О лицемерии в конструкции сюжетов (СИ)

Еще один шаг от романтизма к реализму: такая конструкция этого приема, когда зритель догадывается о возможности подлости со стороны героя, но даже соверши ее герой, это не испортит его репутации. Не вызывает сомнения, что чекист Шилов убил бы басмача, так как раньше он пережил уже смерть брата-белогвардейца. Штирлиц убил своего агента, что явно предал его и зритель простил ему это. Один из героев книги Ю. Латыниной "Сто полей", советник Арфарра, убил или предал всех своих друзей, но каждый его шаг был настолько хорошо обоснован логически, такая высокая цель ведет советника, так мало личной корысти в его поступках, что читатель прощает ему почти все.

Обратным примером такого приема есть убийство второстепенным злодеем злодея главного. Если герой в этот момент истратил последний патрон, забыл последнее заклинание и произносит убедительную речь о неизбежности победы добра - то это просто способ вывести его из опасной ситуации. Отличный пример - "Внеклассное чтение" господина Акунина, том 2-й, когда в критический момент один из подручных главной злодейки убивает ее. Но если герой вроде уже почти победил, то этот прием - единственный способ избавить его от процедуры казни злодея и пятнания своих рук кровью. Грима Червослов из того же "Властелина колец" поступает именно по этому принципу. Последний из великих злодеев, Саруман, повержен в прах, у него ничего не осталось. С одной стороны его надо зачистить, чтобы он не провернул в другой стране ту же штучку, что в Шире; с другой стороны - он все-таки маг, проклятьями сыпет и хоббитам как-то боязно его тронуть. И тут его последний слуга, Грима, очень вовремя бунтует и перерезает ему глотку. Понятное дело, раз проклятие пало на Червослова, тот не прожил и нескольких секунд. И все с чистой совестью идут восстанавливать Шир.

Господин Толкиен чрезвычайно тонко высвечивает психологию этой сцены и стремится показать, что именно под психологическим давлением Фродо (добро показывало злу всю его ничтожность) Саруман перегнул палку - слишком сильно надавил на Гриму и тот взбунтовался. Но психологическая достоверность не отменяет причинно-следственного лицемерия: Сарумана надо убить и он погибает. При большом желании во всей сцене можно усмотреть просто более высокий уровень технологии убийства, замаскированный пафосом. Когда же психология дает промашку в руках не столь опытных и талантливых авторов становится смешно и даже грустно.

А что будет, если не вступать со злодеем в альянсы? Некоторые авторы и этот ход могут проделать так, что только диву даешься. Есть такой литературный герой - Сварог, майор ВДВ, выступающий против гильдии колдунов (цикл господина Бушкова "Рыцарь из ниоткуда", "Летающие острова" и т д.). Во второй книге этого цикла встречается с нашим кристально чистым майором (к тому времени уже графом в параллельном мире, напичканном титулами, кладами, тайнами и красавицами больше, чем подсолнух семечками) некий герцог Орк. И предлагает ему заговор с целью захвата власти в нескольких королевствах, потом на материке, планете, далее везде. Герой отвергает это гнусное предложение, поскольку он а) честный, б) уже присягнул местной императрице. И что же? Не проходит и 200-т страниц текста, как Сварог не только убивает одного из королей, конфискует в свою пользу его владения, но, истребив на редкость большую популяцию нечисти, становится властелином пятой части упомянутого материка. Но это еще что - в следующей книги этого цикла, правдиво поименованной "Сварог нечаянный король", майор прибирает почти все державы планеты под свою руку. Вполне естественно, что такой удачливый положительный герой может с чистой совестью отклонять завлекательные предложения не только какого-то мелкого герцога, но и самого князя тьмы. Остается непонятным, как жить менее счастливым героям, которым судьба у каждого угла не нахлобучивает корону на голову.

Справедливости ради следует заметить - господин Бушков все-таки подвергает майора укорам совести: во время присоединения какого-то мелкого княжества войсками по недосмотру был убит его владетель, молодой романтик, оказавший в свое время Сварогу некоторые услуги. Но майор уже стал королем, государем, он не может позволить себе длительное томление духа. Потому все ограничивается минутной темнотой в глазах.

