Фантастика глазами биолога

Помните, что сказал счастливый обладатель конька-горбунка, крестьянский сын Иван, когда пленил для своего глуповатого владыки царь-девицу?

А вот, что пишет по этому поводу Иван Ефремов:

Комментарии:

А теперь задумаемся, кого писали средневековые художники.

Вряд ли крестьянок — скорее в качестве моделей они выбирали либо аристократию и богатых горожанок (заказные семейные портреты), либо — для жанровых или религиозных композиций, — натурщиц из «низов», причем искали таких натурщиц, скорее всего, поблизости — прислуга или дочка прислуги, прачки, поварихи, экономки. Но «запертые в феодальных городах» женщины Италии в действительности вряд ли так уж страдали от отсутствия солнца и витаминов. Особенно если мы вспомним, что такое на самом деле «феодальный город», и особенно в Италии.

Но можно почти с уверенностью сказать — бледные и худые, как правило — рыжие и светловолосые, утонченные модели, столь часто встречающиеся на картинах средневековых художников, принадлежали к аристократии.

На деле единого критерия женской красоты не существовало с тех пор, как общество расслоилось на социальные страты. То есть, грубо говоря, на производителей и потребителей, аристократию.

Красота Царь-девицы — господская, аристократическая. Здравый смысл Ивана ее отвергает — как такая баба будет вести крестьянское хозяйство? Как ухват возьмет? Как в поле выйдет? Однако, что характерно, народ Царь-девицу принимает, более того, признает законной госпожой:

Потому что сразу видно — она самая, что ни есть аристократка. То есть, царского рода. Зачем ей шуровать в печи ухватом, зачем выходить в поле? Все это за нее сделают другие.

Так вот, аристократки не загорали вовсе не потому, что в «каменном мешке» им не доставалось солнца. Они не загорали для того, чтобы не походить на крестьянок. Культура аристократии была, что называется, культурой оппозиции. Мусульманские воины отращивали себе длинные кудри, неудобные в боях и походах для того, чтобы не походить на прагматично бреющих голову купцов. Впрочем, тут могла быть и еще одна причина: длинные волосы — символ и непременное условие боевой мощи (вспомним легенду о Самсоне). Да и спартанские полководцы наставляли своих воинов — «Заботьтесь о прическе! Она делает красивых грозными, а некрасивых — страшными!» Не знаю, какие волосы вменялось носить рабам-илотам, но девять против одного, что короткие.

Это же правило распространялось и на одежду. Европейская средневековая аристократия носила платья с такими рукавами и прочими прибамбасами, что стоило только взглянуть, сразу было понятно — работать в такой одежде невозможно!

Иными словами — если в крестьянской культуре красивой считалась крупная, высокогрудая, румяная женщина (вспомним некрасовское — «есть женщины в русских селеньях»), с большими руками и румянцем во всю щеку (неизбежный загар как бы прилагался в дополнение), то аристократка просто обязана была стать хрупкой, тонкой, изнеженной, а главное — бледной. Иначе ее бы перепутали с крестьянкой, а как это можно?

Основная, коренная культура — крестьянская. Она, соответственно, более жизнеспособна, более универсальна. Рослые, красивые, румяные женщины встречались и в дворянской среде. И пользовались заслуженным успехом. Но своей «вульгарной» красоты несколько стеснялись. Отбеливали кожу, пили уксус — кислота снижает кровяное давление, «разжижает» кровь, а значит, гарантирует «интересную бледность».

Крестьянки, в свою очередь, ориентировались именно на «господские» идеалы красоты. Они старались уберечься от солнечных лучей, отбеливали лицо и руки. Загар был доказательством «низкого общественного положения», социальной неполноценности.

Интересно, что когда загар стал свидетельством праздности, ситуация резко изменилась. Богатые люди могли позволить себе отдыхать на теплом море даже зимой, вошли в моду водные виды спорта. Бледность означала что ты — клерк, или хуже того, «синий воротничок», или просто обслуга, все время проводишь в замкнутом помещении, в офисе, у станка, у буфетной стойки, пока высший класс дует коктейли на Гавайях. Тут же, как ответ на это, в городах появились солярии; их устроители продают загар, наподобие того, как коробейники прошлых веков продавали крестьянкам белила и пудру — удовлетворяя тем самым потребности средних классов (именно средних — на самом социальном дне не до всякой ерунды) походить на праздную элиту.

А пышные румяные красотки на полотнах итальянских художников стали появляться тогда, когда портреты жен и домочадцев стали заказывать купцы — иными словами, во времена ганзейского союза и расцвета торговых приморских городов. У купцов идеал красоты ближе к крестьянскому — вспомним бело-розовых купчих на полотнах Кустодиева.

советовала в «Калевале» старая мать своей незадачливой дочери Айно. Она права — в северном скудном краю мясо и животные белки — единственный источник витаминов и энергии. Витамин «А», содержащийся в сливочном масле, избавит от рахита и прибавит стати, а кальций, содержащийся в молоке и масле добавит росту — если еще «не закрылись» в костях ростовые зоны.

Айно и ее мать не аристократы, а зажиточные хуторяне — и, заметим, питались они не плохо.

Однако детям аристократов кальция и животных белков доставалось все-таки больше; в среднем аристократы были выше своих крестьян. И тоньше костью, которая «вытягивалась» в рост — соответственно, среди аристократии был в моде ювенильный женский тип. Длинная, худенькая, хрупкая, с длинными, тонкими косточками, узкими руками — сразу видно, что из хорошей семьи! Чтобы соответствовать этому типу, женщины нещадно затягивались в корсеты, перетягивали талию. Подобно Скарлетт О’Хара, старались много не есть в обществе — неприлично! Они что, крестьянки, натрудившие себе после целого дня работы на свежем воздухе «простонародный аппетит»? И ели они, конечно, совсем не то. Они ели «господскую еду».