенят, у князя Трубецкого просты и естественны.

Если бы требовалось дать непременно какую-то премию или награду, или поощрение за выставку декадентов, я бы дал таковую одному художнику, который вовсе не декадент, а все-таки участвует у них на выставке. Это именно Сергею Коровину, за его эскиз: «Мирской сход». На этой картинке два главных лица: кулак-мироед и несчастный терпивец. Это маленький, совсем маленький эскиз, однако в нем столько правды и непосредственного выражения, комизма и забитости, что он является гораздо важнее и дороже для художественного чувства, чем позже написанная картина на тот же сюжет, впрочем, очень хорошая, находящаяся в Третьяковской галерее.

Та половина нынешней декадентской выставки, которая носит (так беззаконно!) название: «Современное искусство», содержит в себе много архитектуры и мебели. Это совет и наставление, как нынешние русские люди должны устраивать свои дома и квартиры, чтобы быть вполне «современными». Но, мне кажется, эти совет и наставление пойдут впрок разве что для одних совсем «отпетых».

Что нового, что утешительного, что завлекательного в представленных нам образцах? Тут мы видим только печальные, бесплодные потуги что-то сделать, что-то сказать новое и небывалое. Но вышла, только в лицах, басня: а синица моря не зажгла, или: а лягушка, как ни надувалась, только лопнула. Что нового и интересного в усилиях людей, затеявших перещеголять глупости и безвкусия самого заядлого «рококо»? Г-н Александр Бенуа, в своем фанатизме к созданиям конца XVIII века, выдумывает безобразные люстры из стекляшек вроде какого-то сквозного громадного ведра, стенные лампы вроде длинных заостренных вниз игольников или футляров для ножниц, шкафы в виде клеток из жердей для кур или уток, какие-то совершенно искалеченные ионические капители на пилястрах, или вместо естественных, простых закругленных ручек у столов, шкафов и ящиков — нелепые треугольные ручки, о которые можно только обрезать себе руки, или вместо простых, естественных круглых ламп под потолком — какие-то, выдуманные одним из товарищей г. Александра Бенуа, стеклянные четвероугольные ящички вроде кузовков, куда собирают грибы. Какие знаменитые выдумки! Какое поразительное творчество! Какое торжество современности!

Единственное, что есть примечательного, в самом деле интересного и оригинального на обеих декадентских выставках — это декорационные и мебельные эскизы гг. Малютина и Головина. Первый представил очень оригинальные, живописные и художественные рисунки: «Былинная столовая», «Балкон», «Украшение для склепа», «Домик воеводы», шкафы и столы в русском стиле; второму принадлежит создание «Русского теремка», сочиненного и выполненного по его рисункам. Все это нечто уже совершенно другое, чем декорации последнего времени у этого же Головина и г. Конст. Коровина. У обоих этих художников бывали прежде превосходные создания в этом роде: многие декорации для Мамонтовского театра в Москве, русская «деревня» и одна «русская зала» с лестницами на парижской всемирной выставке 1900 года, но в последнее время декорационные сочинения обоих художников как будто ослабели и понизились (это: наброски декораций к «Волшебному зеркальцу», «Ледяному дому», «Фаусту», «Дон Кихоту» и особенно к «Руслану» — не дай бог, чтобы этот последний эскиз действительно был исполнен для театра). И вдруг г. Головин сочинил теперь «Теремок», весь живописный, с русской, очень живописной кафельной лежанкой и резным цветным столбом подле нее, с расписанным в русских древних орнаментах потолком и стенами (изображения здесь все фантастические, сказочные), с целым рядом сов, сидящих по сучкам деревьев и светящихся огненными глазами. Стенные шкафики, мебель, вся роспись в красках и с золотом — прекрасны и чудесно изящны и богато вознаграждают за все те несчастные потуги и мучительные выкидыши, которыми почти сплошь наполнены обе нынешние декадентские выставки.

На днях открылась третья перемена этих выставок. Она состоит из трехсот почти произведений японского искусства — картин и картинок, эскизов и набросков разнообразных японских школ. Все вместе составляет картину высокохудожественную и необыкновенно оригинальную. Какая бездна лежит между этими правдивыми, искренними национальными созданиями (хотя иногда и странно азиатскими) и той декадентщиной, фальшивой, надутой, насиженной и претенциозной, которая так желала бы доказать свое прямое происхождение от Японии и зависимость от нее. Что ж! Пускай себе воображают. «Скачи-скачи, не доскачешь!»

О японской выставке мне, гложет быть, придется поговорить еще другой раз.