Итак, если автор произведения ведет героя под руку, утирает ему слюнявчиком сопли, заслоняет своей волей от разных сомнительных выборов и серьезных решений, или убивает в нужный ему момент, всякая достоверность развития сюжета гибнет. Как же бороться с этим?

Прежде всего, не надо ставить героя в такие обстоятельства, что он сможет только биться головой об пол и пытаться решить неразрешимые для него моральные дилеммы. Особенно любит такие вещи околорелигиозная литература и мелодрама. В книге Ф. Фармера "Внутри и снаружи" описывался довольно оригинальный вариант ада. Среди прочего там фигурировал некий проповедник, который представлял высшие силы (разъезжал на единственном автомобиле!) и всем рассказывал одну и ту же историю о добром самаритянине, которому было необходимо убить маленькую девочку. Эта девочка, когда вырастет, совершит множество злодейств, но сейчас она абсолютно невинна. И тысячи толкований этой басни были сочинены и опробованы, тысячи раз люди обращались к этому проповеднику с другими вопросами. Изо всех сил бились люди, чтобы решить эту загадку, и ничего у них не получалось. Но это ад (по крайней мере, так думали его обитатели), там люди и должны мучаться, что же происходит в "реальной жизни"?

Присущ этот недостаток и постсоветской фантастике. Отличным примером служит "Оскол" (авторы - супруги Дьяченко). Некий маг обладает даром привораживать к себе людей. На этом он пытается построить свое королевство тем счастливее чувствует себя подданный, чем ближе он находится к влиятельной особе. Вполне естественно, что в один прекрасный день он встречает девушку, которая тоже обладает таким даром. В результате они оба оказываются в патовом положении - разлучение смертельно для них. Казалось, жить-поживать, да земель прибирать. Вот только владетель Оскола слишком горд, а его пленница - привержена понятиям чести. Они разъезжаются в разные стороны и умирают.

В ту же сторону клонит и "Трон". Некая девочка теряет в авиакатастрофе родителей. И сиротку берет в особый интернат миллионер. В этом учебном заведении множество девочек, играя с резиновыми мячиками, меняют судьбу мира, правят прошлое и прописывают будущее. Естественно, девочка желает вернуть родителей. Но тогда - парадокс и шанс всемирной катастрофы, а прошел уже не один год, и она понимает, что есть люди вокруг, и их нельзя убивать. И все равно, в последнюю свою игру она, взяв в свои руки нить судьбы, требует исправления прошлого. Вполне естественно, что авторы не закончили рассказ и он обрывается на самом интересном месте.

Есть еще "Горелая башня" - главному герою предлагается сделать выбор: простить или не простить население некой деревни, много лет назад убившее некоего лекаря-колдуна. Причем лекарь-колдун однозначно ассоциируется с героем, и этому герою с иезуитской точностью подбрасывают положительные и отрицательные доводы в пользу прощения. Но даже не это самое интересное привлечение героя к этому процессу и есть самый пикантный момент всего сочинения. Герой перевозит нутрий - ценных пушных зверей - случается маленькая авария и одна из них убегает. Совершенно случайно рядом оказывается представитель высших сил, Крысолов, оснащенный свирелью. Он, сохраняя выражение внешне доброго существа, берется выловить сбежавшую животину, лишь бы герой подбросил его до города. И так же совершенно случайно обычная дорога к городу оказывается заваленной и герою, во исполнение договора, приходится сворачивать на мрачную дорожку, которая и ведет к этой самой деревне. Учитывая идеальные характеристики героя, как необходимого для решения судьи, спрашивается: кто подстроил аварию и выпустил нутрию из клетки?

Почему так происходит? Ответ достаточно прост: авторы оперируют относительно простыми идеями, образами, интригами, а жизнь вокруг нас неизмеримо сложнее. Простые образы легко поставить в патовое положение, которое литературные герои самостоятельное никак разрешить не могут. Получается своеобразная "моральная вивисекция" над литературными персонажами. У некоторых авторов (не будем назвать их) это перерастает в откровенную "достоевщину": бесконечно-однообразные попытки решения моральных дилемм. Реальные люди - не такие плоские, картонные персонажи.